Она не без колебаний опускается в одно из кожаных кресел, я сажусь в другое. Может быть, желая придать себе уверенности, я зажигаю сигару.
Мы болтаем. Потом часы бьют двенадцать раз, и мы, замерев, молча смотрим друг на друга.
Нянька — швейцарка, окончила одну из лучших школ в Валэ и носит форму этой школы: блузу в узкую белую и голубую полоску и очень кокетливый чепчик.
Натали была права: она родила мальчика. Доктор Жориссан тоже был прав, потому что роды прошли без малейших осложнений.
По совету Террана она вернулась на бульвар Распай, поскольку полиция могла для вида начать расследование.
Я провел довольно веселые минуты на площади Лувра, в мэрии 1-го округа, но не хотел бы пережить их снова. Я постарался запомнить все инструкции Террана, который не очень-то меня обнадеживал.
— Во всяком случае, они не могут забрать у тебя ребенка и поместить его в воспитательный дом… Они могут не признать тебя отцом и потребовать, чтобы ты усыновил ребенка, больше тебе ничто не угрожает.
Я направляюсь в Отдел записи гражданского состояния. Какая-то старая дама в сопровождении двух более молодых женщин, наверное дочерей, пришла заявить о смерти мужа. Служащий мэрии не торопясь снимает копию со свидетельства, выданного врачом. Старая дама сморкается, вытирает глаза.
Светит солнце, распускаются почки, и деревья словно окутаны бледно-зеленым маревом.
— Слушаю вас, мосье, — говорит мне служащий, когда три дамы направляются к двери.
Я подаю ему свою визитную карточку, деловую карточку, на которой обозначен мой адрес и мое звание. В его взгляде сразу же появляется любопытство.
— Вы хотите сделать какое-нибудь заявление?
— Да.
— О смерти?
— О рождении…
— У вас есть удостоверение врача?
— Роды произошли без врача…
Он смотрит на меня еще внимательнее, с удивлением.
— Но с акушеркой?
— У меня нет никакого удостоверения.
— Кто отец ребенка?
— Я.
Как я и ожидал, он слишком молод, в его глазах мужчина семидесяти четырех лет может быть только немощным стариком.
— Вы женаты?
— Был женат три раза…
— Ребенок от вашей третьей жены?
— Нет. Я разведен со всеми тремя…
— Это незаконный ребенок?
— Законный, раз я его признаю…
— Мальчик?
— Да… Можете записать: Ив Жак Франсуа Перре-Латур.
Натали просила меня дать имена в таком порядке. Не знаю, с чем связано для нее имя Ив. В нашей семье никогда не было Ива, и у нас нет никаких корней в Бретани. Жак — в честь ее отца, а Франсуа идет последним.
— Имя матери?
— Я его не знаю… Он так и подскочил.
— Но вы не можете не знать…
— Предположим, официально я не знаю его…
— Где произошли роды?
— Тоже не знаю…
— С вашего разрешения, я сейчас вернусь.
Сбитый с толку, он решает посоветоваться с кем-то из начальства. Он идет в соседнее помещение. Немного погодя в комнату заходит человек постарше, чтобы не оставлять меня одного. Потом появляется молодой служащий.
— Вам придется подождать. Сейчас узнают, у себя ли господин мэр.
Я жду, сидя на скамье, всего минут пятнадцать. За мной приходит курьер и ведет меня во второй этаж. Мы проходим через приемную в большой кабинет. Мэр встает, протягивает мне руку и бормочет:
— Рад познакомиться…
Это плотный человек с умным, симпатичным лицом.
— Садитесь, прошу вас…
Кабинет обставлен мебелью в стиле ампир, как и у меня, с той только разницей, что здешняя мебель — современная подделка. Солнце играет на бронзе и на большой стеклянной пепельнице. Мэр курит трубку.
— Заведующий Отделом записи гражданского состояния сказал…
Ему неловко, как и мне. Даже более неловко, потому что я перестал бояться.
— Если я правильно понял, вы желаете признать себя отцом ребенка, не сообщая фамилии матери?
— Совершенно верно. У меня серьезные причины на то, чтобы фамилия матери не упоминалась в официальных свидетельствах…
— Но, как мне сказали, у вас нет даже удостоверения врача, который принимал роды…
— Врача не было…
— И акушерки тоже?
Я молча смотрю на него.
— Словом, эта женщина родила одна?
— Бывает, что дети рождаются в такси, иногда в поезде или в самолете…
— Совершенно верно. Но тогда мы знаем фамилию матери…
— И не всегда фамилию отца…
— Это тоже верно…
— А тут есть фамилия отца…
Видя его затруднение, я стараюсь ему помочь.
— Во Французском гражданском кодексе есть статья 336, которую я могу вам процитировать на память: «Признание отца без указания имени матери и подтверждения с ее стороны правомочно только по отношению к отцу…»
Он шевелит губами, повторяя эту фразу, вид у него такой, будто он погружен в глубокое раздумье.
— Не совсем ясно… Вы уверены, что статья сформулирована именно так?..
— Я это утверждаю… Добавлю, что консультировался с известным юристом… Он такого мнения, что эта статья дает основание для регистрации, в которой а priori не может быть отказано…
— Когда родился ребенок?
— Пятого апреля…
— Значит, десять дней тому назад?
— Прошу прощения. Я не мог прийти раньше.
— Полагаю, фамилию вашего юриста вы тоже не можете назвать?
Он не издевается надо мной. Он встревожен, и я понимаю, что он не хочет совершить ошибки, отказывая мне в том, на что я, может быть, имею право.
— Вы позволите, мосье Перре-Латур?
Он выходит из кабинета, конечно чтобы позвонить в высшие инстанции, не знаю кому. Это продолжается долго. Я слышу негромкий разговор, но не могу различить слов.
Он возвращается, и видно, на душе у него стало легче.
— Думаю, что можно будет произвести запись. Я велю зарегистрировать на отдельном листке, пока полиция не удостоверится в том, что никто не заявлял об исчезновении ребенка… Спешу добавить, это простая формальность… У вас внизу есть свидетели?
— Мой шофер, он в машине…
— Наш служащий достанет второго… Вы знаете, как это делается?.. Их всегда здесь двое или трое, они ждут там, в маленьком баре по соседству…
Уф! Он провожает меня, пожимает мне руку. Когда я возвращаюсь в Отдел записи гражданского состояния, служащий смотрит на меня с большим уважением.
— Мне сказали, что у вас нет свидетелей? Если желаете, я вам сейчас их достану…
Он звонит по телефону из глубины комнаты.
— Алло, Гастон?.. Это Жермен… Да… Двоих… Сейчас… Срочно…
Я даю каждому по сто франков, боюсь, что, если дам больше, это покажется странным.
Выхожу из мэрии на залитую ярким солнцем улицу. Я в пиджаке. В первый раз в этом году — март был холодный и неприветливый. Делаю знак Эмилю не открывать дверцу. Мне хочется пройтись.
— Я вернусь пешком…
Ну вот! У меня появился еще один сын! И этот уж будет жить со мной, в моем доме. Не знаю почему, я чувствую не просто радость, но словно освобождение…
Я не стараюсь разобраться в своих чувствах, не задаю себе вопросов. Я будто сбросил с себя какую-то тяжесть.
Иду быстро. Давно мне уже не шагалось так легко. Иногда останавливаюсь и смотрю на витрины улицы Риволи.
Сейчас позвоню Натали и сообщу ей приятную новость. Теперь она еще больше старается походить на взрослую и очень горда собой.
— Раз я его не кормлю, может быть, мне поехать в Сен-Тропез, к Жан-Люку и остальным?
Я вспоминаю свою прогулку вдоль Марны, дорогу меж двух откосов, вспоминаю о том, как я посмотрел вверх, и о фразе, которая невольно пришла мне на ум:
«И все-таки орешник зеленеет»…
Вандомская площадь прекрасна. И окна там, наверху, тоже.
— И все-таки орешник…
Я вхожу в квартиру и слышу крик ребенка.
