– Да вы просто были маленьким мерзавцем! «Ангел-Мерзавец»… Ну, надо же! – возмутился я.
– Дети неосознанно жестоки, Владимир Владимирович, – холодно сказал Ангел. – Особенно дети, волей случая получившие некую власть над взрослым. И для достижения цели, даже во спасение этого взрослого, не останавливаются ни перед чем. Наверное, я не был исключением…
Я заметил – когда Ангелу что-то во мне не нравилось, он излишне отчетливо выговаривал мое имя и отчество. Не мягко и симпатично – Владим Владимыч, а жестко, не выпуская ни одной буквы – Владимир Владимирович. Сейчас я, наверное, действительно перехватил через край…
– Простите меня, Ангел.
– Ничего. В сущности, вы правы. Но, как острили раньше в Одессе – «Вы просите песен, их есть у меня…»
– В таком случае пойте дальше, – сказал я, подивившись Ангеловым познаниям старинных острот конца тридцатых – начала сороковых годов прошлого столетия.
– Две недели Лешка провалялся в Университетской клинике с кровоточащей язвой задней стенки желудка. К счастью, обошлось без операции. Это уже я организовал… Из клиники Лешка вышел сильно напуганным. Ему там с немецкой безжалостной прямотой втолковали, что следующая ступень его неумеренных возлияний – рак желудка и небогатые похороны за счет системы социального обеспечения…
– Но вы ведь могли погубить его! – не выдержал я.
– Нет. Я все-все рассчитал. Мне нужно было его только испугать. Что я и сделал. Но если бы он все-таки вдруг неожиданно стал отдавать концы, я бы тут же пришел на помощь.
– Каким образом?! Он – в больнице, вы – хрен знает где!
Невольно я отметил, что почему-то не могу при Ангеле воспользоваться такими общеупотребительными выражениями, как «черт его знает…», «Боже меня упаси!…», «леший его задери…». Что меня сдерживает – абсолютно непонятно.
– Почему же это я – «хрен знает где»?! – разозлился Ангел. – Я-то каждую секунду был рядом с ним! Начиная с первого момента моего прибытия на Землю. Просто он не видел меня… А то, пользуясь вашим же лексиконом, на кой «хрен» я вообще бы к нему прилетал, скажите на милость?!
– Не злитесь, Ангел. Я же не знал, что, организовав ему язву желудка, вы все это время торчали там в клинике, – примирительно проговорил я. – А как вам удавалось оставаться для него и для всех остальных невидимым?
– Владим Владимыч!… – Ангел вздохнул так, что мне стало жалко самого себя – таким я себе показался несмышленышем. – Ну, вы же не спрашиваете – откуда появился джин в стакане, горячий «Эрл Грей» с бергамотом, соленые крекеры!… Это все звенья одной и той же примитивной цепи. Наш, так сказать, Ангельский профессиональный инструментарий.
– Как на вашу первую Наземную акцию отреагировал Представитель Неба на Земле, тот старый Ангел с голубыми глазами?
– В принципе Старик был доволен – пить Лешка бросил. А вот за клинический метод я получил дикий нагоняй! На самом Верху даже возникла проблема – могу ли я продолжать Наземную практику, или меня следует немедленно отозвать Наверх…
– И что же?
– Ничего. Все как и в вашем мире: я покаялся, Старик вступился. Обошлось… Хотя именно тогда меня, двенадцатилетнего, впервые посетила крамольная мыслишка: а не вы ли там, Господа хорошие, сидящие Наверху, прошляпили Человека Лешку Самошникова? Еще когда Юта Кнаппе уговаривала его на пару дней смотаться на Запад… У нас на Небе прекрасно знали, что в Советском Союзе с этим не шутят! Почему тогда Лешку никто не Уберег, не Охранил?! А не заблуждался ли Михаил Юрьевич Лермонтов, не переоценил ли классик возможности Всевышнего, когда писал «…и мысли и дела Он знает наперед…»?!
– Надеюсь, что юный диссидент тогда ни с кем не поделился своими сомнениями во Всемогуществе Всевышнего? – осторожно спросил я. – В вашем случае это было бы равносильно нашей «антисоветчине».
– Отчего же? – небрежно ответил Ангел. – Именно этот вопрос я и задал Представителю Неба на Земле – тому Старику в белом. В конце концов, он хоть и номинально, но считался руководителем моей Наземной практики…
– И какова была его реакция?
– Старик чуть крылья себе не обмочил от страха. Но не заложил.
– Очень пикантная подробность, – пробормотал я. – Как же вы справились со второй задачей – избавить Лешку от Одиночества?
– Хотите еще чаю? – спросил Ангел.
– Нет, спасибо. Не увиливайте, Ангел!
– Да не увиливаю я. К сожалению, Старик мне ничем помочь не смог в силу переизбытка прожитых лет и естественного старческого склероза, а мне самому попросту не хватило наших школьных и чуточку прямолинейных познаний о вашем Мире. Кое-чего мы, к сожалению, там не проходили… Ложитесь, Владим Владимыч. Вы же хотели это увидеть своими глазами?
Я послушно улегся на свою постель, мчавшуюся в ночи.
Ангел приглушил свет в купе, не прикасаясь к выключателю, и негромко проговорил:
– Должен признаться, что в классическую схему «Избавления от одиночества» мы со Стариком воткнули один не больно классический, но обязательный пунктик – напрочь убрать языковой барьер. Ибо по-немецки Лешка почти не говорил, а это могло бы разрушить весь букет наших наивных благих намерений…
– Стойте, стойте, Ангел, – встрепенулся я. – А что это за «классическая схема»?
– Ну, Владим Владимыч, мне ли вам объяснять? «Человек в Нужное Время, в Нужном Месте сталкивается с Нужным Человеком». Что я и СОТВОРИЛ…
… Я встретил вас, и все былое
В отжившем сердце ожило,
Я вспомнил время золотое,
И сердцу стало так легко…
мягко и негромко пел Леша Самошников, аккомпанируя себе на пожилой, но уже собственной гитаре, приобретенной Гришей Гаврилиди у пожилого турка на субботнем окраинном фломаркте.
Теперь в мариупольско-западногерманское кафе Наума Френкеля «Околица» ходили в основном на русские романсы и русскую поэзию в исполнении Алексея Самошникова.
Посетителей в кафе заметно прибавилось, и после недельной яростной торговли герра Гаврилиди с герром Френкелем гонорар герра Самошникова был увеличен до пятидесяти марок за вечер.
Не забыл герр Гаврилиди и себя, любимого. Пригрозил разбогатевшему бедняге Френкелю тем, что уведет артиста Самошникова во вновь открывшийся русский ресторан с оригинальным названием «Калинка», и мариупольский герр Френкель был вынужден пойти на кабальные условия этого паршивца грека «с-под Одессы» герра Гаврилиди и прибавить ему еще пятнадцать марок к прошлым двадцати…
Благодаря популярности Лешиных выступлений бедному Неме Френкелю пришлось взять на службу какую-то совсем уж нищую родственницу-посудомойку, с диким трудом втиснуть в маленький зальчик еще четыре столика, а в коридорчике, предваряющем вход в зал, рядом с туалетной дверью, поставить автомат, продающий сигареты.
Вот этот сигаретный автомат и приоткрыл новую страничку в загрансудьбе артиста Самошникова…
В Нужное Время – было около десяти вечера, в Нужное Место – к международному мариупольско-германскому кафе «Околица», что неподалеку от городской тюрьмы, «совершенно случайно» подкатил белый «мерседес» стоимостью в семьдесят тысяч западногерманских марок, и из него вышел Нужный Человек – очень красивая, очень усталая молодая женщина в простеньких джинсиках, тоненьком красном свитерочке и светло-бежевой замшевой жилеточке. Звали ее Лори Тейлор.
У Лори кончились сигареты, и она точно знала, что в это позднее время в благовоспитанной Западной Германии сигареты можно купить только на редких круглосуточных автозаправках, вокзалах и в специальных сигаретных автоматах, стоящих в любом ресторанчике или кафе.
Лори открыла дверь «Околицы», увидела Нужный сигаретный автомат рядом с туалетной дверью и опустила в Нужную щелочку автомата Нужную денежку за пачку Нужных ей сигарет.
Собралась было вернуться в свою роскошную машину, как вдруг услышала тихую гитару и несильный, но очень приятный мужской голос, который пел:
… Уж не одно воспоминанье
В душе моей возникло вновь.
Все то же в вас очарованье,
Все та ж в душе моей любовь…
У Лори даже горло перехватило!
Еще стоя в коридорчике, она трясущимися, нервными пальцами раскрыла пачку сигарет, прикурила от дорогой зажигалки, глубоко затянулась и решительно распахнула входную дверь в маленький зальчик кафе…
***
– Ну, малыш!… Ты просто секс-гигант! Тощенький, но гигант… Тебе бы чуть-чуть техники, да витаминчиками подкормить со специальными пищевыми добавочками, да слегка мышцу подкачать гантельками и тренажерами – цены бы тебе не было! А если бы и была, то очень, очень хорошая. Тем более при таких нестандартных размерах! – напрочь взламывая «языковой барьер», на чистом русском языке с характерным московским «аканьем» сказала под утро Лешке Самошникову восхищенная Лори Тейлор – в советском девичестве Лариска Скворцова по кличке Цыпа, одна из самых молоденьких и удачливых московских валютных проституток из команды гостиницы «Метрополь» середины восьмидесятых.
