Когда Фурман подошел к месту старта, оказалось, что все те, с кем ему хотелось бы бежать вместе, уже распределены по тройкам, и ему осталось только согласиться на предложенного напарника – крупного лохматого мальчишку из «бэшек». Они пожали друг другу руки и тоже, примериваясь, неторопливо сбегали туда и обратно по краю дорожки. Глинистая земля аллеи была сверху присыпана слежавшимся мелким гравием, кое-где еще стояли небольшие лужицы после вчерашнего дождя.
Любовь Захаровна в летнем платье и с сумочкой стояла на газоне возле деревьев и была странно похожа на всех прогуливавшихся в парке бабушек. Оживленно уцепившись глазами за Фурмана и чуть притормозив его каким-то потерянным жестом, она крикнула, чтобы он был поаккуратней и помнил, что им еще кое-что предстоит. Фурман на ходу кивнул. Он озабоченно наблюдал, как бегут другие.
Старт давал учитель физкультуры, голубоглазый черноволосый атлет Александр Борисович Калмановский. Говорили, что он – мастер спорта по вольной борьбе. Калмановский постоянно всех поддевал, а Фурмана называл не иначе как «комиссаром Фурмановым». При этом все хором смеялись, а сам Фурман привычно улыбался. На финише стоял второй физкультурник, Леонид Иванович, бывший волейболист – высокий, но рыхлый и немного вялый. Оба учителя были в синих спортивных костюмах, с висевшими на груди свистками и секундомерами.
Большинство девчонок и неумелые начинали бег с так называемого высокого старта, то есть стоя, а серьезные соперники – с низкого, присев и упершись ногами в подставленные друзьями кеды. Пока среднее время было чуть больше 11 секунд.
Фурмана затрясло от волнения, он даже зубами пощелкивал. У тех, кто уже пробежал и вернулся, лица были какими-то расслабленно покорными. Они рассказывали, что гравий на старте скользит под ногой, а где-то посередине дистанции начинаешь задыхаться и тут должно открыться «второе дыхание». Многие жаловались, что втроем бежать тесно и кто-то все время подрезает дорогу; один раз из-за этого чуть не дошло до драки.
Калмановский велел Фурману готовиться, и он подставил ноги для опоры «своему» из той тройки, которая должна была бежать сейчас. Вкапываясь носками кед в землю и прилаживаясь пятками на подставленные ноги, все трое нервно посмеивались. По команде «внимание!» они на секунду зависли на полосе и тут же сорвались. «Фальшстарт!..» – нестройным хором сказали все вокруг.
Троица убежала довольно далеко. Вся подготовка повторилась сначала, три задницы поднялись, и тут же одна из них опять вылетела вперед без команды. На этот раз все смеялись, а Калмановский холодно предупредил, что у них последняя попытка. Поэтому, когда он в тишине сказал «марш!», все трое еще мгновение дружно повисели в воздухе, а уж потом рванули, сильно наступив на подставленные помощниками ноги. Помчались они хорошо… Было видно, как они толкаются, не давая никому вырваться вперед. Фурман подумал, что ему-то вдвоем с этим амбалом хоть тесно не будет. Все же он на всякий случай грубо предупредил своего партнера, чтобы он не вздумал залезать на фурмановскую дорожку. Тот насмешливо оглядел мелкого Фурмана и легонько подтолкнул его к старту: «Давай-давай…» Резко сбросив его руку, Фурман стал готовиться: перешнуровал потуже кеды, выбил ямку и оперся на подставленные ноги. Замерев в неустойчивой позе, он почему-то так и не услышал команды и с растерянной злобой рванулся вслед за уходящей спиной, проехавшись ладонями по гравию. Это, конечно, был фальшстарт по вине здорового дурака.
Рассматривая поцарапанные ладони и демонстративно морщась, Фурман вернулся на черту. Он уже приготовился к тому, что они опять не побегут, и поэтому чуть-чуть запоздал на старте, в первые же мгновения бега оказавшись вторым. Ойкнув про себя и стиснув зубы, Фурман нажал изо всех сил. Сначала ноги его были как деревянные, но когда он вырвался вперед и полетел дальше, его тело достигло какого-то нужного ему ровного напряжения и заработало гулко и радостно, точно запело. Несясь, он чуть передвинул глаза вправо, и к нему, крупно вздрагивая, приблизился застывший старик в коричневом пиджаке и в шляпе, мелькнула детская коляска, лужа, грязно-белая гипсовая ваза, а потом Фурман вдруг на секунду встретил бесконечно печальный, но заостренно бодрящийся взгляд Любови Захаровны. Проскочив ее, Фурман как бы ощутил себя со стороны: нелепо оскаленное лицо, разлетевшиеся волосы, маленький комок тела с молотящими ногами в тяжелых кедах, – и им овладело насмешливое равнодушие к себе, внутренне он уже остановился. Но впереди вдоль аллеи стояли что-то кричащие и машущие руками девчонки из обоих классов. «Второе дыхание!» – лопнуло в голове у Фурмана, и он, подобравшись, помчался с упругой силой, отрываясь от близкого топота.
– Фурман, давай, жми!!! – выкрикнуло, разом слепившись и улетев, знакомое лицо, а на другой стороне «те» уважительно примолкли, и Фурман, уже весь содрогаясь от напряжения, пошел на финиш. Он проскочил его с тяжело выгнутой шеей и отрывающимися ногами… Все! Перед глазами быстро вертелись огненные круги, в груди торчал кол, коленки сами собой дергались.
– Фурман: десять и две, – сказал, еще раз взглянув на секундомер, Леонид Иванович. – Пока – лучший результат.
Прихрамывая и со сдержанным счастьем поглядывая вокруг, Фурман пошел обратно. Девчонки из «Б» застенчиво улыбнулись ему, а свои на другой стороне хором крикнули: «Фурман молодец!» Мимо с тупыми красными лицами протопала последняя пара бегунов. Одиноко стоящая Любовь Захаровна сделала ему похвально-приветственный жест, а женщину с коляской и ветерана войны он обогнал уже почти у самого места старта.
Фурмановское время так и осталось лучшим: следующим было 10 и 9 у кого-то из «бэшек». Теперь предстояла эстафета на большой круглой площадке. Дело было серьезное, бежать должны были самые лучшие. Мальчишки из «А» уже почти все распределили, но тут вмешалась Любовь Захаровна. Она вдруг потребовала, чтобы Фурман воздержался от участия в эстафете, так как он и так уже победил один раз, а ему еще надо сохранить силы. Все молчали и отводили глаза, а Фурман был просто в ярости. Сдерживаясь, он коротко объяснил, что не может не бежать, это же честь класса! Ребята поддержали его. «Но ты ведь еще собираешься принять участие в футбольном матче? – Любовь Захаровна была явно огорчена этим единодушным напором. – Согласие у тебя просто может не хватить сил на все сразу. Поэтому я прошу тебя пропустить это состязание». «Да хватит у меня сил! Что тут такого? Подумаешь, пробежаться немного!..» – возмущенно возражал Фурман. Видя, что он не хочет понимать ее, Любовь Захаровна растерянно задумалась, а потом неловко попросила у всех разрешения поговорить с Фурманом наедине.
– Сашенька, друг мой, ты разве не понимаешь, почему я так говорю? – спросила она, чуть наклонившись и заглядывая ему в глаза.
Фурман неохотно кивнул и отвел взгляд: наверно, понимаю, но я не согласен!..
Распрямившись, она задумчиво сказала: «Нет, я вижу, что ты все-таки не понимаешь. Хотя это и странно… Ну хорошо. Тогда я, пожалуй, должна буду раскрыть тебе один секрет – если, конечно, это еще является для тебя секретом… – Она помолчала. – Но все равно, сегодня это уже можно сделать. Обстоятельства моей жизни ныне так сложились, что я должна вас оставить – мне предложено с почетом уйти на пенсию. Пока я могла, я сопротивлялась этому решению. И не я одна просила дать мне возможность доучить вас. Но… у нас ничего не получилось – решение о моем уходе принято на очень высоком уровне… Ты понимаешь, о чем я говорю? – Фурман мрачно кивнул. – Но ты еще не знал об этом? – Он помотал головой. – Ну вот. Поэтому сегодня, мой мальчик, я с вами в последний раз вместе. – Она сжала губы, и они оба посмотрели на шепчущихся и осторожно улыбающихся мальчишек, которые еще ни о чем таком не подозревали. – Вот так. Но я тебе скажу еще кое-что, – снова чуть наклонилась к нему Любовь Захаровна. – Тебе должно быть хорошо известно, что в твоем классе у меня нет и никогда не было каких-то «любимчиков». Никто меня не сможет упрекнуть в том, что к кому-то из вас я относилась как-то по-особому, предъявляла какой-то особый счет, – разве что больше требовала с сильных учеников… Ты согласен со мной?.. Но, тем не менее, в твоем классе есть трое учеников, расстаться с которыми мне особенно тяжело. Ты умный мальчик – я надеюсь, ты догадываешься, кто эти трое, так?» Фурман не хотел догадываться, да и вообще вся эта ситуация была из ряда вон выходящей… «Ну что ж, возможно, ты и в этом прав – но это уже неважно. Этих троих учеников: тебя, Павлика Королькова и Иру Медведеву – я пригласила сегодня, чтобы отметить этот последний день, когда я еще нахожусь с вами в качестве вашей учительницы. Я хочу повести вас… куда именно – пусть это пока останется для вас сюрпризом. Но мне нужно, чтобы ты при этом чувствовал себя нормально и не был слишком усталым. Поверь, я отлично понимаю твои чувства и ценю твое желание защитить честь своего класса. По правде сказать, я даже не предполагала, что это у тебя так хорошо получается. Что ж, я еще раз убеждаюсь, что не ошиблась в тебе: ты замечательный мальчик… Ну вот, теперь тебе известно все. Давай-ка мы сделаем так: я уже поняла, как трудно для тебя отказаться от участия в этой эстафете – здесь может быть задета твоя честь, поэтому тебе, конечно, нужно сейчас бежать. Но и ты должен пойти мне навстречу: ты обещаешь мне, что после окончания эстафеты мы уйдем. Я думаю, что на футболе они как-нибудь обойдутся и без тебя. Договорились?»
