— Ну, ты не горюй, — утешила ее Варвара. — Теперь я тебе сестрой буду.
Она мельком, как-то искоса глянула на висящего в высоте попа, из которого тут же с булькающим хрипом вышел затаенный было для вечности воздух. Варвара в кривой улыбке сжала рот, и поп глухо лопнул, разбросав мух во все стороны света. Не понимая, что произошло, Клава обернулась на колокольню. Та постояла еще немного, потом медленно накренилась и с грохотом рухнула в поле, будто срубленное дерево. От удара ствол колокольни разбился, дробясь на куски камня, и подняв тучу пыли из высохшей почвы. Клава отскочила назад, схватившись за запястье своей новой сестры, перепачканное землей.
— Вот тебе, падло, — с сердцем плюнула Варвара. — А то надоел, хуже черта.
Первый разговор у них случился в подсолнухах.
— Ты меня старше и потому знаешь больше, — сразу определила Варвара, усевшись на колени и сложив руки на натянутом подоле. — Зато я — сильная. Я в колокольню ударила — она упала.
— Ты, наверное, слова такие знаешь, — предположила Клава, взявшись расплести и снова сплести ей косу.
— Слова? — удивилась Варвара. — Зачем же слова? Не надо никаких слов. Вот, гляди.
Она вытянула руки перед собой и подняла их немного вверх, туда, где солнце пробивалось сквозь розовые утренние облака. Варвара скривила пальцы и застыла в неподвижности.
— Ну и что? — не поняла Клава. А потом она увидела, что солнечный свет глохнет, исчезая в облаках. Солнце ползло обратно. Клава выпустила из рук косу Варвары и заворожено уставилась на восток. Солнце ползло обратно. Это было так страшно, что сердце Клавы заколотилось и ей трудно стало дышать. Облака темнели, а небо все больше холодело, наливаясь вечерней синевой. Свет уходил вниз. Клаве показалось, что если Варвара сейчас завалит солнце за полевые холмы, оно никогда уже больше не встанет.
— Хватит, — прошептала Клава и перекрестилась. — Слышишь, хватит! — крикнула она, дернув Варвару за плечи. Та опустила руки и раскрыла сжатые пальцы.
— Сделай как было! — потребовала от нее Клава.
— Да не бойся, глупая, — по-деревенски, с привизгом расхохоталась Варвара, обернувшись и глядя на Клаву снизу вверх. — Встанет твое солнышко. Не трогать, так и встанет.
Клава посмотрела вокруг. Головы подсолнухов уже наклонились книзу, полагая, что наступает ночь.
— Ты не делай так, пожалуйста, — тихо сказала она. — Без солнца все цветы повянут.
— Вот как? — перестала смеяться Варвара. — А хоть бы их и повяли, что тебе?
— Я не хочу, — капризно сказала Клава. — Я люблю, чтобы были цветы.
— Ну хорошо, — нежно согласилась Варвара. — Ласковая какая, все то ты любишь. И солнце, пусть себе светит. Хотя чего оно прямо в глаза лезет? — лукаво добавила она.
— А ты отвернись.
— Ай мне лень? — игриво отстаивала Варвара свое равноправие с солнцем.
Увидев, как она улыбается, Клава тоже улыбнулась. Ей стало так легко и вольно.
— А вот смотри, чего я могу, — крикнула она, подпрыгнула на месте, и ее сразу потянуло в воздух.
— Ох! — восхищенно разинула рот Варвара. — Летать!
Клава поднялась выше подсолнухов и пронеслась над ними, шелестя по макушкам пальцами ног. Она сделала небольшой круг и вернулась к вставшей посреди стеблей Варваре. Та казалась даже с небольшой высоты совсем маленькой, как матрешка. Клава плавно опустилась перед ней, чтобы не толкнуть, обняла и поцеловала в то место, где уходили со лба в косу Варварины светлые волосы.
— Я летать не могу, — с теплым дыханием призналась ей Варвара. — Я высоты боюсь.
— Ты все равно такая удивительная, — прошептала Клава. — Смотрю на тебя и поверить не могу, что ты на самом деле есть.
— А, это ничего, — рассудила Варвара. — Привыкнешь.
Она задумалась, невидяще глядя Клаве в шею.
— Послушай, а ты одна пришла?
— Со мной еще Петька был, — вздохнула Клава. — Но его дядя Терентий из винтовки застрелил насмерть.
— Петька? А какой он был, Петька? — заинтересовалась Варвара.
— Голова у него, правда, была собачья, — стала вспоминать Клава. — Свою ему саблей срубили. Но он был верный, он меня защищал.
— А где он теперь?
— Там, в лопухах лежать остался. Мне на него идти глядеть страшно было, и я не пошла.
— Пошли теперь, — коротко собралась Варвара. — А то еще дураки из него пугало сделают.
— А Петьку оживить можно? — с надеждой спросила Клава.
— Нечего его оживлять, — отрезала Варвара. — Он и так живой.
Второй разговор случился у них на дороге.
Варвара, видевшая за версту, издали заприметила пылящего всадника.
— Красный скачет, — сказала она, остановившись и заслонив лицо рукою от поднявшегося-таки во всю силу солнца. Все, что ни делала Варвара, старалась делать она по-взрослому, обстоятельно и серьезно, чем постоянно смешила Клаву, потому что сама Варвара была маленькая.
— Ружье у него за спиной, а лицо со щетиной, пролетарское, — различила Варвара классовую сущность врага.
Скоро и Клава разглядела конного человека, отчего сразу вспомнила ту ночь, когда Петьке срубили голову. Она даже сперва подумала, что это тот же расхристаный всадник возвращается из Озеринки, порубав уже и Петькино тело. Однако этот человек гнал лошадь хоть и галопом, но безо всякого бешенства, видно было, что он стремится вперед по ясному приказу той самой партии большевиков, о которой рассказывал Клаве Павел Максимович, и что место боя ему уже указано, нужно только поспеть туда вовремя, чтобы меткой пулей поразить не ждущего беды Клавиного отца.
На подступах к двум стоящим посреди дороги девочкам всадник замедлился, чтобы не ушибить деревенских детей, и тут Варвара махнула на него рукой и сбила с коня. Человек упал с животного тяжело, и с размаху ударился о дорогу, подняв облако пыли, однако пыль не стала садиться на него обратно, а испуганно понеслась вслед пронесшемуся вдруг травами ветру. Лошадь прянула в сторону и пошла полем, подальше от своего неправильно убитого хозяина.
— Вот, — перевела дух Варвара. — Хотят свободы, а лошадь угнетают.
Они подошли к упавшему ближе. Человек лежал, неудобно подвернув под себя руку и распластав по пыли ноги в нечищеных сапогах. Клава остановила Варвару за руку.
— Может, он еще жив, — шепнула она.
— Какое там жив, — уверенно заявила Варвара. — Ему вся земля по голове ударила.
— А крови нету, — с расстояния рассматривала погибшего Клава.
— А крови у них мало, у большевиков, — со знанием дела объяснила Варвара. — Они ею добровольно знамена красят. Оттого у них силы столько.
Клава удивилась, как она сама раньше не додумалась до такой простой мысли, и с уважением посмотрела на Варвару. И правда, если у красных все знамена пропитаны живой человеческой кровью, как их можно победить?
— Варя, ты красных боишься? — спросила Клава. Самой ей стало очень страшно. — Варя!
Варвара тем временем совсем потеряла интерес к покойнику, а сошла с дороги и поймала на цветке пчелку. Теперь она стояла и держала ее в ладони, гладя указательным пальцем по мохнатой спинке и разглядывая своими большими ясными глазами. Пчелка жужжала, но не кусала Варвару, потому что верила в ее ласку. После оклика Клавы Варвара разжала руку и выпустила пчелку на ветер.
— Скоро осень, — вздохнула Варвара, думая о чем-то своем. — И они все умрут.
— Кто? — не сразу поняла Клава.
— Пчелки, кузнечики, — грустно сказала Варвара. — Они же не живут, когда холодно.
Клава ничего не ответила, но заметила легкие слезы на глазах Варвары и задумалась над непостижимым существом своей вечной маленькой любви, одним движением убившей человека, зато жалеющей мириады безымянных существ, умирающих каждый год, чтобы никогда больше не встретиться с солнцем. Они ведь и правда не знают, подумала Клава, что на следующий год снова наступит лето.
Третий разговор вышел уже в Озеринке.
На самом деле Озеринки больше не было. Пока Клава ходила в Злотово спасать Варвару из плена раздувшегося черного духовенства, на деревню вышел красноармейский отряд, руководимый идейным коммунистом товарищем Победным, со всем двойным смыслом своей диалектической фамилии. Товарищ Победный послан был для розыска пропавшего продотряда, но на пути получил дополнительную депешу, что в районе орудует белая банда, подорвавшая целый стратегический бронепоезд, а вместе с ним и здоровье вождя мировой революции товарища Свердлова. «Смерть всей контрреволюционной сволочи!» — стояло в депеше. И внизу: «Тов. Троцкий»
Победный существовал как практический марксист, потому он сразу осознал имевшую место в Озеринском районе угрозу перехода количества саботажной косности в бандитское, пропащее для революции качество, и приступил к делу со всей суровостью. Суровость же Победного также основана была на одном из главных принципов марксизма, а именно на отрицании отрицания. Еще в двадцати километрах от Озеринки отряд Победного арестовал четырех баб, побиравшихся на болотах ягодой, рожи у баб были непонимающие, намертво перекошенные ненавистью к страданию и нежеланием терпеть временные трудности новой жизни, существование белой банды они упорно не хотели признавать, и Победный приказал произвести отрицание этого отрицания путем расстрела баб на месте. «Кто отрицает правоту революции, того самого революция отрицает, и в этом ее правота, товарищи красноармейцы!» — выдал Победный перед строем своих бойцов следующую теорему марксизма, только что выведенную практическим усилием из его аксиом. Во всяком своем революционном действии товарищ Победный умел находить такую теоретическую мораль и сразу сообщал ее товарищам.
