Несколько раз, когда Вадим приезжал в Москву, его отлавливали киношные помощники и ассистенты режиссеров, предлагали сниматься. И с Настей он познакомился в столице нашей Родины.
Она впервые прилетела в Москву, составила себе культурную программу посещения достопримечательностей. На Бульварном кольце хотела уточнить у прохожих, какой троллейбус довезет до Выставочного зала на Крымском валу. Шел молодой человек с такой-то внешностью — точно, местный.
— Простите, — обратилась к нему Настя.
— В рекламе не снимаюсь и сериалы не предлагать.
Настя опешила, оскорбилась и выдала то, что первое пришло на язык:
— Дурак!
Подошел троллейбус, они в него запрыгнули, следом еще ввалились люди, Настю и Вадика плотно прижали друг к другу.
— Извините, — тихо сказал Вадик, — я подумал, что вы из кино.
— Москвичи все снобы и зазнайки, — так же, злым шепотом, ответила Настя.
— Согласен. Но я из Пензы.
— А я сибирячка.
Они вместе вышли у Выставочного зала, осмотрели экспозиции, а потом долго кружили на каруселях парка Горького, ели мороженое и подкреплялись пивом с креветками.
Через год Вадик переехал к Насте, они поженились, родились близняшки.
Бабушка Гали говорила:
— Какого парня Настюха в Москве отхватила! Может, и тебе в столицу смотать?
А мама ревностно замечала:
— Намучается еще Настя с этим плейбоем.
Мама ошибалась. В быту и личной жизни Вадик был покладист и даже ленив. Кроме Насти, никто ему не нужен. На красоту глаз быстро замыливается. И Настя с Галей уже не замечали прекрасных черт Вадика. Какие прекрасные черты, когда опять забыл купить детям молочную смесь! И вторую неделю не может оплатить квартиру и телефон. Снова отключат. Вадику только одного хочется — подремать на диване с книжкой перед телевизором. Поднять его с дивана могли лишь любимая работа в НИИ радиосвязи да необходимость помощи Насте, которая с девочками вертелась.
Выполняя пожелание подруги — Вадик должен выглядеть на все сто, — Настя постаралась. У знакомого певца областной филармонии достала смокинг, лично уложила волосы мужу феном.
— Ну как? — спросила Настя, когда Галя в вечернем платье приехала к ним на такси, и показала на мужа. — Годится?
— Вполне.
Расфуфыренный Вадик, закованный в чужой костюм, в рубашку с накрахмаленной манишкой, придушенный бабочкой на шее, открыл рот, чтобы сказать, что думает по поводу этого представления.
Но жена, отлично уловив его настроение, быстро сказала:
— Ты хочешь, чтобы мы впервые за три года вместе, одни, отдохнули? Тогда терпи. Галя, мне кажется, Наполеон будет сражен.
— Ага, — вставил Вадик. — Как при Ватерлоо. Обращаю ваше внимание, девушки, что после Ватерлоо Наполеон сгинул на острове Святой Елены.
— Какой ты у меня умный! — чмокнула Настя мужа в щеку. — Иди, не посрами нашу семью. На обратном пути купи подсолнечного масла и сахарного песка.
— Позориться в магазине, покупать масло и сахар при смокинге и бабочке не стану! — строптиво возразил Вадик.
— Ладно, — быстро согласилась Настя. — Включу девочкам мультяшки и сама сбегаю.
Она отлично знала: Вадиму требуется одержать победу, чтобы дальше сдаваться без боя. Победы бывают маленькими, а последующие уступки — большими.
Появление Галины и Вадима в зале ресторана получилось эффектным. Когда вошли под ручку — он сногсшибательно элегантный, она умопомрачительно изящная, — все даже притихли, повернули к ним головы, кто-то присвистнул. Эта пара и в Букингемском дворце смотрелась бы на зависть.
Галя быстро отыскала глазами Тимура. Есть реакция? Есть! Лицо передернулось от досады и злости. Секунду не владел собой, но Галя успела заметить. Потом Тимур как ни в чем не бывало повернулся к собеседнику и спокойно продолжил разговор.
За столиком Гали, кроме нее и Вадика, сидели две командированные американки из Хьюстона, сопровождавший их представитель головного офиса из Москвы и чиновник местной администрации. Американки были безвозрастные — то ли тридцатилетние натуральные, то ли пятидесятилетние искусственно омоложенные. Мужчины: Вадим, столичный гость и чиновник — примерно ровесники. Чиновник английским владел только по анкете, на самом деле его словарный запас ограничивался десятком слов. Вадик свободно читал по английски, но разговорной практики не имел. На Галю и москвича легла ответственность за поддержание светской беседы за столом.
Вадим, как только увидел сервировку — слева от тарелки три вилки, справа три ножа, батарея фужеров, — помрачнел. И поесть не удастся. Чем больше дребедени столовой, тем меньше надежды на хорошую еду.
— Начинай с крайних ножа и вилки, — шепнула ему Галя.
— Без тебя знаю, — тихо огрызнулся он.
Когда знакомились, Галя представила Вадика бойфрендом. За этим английским расплывчатым «мальчик-друг» могло крыться что угодно — от мимолетных отношений до серьезных.
Американки улыбались, демонстрируя зубы невероятных белизны и прекрасной формы. Местный чиновник из московского сделал переводчика, просил донести до американок его тосты. Он был явно не дурак выпить, наливал между общими, произносимыми с эстрады, тостами, приговаривая: «Так у нас в Сибири принято». Американки и москвич сибирского ритма не выдерживали, быстро хмелели, Галина только пригубливала, настроение Вадима улучшалось. Уже не приходилось Гале пинать его под столом, незаметно сквозь зубы цедить:
— Улыбайся, зараза! Ты что сидишь, точно кол проглотил? Тебя зачем привели? Комплимент теткам скажи, олух!
Комплиментов Вадик не придумал, но, расслабившись, произнес длинную речь. Говорил о дальней радиосвязи. Сравнивал достижения Америки и России.
— Чтоб я что-то понял, — заключил местный чиновник. — Ну, нальем! И за радиосвязь между нашими странами!
Галя отчетливо услышала, как одна американка другой про Вадика сказала:
— Мой Бог! Мало того что у них при жутких морозах созревают подобные мужики! Но еще они и умные!
А вечеринка катила своей чередой. На эстраде шутил ведущий, выступали артисты, в том числе и выписанные из столицы, раздавались призы за быстрые и потешные конкурсы.
Настроение Галины, которая хоть и улыбалась натужно, воодушевленно общалась, было далеко не радостным. Тимур сидел к ней спиной, ни разу не оглянулся. И уже казалось, что та гримаса Тимура при их появлении только привиделась. По затылку понять, что у него на уме, невозможно.
Зато жена Тимура сидела так, что рассмотреть ее труда не составляло. Это был удар! Говорят: удар ниже пояса. Ерунда. Удар Галя ощущала от макушки до пяток. Мало того что жена Тимура была красива. Она была точным слепком Гали! Один и тот же тип и стиль. Невысокая стройная блондинка — это физический тип. Из гламурных журналов почерпнутый стиль — струящиеся волосы, болезненными пилингами отшлифованное до восковой глади лицо, неброский макияж и тэ дэ и тэ пэ. Сейчас, в ресторанном полумраке, они могут посоревноваться и посравниваться. Но заблуждаться не стоит. У жены Тимура совершенно иные возможности. Она в Швейцарии лицо делает, знаменитые стилисты над ее волосами колдуют, а Галя — у местного самородка и соседки по дому, которая хоть и открыла свой салон, но все-таки Сибирь не Европа.
О том же самом, о сравнении их края с заграницей, говорил местный чиновник, подсевший к одной из американок и по-свойски положивший руку на спинку ее стула. Рука сползала к плечу американки. Московский представитель, несколько минут назад принявшийся испуганно икать и таращить глаза, извинившись, отбыл в туалет. Шел между столиками неровно, кидало из стороны в сторону.
— Как тебя? Мэрлин? — дундел сибиряк. — Давай тебя буду звать по-нашему? Ты, — шаловливо поцарапал на бюсте американки пальчиком, — Маня. Поняла? Я Вася. А ты Маня. Усекаешь? Вот что тебе скажу, Маня, на территории нашей области ваших Франций пять разместится, а Бельгий — с десяток. Ловишь мысль? Чего «ейс»? Ну, тебя как женщину я раскусил сразу. Разведенка без вариантов…
Вечеринка подкатила к танцам. Официанты убирали грязную посуду, накрывали к десерту.
— Займи даму, — велела Галина Вадиму и указала, скосив глаза, на оставшуюся без мужского внимания хмельную американку. — Хоть про радиосвязь говори, но чтобы куртуазно.
Она встала и прошлась по залу. Переходила от одной компании к другой, перебрасывалась шутками и думала о том, что она — провинциальная идиотка, возомнившая, будто ей по зубам из всех суперов лучший супермэн.
— Потанцуем? — ее локоть жестко стиснули мужские пальцы.
Вывернула голову — Тимур. Смотрит зло, насмешливо, даже с легким презрением, будто знает за ней какие-то грешки, и одновременно веселится, подтрунивает, но не над ней, а над собой. Эти глаза! В них можно читать бесконечно, и никогда не надоест. И твое прочтение может быть ошибкой или откровением, истиной или страшным заблуждением. Уже ничего не понимаешь, и его захват твоей руки, совершенно не галантный, с излишней силой, кажется сладостным. Будто ты мазохистка природная.
