— Ладно, — сказал он. — Беру свои слова обратно.
Он проговорил это спокойно, почти вежливо, и увидел, как Милдред закусила губу от разочарования и тревоги.
— Видишь, как обстоят дела? — продолжал он по-прежнему тихим спокойным тоном. — Выключатель сломался. Зажигание не работает. Ты больше не можешь меня зажигать и гасить.
— Не могу? — Она чуть опустила голову, смотревшие на него глаза поблескивали сквозь густые длинные черные ресницы.
— Нет. Не можешь.
— И ты рад?
— Конечно. Я себя чувствую гораздо лучше. Как будто избавился от цепей.
— Я тебе не верю. Я так не думаю. — Она очень сильно прикусила губу, отвернулась, нахмурилась и заметила, словно его в каюте не было, словно говорила сама с собой: — Тяжелый ты случай, Кэссиди. Чертовски тяжелый случай, даже трудно представить.
— Может быть. — Он повернулся к ней спиной, стоя у иллюминатора, глядя в него. — Ничего не могу поделать. Такой уж я есть.
— Ладно, — сказала Милдред. — Ты такой. А я такая. И что теперь?
Он видел слабые серые проблески на черном небе, понимая, что время близится к пяти часам.
— Можешь сделать мне последнее одолжение.
— Например?
Он велел себе повернуться к ней лицом, но почему-то не мог оторвать глаз от реки и от неба.
— Сойди с корабля.
— И все?
Он уловил в ее голосе что-то странное, почти зловещее, нахмурился в иллюминатор на темную реку и пробормотал:
— Все, что могу попросить.
— Можешь попросить больше. Давай, попробуй. Вдруг получится.
— Слушай, Милдред...
— Не старайся, — посоветовала она. — Просто попроси.
Он очень глубоко вдохнул, задержал дыхание и сказал:
— Приведи Дорис.
И, сказав это, понял, что клюнул на приманку и совершил серьезную ошибку. Прежде всего сообразил, что имеет дело с разъяренной женщиной, инстинктивно начал отворачиваться, закрывать руками голову. В тот же миг увидел, как тяжелая стеклянная пепельница описывает в воздухе широкую дугу. Милдред крепко держала ее и ударила Кэссиди по руке, а когда рука упала, замахнулась опять. Массивное стекло обрушилось ему на голову. Он увидел огненно-зеленые треугольники и огненно-желтые круги, увидел плывущие ярко-оранжевые кольца, ощутил жар этих красок. Потом все стало черным.
Сильно качало, и он сказал себе, что, должно быть, корабль идет в бурных водах. Почувствовал, что скользит вниз с высокой волны, потом все кругом задребезжало — похоже, налетела другая огромная волна и снова вскинула судно вверх. Настоящий шторм, решил он, океан злобно, в полную силу разбушевался, а если станет еще хуже, корабль опрокинется и затонет. Наверно, разумно подняться на палубу, посмотреть, что творится. Может быть, следует разбудить Дорис и предупредить об опасности. Он окликнул ее по имени, но не услышал собственного голоса, только рев шторма, терзающего корабль.
Потом шторм вроде бы утих, шторм миновал, а корабль затонул. Он каким-то образом спасся, его куда-то несли. Гадая, что стало с Дорис, услыхал голоса, постарался разглядеть людей, поговорить с ними, но кругом была чернота, а попробовав произнести хоть одно слово, он только задохнулся от тщетных усилий.
Ну, куда бы его ни несли, люди, безусловно, спешили. Возможно, он в очень плохом состоянии, так что дело действительно срочное. Он призадумался, не переломал ли кости, не получил ли страшные ожоги, а может быть, несколько раз уходил под воду и набрал воды в легкие. Ощущалось все вместе. Чувствовалась резь, ломота, жжение и пульсация. Слышались хрипы и бульканье. Его словно медленно пропускали через огромные резиновые вальки. Постоянно качало вверх-вниз, очень сильно вниз, высоко вверх, опять вниз.
В последний раз на этом пути бросило очень низко, и при этом раздался стук. А потом все стихло, не было никакого шума. Казалось, тишина длится очень долго.
Наконец ему удалось открыть глаза.
Он смотрел в растрескавшийся оштукатуренный потолок, там и сям из широких трещин торчала дранка. На стенах рваные обои, пол из широких корявых досок, очень старых и очень грязных. Свет шел от единственной лампочки без абажура, висевшей прямо над головой. Непонятно, почему свет не режет глаза. В тот же миг свет его ослепил, он зажмурился, закрыл лицо рукой.
Где же он, черт возьми? Затылок пронзила боль, у него вырвался стон.
Чей-то голос сказал:
— С тобой все в порядке.
— Правда? — выдавил он. — Как интересно.
— Только небольшая шишка на голове.
Он сумел узнать голос. Это был голос Спана. Сесть и увидеть Спана не было сил. Он по-прежнему закрывал рукой лицо, другую опустил вниз, нащупав край раскладной койки.
— Хочешь чего-нибудь? — спросил Спан.
— Только скажи, что стряслось?
— Милдред чем-то тебя оглушила.
— Знаешь, что я думаю? — сказал Кэссиди. — По-моему, она раскроила мне череп.
— Нет, — пробормотал Спан. — Ничего подобного. Все не так плохо.
Кэссиди принял сидячее положение и увидел Спана, сидевшего в дальнем конце комнаты на каком-то бесформенном сломанном предмете.
— Где мы? — спросил он.
— Наверху, — отвечал Спан.
— Наверху чего?
— “Заведения Ланди”.
Кэссиди с силой протер глаза:
— Кто меня сюда приволок?
— Мы с Шили. Капитан помог снять тебя с корабля. Мы несли тебя вниз по Док-стрит, потом вверх по переулку, сюда внесли через заднюю дверь. Даже не знаю, как мы сумели пройти незаметно. Но мы это сделали.
— Чего ты хочешь, премию получить?
— Ложись, Джим. Не заводись.
— Я только хочу знать одну вещь. Кто вас, гадов, просил соваться?
— Эй, слушай, если в не мы...
— Если б не ты, я сейчас был бы на корабле. С Дорис. Слышишь? Мы бы уже плыли в Южную Африку. Я и Дорис.
— Спи, Джим. Потом об этом поговорим.
Кэссиди опустил голову на подушку. Через секунду опять сел, злобно покосился на Спана и спросил:
— Сколько сейчас?
— Два часа дня.
— Дня? — Он глянул на электрическую лампочку, потом в окно, увидел, что на улице сплошная темень. Между окном и стеной соседнего многоквартирного дома был только небольшой проем, но в этом проеме сгустилась необычно плотная, мрачная тьма.
— Еще один жуткий день, — объяснил Спан. — С минуты на минуту начнется потоп.
Кэссиди все смотрел в окно:
— Раз стоит такая темень, можно еще раз попытаться. Попробую на другом корабле.
— Не надо тебе это делать.
— Не надо? — Он сердито оглянулся на Спана. — Ну-ка, растолкуй.
Спан встал, плавным шагом направился к койке со слабой улыбкой на губах, играючи крутя в длинных пальцах широкий плоский портсигар.
— Ты очень важная персона. Крупные заголовки в газетах, даже по радио передавали. В портовом районе копов больше, чем мух. Только голову поверни, увидишь красную машину. Если ты сейчас выйдешь отсюда, ставлю сто к одному, тебя сцапают через минуту.
Кэссиди впился зубами в большой палец:
— Приятное известие.
— Если останешься здесь, — продолжал Спан, — если кое-кто будет прилично себя вести, может, получишь шанс.
— Кто знает, что я здесь?
— Я и Шили. Милдред и Полин. И Ланди.
— А Дорис?
Спан пожал плечами:
— Если хочешь, чтоб я ей сказал, я скажу. Но, по-моему, это ошибка. По-моему, тебе лучше...
— Дай закурить.
Спан открыл портсигар, и они закурили. Спан подошел к окну, выглянул, наклонился, чтобы увидеть небо за крышами домов.
— Господи Иисусе, — проговорил он, — по-настоящему разъярилось. Похоже на циклон.
— Хорошо, — заявил Кэссиди. — Я надеюсь на худшее. Надеюсь на землетрясение.
Спан взглянул на него:
— Не надо так говорить.
— У меня просто такое желание.
Спан отошел от окна, пустил в пол широкую струю дыма, начал рубить ее на куски длинным указательным пальцем.
— Ты проспал добрых девять часов, — сообщил он. — Наверняка проголодался.
— Хочешь чего-нибудь мне принести?
— Конечно, — кивнул Спан. — Как насчет большой миски тушенки?
— Нет, еды не надо, — встряхнул головой Кэссиди. — Принеси только бутылку виски.
Он снова откинулся головой на подушку, слыша, как Спан выходит и закрывает за собой дверь.
Он опять открыл глаза часом позже. Увидел, что в комнате добавилась кое-какая мебель — стол, несколько стульев. Увидел, что они сидят за столом — Спан, Полин, Шили. Сидят, спокойно выпивают. По его наблюдению, в бутылке осталось немного.
Он услышал, как Шили сказал:
— Не знаю. Может быть, я ошибся.
— По-моему, ошибся, — подтвердила Полин.
Спан велел Полин заткнуться.
— Нет, — твердила Полин, — не заткнусь, а скажу, плохо ты поступил.
— Заткнешься, — утверждал Спан, — или я тебе язык вырву.
— Ясно как день, — продолжала Полин, — что теперь будет. Все мы знаем, что будет. Все мы знаем, что Милдред верить нельзя. Нету в ней ничего хорошего, никогда ничего хорошего не было...
— Это меня не волнует, — заметил Шили.