Она молча протянула ему сложенный вдвое листик бумаги.
– Я написала девять имен. Это люди, которых я помню достаточно хорошо.
Варшавский стал рассматривать список и делать на нем пометки. Юлиан и Виола молча смотрели на него, причем «статус лица» у Юлиана явно перешел границу зубной боли, зато Виола оставалась очень серьезной, но в эту настороженную серьезность время от времени вкрапливались полудетские оттенки нетерпеливого любопытства и с трудом сдерживаемого азарта.
– Энергетика человека – это не аморфная система, – неожиданно произнес Варшавский, отрываясь от своего занятия, – а нечто постоянно изменяющееся, текучее, и для этого потока не существует замкнутого пространства. Энергетика каждого индивидуума создает свое информационное поле, которое может частично улавливаться экстрасенсом. Вот, скажем, я смотрю на имя «Вадим» и сразу вижу неумеренно честолюбивого человека, одержимого стремлением доказать свое превосходство или подчеркнуть свой авторитет, где только можно; у него исключительно целенаправленный характер, но я также вижу толчковую силу его честолюбия – это страх. Волны страха колобродят в нем: боязнь ошибиться, поставить не на ту карту, потерять приоритет…
Варшавский вопросительно взглянул на Виолу.
– Да, Вадик был очень такой… вы, пожалуй, правы – в нем кипело честолюбие. Подруга мне рассказывала, что он…
– Вот видите! – перебивая ее, высокомерно улыбнулся Варшавский. – К сожалению, не все индивидуумы так легко раскрывают себя. Скажем, вы написали имя «Лена». Кто она, близкая подруга?
– Да, мы уже много лет дружим, и я с ней виделась дважды, когда приезжала в Питер.
– Мне она представляется исключительно замкнутой натурой. Ее оболочка почти не светится. В ней не кипят страсти, она не принимает кардинальных жизненных решений, живет очень обособленной жизнью, у нее мало друзей… Верно?
– Похоже, – не совсем уверенно произнесла Виола.
– Но у вас есть и другая подружка, которую вы обозначили именем «Елена», полагая, как видно, что я запутаюсь в двух одинаковых именах, – Варшавский покачал головой и почему-то взглянул на Юлиана, словно провоцировал его отреагировать на эти слова, но Юлиан сидел с непроницаемым видом. – На самом деле ваши опасения напрасны. Когда вы записывали имя человека, оно сознательно или неосознанно ассоциировалось у вас с конкретной личностью, вы его мысленно представили, даже если это был мимолетный набросок, вами не зафиксированный как образ. Но подсознательно, упоминая имя человека, мы делаем как бы зарубку на дереве, а лучше сказать, метку– вроде той, что оставляет собачка с целью рассказать о себе другой собачке. Сравнение мое, может быть, не совсем удачное, но лучше передает суть явления. Я и есть тот другой пес, который расшифровывает вами закодированный образ, и мне в общих чертах рисуется характер человека. Вот, посмотрите на свой список. Против каждого имени я сделал определенные пометки, кое-где поставил плюсы и минусы или просто буквы. На первый взгляд все выглядит, как полная бессмыслица, но для себя я разработал знаковую систему, такой энигматичный код. Где сейчас находится данный человек, чем он занимается – я не знаю. Но его имя, будто ковшик, опущенный в энергетический поток, зачерпнуло и сохранило какие-то молекулы его души, понимаете? А поскольку душа находится далеко за океаном, то я довольствуюсь малым – осколками, разбросанными в космосе, куда мне дозволено заглядывать, но получать лишь общее представление о характере того или иного человека. Кстати, на этом принципе построены гадания по фотографиям или на картах Таро. Карты вообще парадоксальным образом как-то связаны с библиотекой Акаши. Их мистическая сила даже для меня – полная загадка. И вот, посмотрите, Виола, я из ковшика каждого имени добыл какие-то элементы характера человека и попытался тут же зафиксировать увиденное. Но, признаюсь, несколько имен для меня остались в полном тумане, и тому, видимо, есть свои причины. Вы ведь уроженка Ленинграда?
Виола кивнула.
– У вашего поколения нелегкая судьба. Немудрено, что для многих перестройка и послеперестроечный беспредел оказались непреодолимой планкой. Вот эти люди – Никита, Борис и Валентина – они почти мною не просматриваются, живы ли они?
Виола посмотрела на Варшавского, и по лицу ее пробежала тень смятения:
– Борис повесился у себя на кухне в начале девяностых и даже записки посмертной не оставил. Про Никиту ничего не знаю, его след потерялся. Валентина, кажется, вышла замуж и уехала с мужем в Норильск… Как сложилась ее судьба – неизвестно.
– Да… – покачал головой Варшавский. – Борьбу за выживание в нашем российском обществе можно представить как стрельбу по мишеням в тире. Кто-то попал в десятку и получил первый приз, а кто-то палит в молоко в надежде, что ему когда-нибудь повезет. Таких большинство, но есть и много обычных неудачников, сломленных людей. Самые неприспособленные к новым условиям спиваются и помирают где-нибудь под забором. Это вечная русская беда… трагедия без начала и конца, которая каждый раз подпитывается социальными катаклизмами, как вурдалак свежей кровью…
– А что бы вы сказали как лицо незаинтересованное? – спросил Варшавский, поворачиваясь к Юлиану.
Юлиан пожал плечами:
– Мне, довольно трудно дать оценку вашим действиям, поскольку я никого из этого списка не знаю, но меня заинтересовало ваше, как вы сами выразились, не совсем удачное сравнение с собачьими метками, то есть мы говорим конкретно о том действии, когда собачка старается повыше задрать ногу и помочиться на стенку или дерево. Это, правда, не имеет отношения к передаче мысли на расстояние, но у собак передача запаха является куда более информативным процессом, чем мы себе даже представляем.
– Вероятно, – с некоторой долей сомнения произнес Варшавский. – Тем не менее, у собак чувство запаха несопоставимо с нашим восприятием духовных эманаций или чужих мыслей. Возникает ли при этом какой-то конкретный образ в собачьей голове? Это вопрос на засыпку. Хотя, если говорить о метке, которую сучка оставляет во время течки, возможно, сие амбре вызывает достаточно конкретный образ в голове кобеля…
В этот момент глаза Юлиана и Виолы на миг скрестились. Виола тут же посмотрела в сторону и неожиданно громко сказала:
– Жюль! Ты не зажег огонь под чайником.
– Я нахожусь под сильным стрессом, Ключик… Мусье Варшавский меня одурманил и околдовал… но я исправлюсь сию секунду. Гори огонь, гори… Так вы, Леонард, кажется, к собачьей физиологии вернулись… И заметьте, я ведь вас не подталкивал, но вы сами приходите к тем же выводам, которые я сделал в начале нашего разговора, когда высказал свое мнение о необычной реакции Гектора. А я говорил о том, что реакция Гектора основана на передаче запахов. Именно ваш конкретный голос вызвал у него воспоминание о знакомом запахе и обильное слюноотделение…
– Вы не так говорили.
– Пусть не совсем так, но логически все выстраивается в следующую схему: когда возникает конкретная связка «голос – запах», у собаки начинается слюноотделение, потому что на этот голос клетки мозга включают нужный импульс, за которым следует химическая реакция. Вы не слышали о такой науке «одорология»? Это наука о запахах. Представляете, как много могла бы рассказать собака ученым, о своем восприятии запахов, если бы могла говорить.
– Вы еще скажите, что у собак есть подсознание.
– Если таковое и существует, то в очень примитивной форме. И проявляется оно у животных во время сна. Я даже об этом где-то читал. Собаки, вероятно, видят сны, может быть, им снятся не очертания предметов, а запахи. Я вспомнил сейчас один интересный эпизод о подсознании, рассказанный… – Юлиан сделал паузу, ядовито ухмыльнулся и невинным тоном преподнес: – рассказанный всё тем же неувядающим Фрейдом. Это пример из его жизни, и хоть звучит он как анекдот, однако несет в себе пищу для размышлений.
– Может быть, действительно хватит Фрейда, Жюльен, – попросила Виола. – Ты на нем зациклился.
– Да-да, понимаю, тема ведь, как пел когда-то Галич: «не марксистская, ох не марксистская», но пример будет совсем коротенький, никого не утомит, а напротив – развеселит. Так вот: однажды Фрейд работал в своем кабинете над какой-то очень сложной проблемой. И в самый разгар этой мыслительной работы в комнату вошла его пятилетняя дочь. Она остановилась и после долгого молчания сказала: «Папа, у тебя на лысине сидит большая муха, а ты ее даже не замечаешь». На что Фрейд ответил: «Меня сейчас больше волнует муха, которая сидит у меня в голове». И тут пятилетняя девочка выдала такой пассаж: «Папа, но ведь это та же самая муха, я видела, как она вылезла из твоего уха».
Варшавский рассмеялся.
– У меня в первый раз появилась симпатия к вашему Фрейду, и то благодаря его дочке. Дети часто глаголют истину, которую взрослые упорно игнорируют. Вы восприняли слова девочки как забавный парадокс, а в них есть глубокий смысл. Ведь можно представить себе сознание и подсознание как энергетические поля, сосуществующие рядом, но разделенные определенной межой. А кто переносит информацию от цветка, растущего на одном поле, к соседнему? Пчелы. Для них эта межа – не преграда.
