— А ты правда дашь мне спиннинг, нет, правда?..
Сколько спускались к пристани, Васек все забегал вперед и заглядывал Мерцалову в глаза. Тот только согласно кивал и улыбался. Нового, дорогого спиннинга для тезки ему было не жалко. И неважно, что вряд ли удастся что-то поймать, значение имел сам факт рыбалки. Летом совсем другое дело, летом и погоды стоят дивные, и на природе посидеть одно удовольствие, только до лета, хоть и осталось недолго, Васек дотерпеть не мог, очень уж ему хотелось опробовать новую снасть. Удочка что, удочкой каждый дурак подлещиков натаскает, а спиннинг совсем другое дело! Спиннинг — это уже серьезно, мало кто из пацанов может таким похвастаться. Хотя для верности удочки тоже прихватили.
К дебаркадеру спустились, когда начало моросить. Вода в Волге стала свинцово-серой, неприютной, только узкая полоска голубого неба на горизонте внушала еще некоторые надежды, но и она скоро истончилась и растаяла в пелене дождя. После недолгого обсуждения его решили переждать в железной будке под навесом, в которой в стародавние времена, когда у пристани еще останавливались пароходы, продавали билеты. Ни Васька, ни Мерцалов помнить этого не могли: один по молодости лет, второй потому, что появился в этих местах уже после того, как по стране прокатилась волна разрухи.
Забравшись под крышу, где не так продувало, уселись бок о бок на лавку и принялись смотреть, как припустивший во всю ивановскую дождь барабанит по подернутой рябью воде. Мерцалов курил, тихо подозревая, что настоящая непогода еще только впереди и самое бы время вернуться домой, но предложить Ваське сматывать не размотанные еще удочки сразу не решался.
Первым, любовно поглаживая рукоятку спиннинга, заговорил Васек:
— Скажи, почему все зовут тебя Васка?
Мерцалов вытащил из кармана васькиной куртки кепку и нахлобучил ее на его белобрысую вихрастую голову.
— Простудишься! — поводил, стряхивая пепел, кончиком сигареты по ребру пустой консервной банки.
— Мамка рассказывала, — продолжал домогаться мальчишка, — был такой мореход Васко да Гама, который чего-то там открыл, может, ты на него похож?
— Вряд ли, Васек, это вряд ли! — покачал головой Мерцалов. — Никто в точности не знает, как тот Васко выглядел. Да и чего у нас с ним может быть общего?.. Меня так ребята в университете прозвали, вот и приклеилось…
Да и как по-иному объяснишь, куда из его имени подевался мягкий знак? История, вообще говоря, была давняя, хотя помнил Васка ее прекрасно. Тогда — а было это на курсе первом или втором — изучали эпоху Ивана Грозного, и кто-то из однокашников наткнулся в одной из книг на упоминание о служилом человеке, полном его тезке. Тот Васка Мерцалов был для своего времени личностью незаурядной, поскольку обо всем происходящем на Руси имел свое собственное мнение, причем отнюдь не комплиментарное. Впрочем, смелость его объяснялась, возможно, тем, что служил он не московскому государю, а какому-то другому, какому именно — теперь уж и не припомнить. С той университетской поры сначала в шутку, а потом и всерьез по-другому Мерцалова уже не звали. И что удивительно, с переездом на житье в маленький волжский городок традиция эта не прервалась и не утратилась.
Есть люди, кто считает, что имя человека во многом определяет его судьбу. Если это так, то пример Васки являлся тому наглядной иллюстрацией. Величали бы его со студенческой скамьи Василием Никитичем, был бы он теперь на кафедре доцентом, а то и профессором. А Васка Мерцалов, он и есть Васка! С таким имечком претендовать на должность и звание — дело дохлое. Только стоит ли рассказывать ребенку, как его гнобили, как, не дав защитить диссертацию, вышибли из института, как пошла после этого прахом вся жизнь? А еще издевались по-всякому и называли мракобесом от науки, а за что? За то, что он имел смелость выдвинуть собственную гипотезу организации мироздания?.. Нет, такое не то что Ваську, вообще никому рассказывать не стоит.
Помолчали. Мальчишка рядом на лавке как-то притих и насупился, оставил рукоятку спиннинга в покое. Сказал серьезно, по-взрослому:
— Знаешь, Васк, мамка мне с тобой водиться не велит…
Мерцалов сделал вид, что удивился:
— Это почему же?
— Говорит, ты непутевый, — вздохнул Васек, — сам в жизни не устроен и меня с панталыку собьешь…
Мерцалов ничего на это не сказал, только дернул головой и принялся разминать в пальцах новую сигарету. Да и что тут скажешь, если все правда, а ею, как известно, не задразнишь. И правда эта в том, что нет у него стабильного достатка и хорошая работа перепадает нечасто. Для того чтобы зарабатывать переводами и рефератами, жить надо в Москве и бегать в стае с нужными людьми, а он именно от такой жизни и удрал. Сил не было подлаживаться и льстить, с души воротило. Хорошо хоть не ходит с протянутой рукой и откровенно не бедствует, это само по себе уже достижение.
Васка прикурил из сложенных лодочкой ладоней, резким движением руки потушил спичку. Выпуская в сторону дым, заметил:
— Мама у тебя хорошая, ее слушаться надо…
— Надо… — согласился парнишка и еще ниже опустил вихрастую голову.
«Кого-кого, а ребенка в их отношения впутывать не следует, — думал Васка, провожая взглядом уходивший вниз по Волге красавец теплоход. — Только ведь мальчишка не слепой, а многие в городке так даже чересчур зрячие. Не его вина, что не складывается у них с Полиной… а может, и его, разве тут разберешь? Правда, разбираться-то как раз и не хочется, а сидеть бы так вот без мыслей и смотреть, как в пелене дождя растворяется кромка противоположного берега».
— Большие ребята над тобой смеются, — продолжал Васек, старательно глядя куда-то в сторону, — гадости всякие распускают…
— Им-то какое дело, — пожал плечами Васка, — я их не трогаю, живу как хочу, никому не мешаю…
— Откуда мне знать, — втянул голову в плечи парнишка, — только будто бы у тебя все не как у людей. А тетя Клава, что из углового магазина, так та говорила, будто ты блаженный, не от мира сего… — Васька виновато улыбнулся. — Так прямо и сказала! А еще, что загубишь ты мамке жизнь. Брось его, Полина, говорит, все равно путного у вас ничего не получится…
Мерцалов криво усмехнулся, но и тут промолчал. Не в первый раз слышал он о себе такое, и уж наверное не в последний. И что блаженный, и про мир, не от которого он. Только разве ж всем объяснишь, что это не он «не от мира сего», а мир, каким он стал, не от него, не от Васки Мерцалова? И уж точно не для него! А попробуешь втолковать, так все равно не станут слушать, потому как нет у человека интереса выслушивать других, когда можно говорить самому. Особенно если эти другие начинают произносить непривычные для слуха речи. От таких слов люди быстро устают и в лучшем случае начинают зевать, а в худшем — крутят пальцем у виска. Вот и получается, что никогда никому ничего объяснять не надо — истина, между прочим, в самой последней инстанции.
— Мама тете Клаве рассказывала, учителя возмущаются, — нахмурился мальчонка. — В школе нет историка, а ты учить детей отказываешься, поскольку зазнался. А легко мог бы стать директором, потому что в штанах, то есть мужик…
Не то чтобы мнение женщин в дословном пересказе парнишки Мерцалова задело, но и пропустить его мимо ушей он не мог.
— А подслушивать, между прочим, не по-мужски! — буркнул Васка, не зная, что сказать, но чувствуя, что сказать что-то надо.
— А я и не подслушивал! — оскорбился Васька, — лежал в соседней комнате, не мог заснуть…
— Ладно, не обижайся, — толкнул мальчонку локтем Мерцалов и, противореча самому себе, пустился в объяснения: — История в школе — самый трудный предмет, не справлюсь я. Другое дело математика, там все просто и понятно…
Очень Васке не хотелось развивать эту тему и вступать в дискуссию. Холодно было, неприютно, да и настроение не соответствовало, но парнишка от него не отставал:
— Ну да, не справишься! Как к тебе ни придешь, ты вечно что-то пишешь или читаешь, ведь зачем-то ты это делаешь…
— Это точно, зачем-то делаю, — эхом отозвался Васка, — остается только узнать — зачем! Видишь ли, — повернулся он к мальчику, — жизнь штука короткая, надо успеть многое понять. Если уж задаваться вопросом «зачем», то скажи мне: зачем живет человек?
Вопрос парнишку искренне удивил:
— Как это — «зачем»? Неужели такой большой, а не знаешь? Все живут, и ты живи, работай, уди рыбу…
Мерцалов улыбнулся, приобнял Ваську одной рукой за худые плечи.
— А мне кажется затем, чтобы научиться ничего не бояться, вот зачем! Вообще ничего, потому что… — Он замолчал. Непонятно было, стоит ли, да и как рассказать пареньку о том, что жизнь всего лишь маленькая часть совершаемого человеком пути, а еще про милость Господа и про ангела-хранителя.
— И смерти? — не стал дожидаться объяснений Васька.
