Атмосфера внутри была немного лучше теперешней. «Малиновые» в тот день совершили чудеса. На последней минуте Господь простер десницу свою над командой Гарварда, посредством посланника своего молодого защитника по имени Чампи. Шестнадцать очков меньше чем за шестьдесят финальных секунд, и на тебе – поразительный результат – ничья. Повод, чтобы отметить. Радостные мелодии неслись отовсюду:
Мы к воротам устремимся дружно,
Наш взрывной порыв неукротим!
И за Гарвард всех порвем, коль нужно, —
Гарвард наш родной непобедим![65]
В такой атмосфере любые разговоры о семейных традициях казались совершенно неуместными – ведь все вокруг говорили о футболе. Мы прославляли Чампи, Гатто и «малиновых». Мы пили за сезон без единого проигрыша – первый для Гарварда с тех пор, как мой отец поступил в колледж.
Теперь, год спустя, все было совсем иначе и намного серьезнее. Дело было не только в том, что Гарвард продул, но и в том, что прошел еще год, а вопрос с наследником оставался нерешенным. И стал намного более насущным.
– Отец, я юрист. У меня свои обязанности, своя ответственность, – сказал я.
– Понимаю. Но наш центр операций в Бостоне совсем не будет мешать твоей социальной деятельности. Скорее наоборот: можешь считать работу в Фирме ее другой стороной.
Мне не хотелось обижать его, поэтому я не стал говорить, что «другая сторона» – как раз то, с чем я так серьезно борюсь.
– Я понимаю, – сказал я, – но, честно говоря…
Здесь пришлось помедлить, облекая свои воинственные доводы в как можно менее резкие слова.
– Отец, я ценю, что ты обратился ко мне. Но я на самом деле… не склонен принять твое предложение…
Кажется, сказано было вполне определенно – отец даже не сказал обычного «У тебя есть время подумать, сынок».
– Понимаю, – сказал он. – Я разочарован, но понимаю.
На обратном пути я достаточно успокоился, чтоб сострить самому себе под нос:
– В нашей семье вполне достаточно одного миллионера.
Хоть бы Марси уже была дома!
– Оливер, ты уверен?
– Да, Марси.
Марси уже была дома, когда я вернулся из Нью-Хейвена, и была свежа и бодра. Невозможно было даже представить, что она провела весь день в самолете.
Хотя разговор с отцом был всего лишь одной из множества новостей, он заинтересовал ее больше других.
– Ты отказался, даже не задумываясь? – изумилась она.
– Не задумываясь и не сомневаясь.
Потом я вспомнил, с кем говорю. И поинтересовался:
– Естественно, будь ты на моем месте, ты бы возглавила эту проклятую компанию, не так ли? То есть, ты ведь так и поступила.
– Но я была очень сердита, – искренне призналась Марси. – Мне столько всего хотелось доказать.
– И мне. Именно потому я и отказался, – заметил я.
– И ты допустишь, чтобы… м-м… наследство ушло к другим?
– Хорошее наследство – первые предприятия с каторжными условиями труда в Америке!
– Оливер, это древняя история. В наше время член профсоюза зарабатывает баснословные…
– Да какая, к черту, разница!
– Посмотри, сколько хорошего сделала твоя семья! Больница, Барретт-Холл в Гарварде. Пожертвования…
– Слушай, давай сменим тему, ладно?
– Почему? Ты ведешь себя, как ребенок. Как какой-нибудь левый радикал из прошлого!
Какого дьявола она так отчаянно пытается уговорить меня взять на себя руководство папиной компанией, черт бы ее побрал?
– К черту все это, Марси!
Внезапно раздавшийся телефонный звонок просигналил «Брейк!».
– Мне ответить? – спросила Марси.
– Перезвонят. Совесть надо иметь – почти полночь на дворе, – отмахнулся я.
– А вдруг что-то важное? – настаивала она.
– У меня нет ничего настолько важного!
– Я тоже живу здесь, – сказала Марси.
– Значит, ответь, – буркнул я, понимая, что вечер воссоединения любимых окончательно испоганен.
Марси ответила.
– Это тебя, – сказала она и передала трубку мне.
– Что надо? – рявкнул я.
– Эй, мистер Чудесный! Она еще там! – радостно сообщил голос.
Это был Филипп Кавильери. Пришлось улыбнуться.
– Ты меня проверяешь?
– Тебе ответить честно? Да. Так как у тебя продвигается дело? – тоном великого конспиратора произнес Фил.
– Что ты имеешь в виду, Филипп?
– Как что?! Динь-дон, динь-дон, – ответил тот.
– Что это? Часы с кукушкой?
– Свадебные колокольчики. Когда мы их услышим, черт побери?
– Фил, ты узнаешь первым.
– Так скажи мне сейчас, чтоб я мог спокойно отойти ко сну.
– Филипп, – ответил я в притворном негодовании, – ты позвонил, чтобы проводить пропаганду брака или чтобы сообщить что-нибудь полезное?
– Ага. Давай поговорим о птичке.
– Фил, я же уже сказал…
– Да не о твоей птичке! О настоящей. Я имею в виду фаршированную индейку. На День благодарения.
– Ой – это же на следующей неделе.
– Я хочу, чтобы ты и этот интеллигентный женский голос присоединились к нашему семейному празднованию.
– А кто приглашен, кроме нас? – уточнил я.
– Отцы-пилигримы! Какая, к чертям, разница?
– Кого ты там наприглашал еще, Фил? – настаивал я, не на шутку опасаясь толпы шумных итальянцев из Крэнстона.
– Пока что никого. Ну, разве что я сам приду, – хихикнул он.
– А… – протянул я. И вспомнил, что Филипп терпеть не мог шумные семейные праздники. («Ненавижу этих вечно вопящих бамбино», – говорил он. Я делал вид, что верю его оправданиям).
– Отлично. Следовательно, ты мог бы приехать к нам сюда, – я взглянул на Марси. Она одобрительно улыбалась, одновременно усиленно показывая жестами: «Кто, черт побери, готовить-то будет?»
– Марси хочет с тобой встретиться, – продолжал настаивать я.
– Эмм… Я, пожалуй, не смогу, – заупрямился Филипп.
– Давай, – настаивал я по-прежнему.
– О’кей. Когда? – сдался Кавильери.
– Рано утром. Просто дай знать, когда прибывает твой поезд.
– Привезти с собой что-нибудь? Хочу напомнить, что у меня лучшие тыквенные пироги на всем Род-Айленде.
– Не откажемся. Было бы здорово, – облизнулся я.
Марси отчаянно сигнализировала: «А остальное?»
– Гм… Фил, еще одна вещь. Ты умеешь готовить индейку?
– Как самый настоящий индеец! – завопил он. – А еще я могу достать тушку индейки у своего друга Анджело. Ты уверен, что она не обидится?
– Кто, Фил?
– Твоя прекрасная невеста. Некоторые леди очень обижаются, когда на их кухне хозяйничает чужой мужик.
– Марси женщина современная, – успокоил его я.
Тем временем современная женщина уже подпрыгивала от восторга.
– Отлично. Значит, она и вправду замечательная. Ее зовут Марси, да? Как думаешь, Оливер, я ей понравлюсь? – донимал меня вопросами Филипп.
– Ответ положительный, – подмигнул я в телефонную трубку.
– Тогда я приезжаю на поезде в пол-одиннадцатого. О’кей?
– О’кей.
Я уже собирался положить трубку, когда снова услышал его голос.
– Ты тут еще, Оливер?
– Да, Фил?
– А знаешь, День благодарения – самое подходящее время для свадьбы.
– Спокойной ночи, Фил.
Сеанс связи, наконец, завершился. Я обернулся к Марси:
– Ты рада, что он приедет?
– Если ты уверен, что я ему понравлюсь, – смутилась та.
– Слушай, что ты так волнуешься? – отмахнулся я.
– Будет куда лучше, если мне не придется готовить.
Мы рассмеялись.
– Минутку, Оливер, – сказала она, – разве тебя не ждут дома, в Ипсвиче?
Верно. День благодарения – одна из святых дат Барреттов. Но ничего не попишешь: у меня непредвиденные обстоятельства.
– Я позвоню и скажу, что задержался из-за дела попечительского совета. Рассмотрение как раз начинается в понедельник, – придумал я.
Марси пришлось тоже внести изменения в свой график.
– Мне надо быть в Чикаго, но я прилечу сюда на ужин, а потом вернусь последним самолетом. День благодарения – очень важная дата: в пятницу начинаются распродажи.
– Отлично. Семейный праздник много значит для Фила.
– Я рада, – улыбнулась Марси.
– О’кей, теперь, когда мы все организовали, – сказал я, – могу ли я рассказать, что чувствую?
– Да. Что такое? – Марси приняла обличье заботливой медсестры.
– Мне грустно. Гарвард проиграл Йелю. И день был совсем неудачный. Нет ли у тебя каких-нибудь идей, как можно было бы утешить меня?
– Тебя срочно нужно полечить, – нахмурилась Марси, – не хочешь прилечь на эту кровать?
– Хочу, – ответил я. И лег. Она присела на краешек.
– А теперь можешь делать все, что хочешь, – предложила она.
Я послушался.
После чего мы заснули, совершенно счастливые.
Всю неделю Фил Кавильери, не покладая рук, готовил праздничное угощение. Наверняка постоянные звонки мне влетели ему в кругленькую сумму.
– Как думаешь, Марси понравится начинка с грецкими орехами?
– Марси еще на работе, Фил, – ответил я.
– В восемь вечера? – изумился Кавильери.
