Искренне ваша,
Лорел
Сегодня второй день каникул, а завтра – канун Рождества. К счастью, тетя Эми разрешила мне все каникулы провести с папой. Все ее мысли и разговоры будут заняты только одним – рождением Христа, освобождением от грехов и тому подобным, а у меня на подобное нет никакого настроения. У папы довольно уныло, но в его доме обитают призраки нашего прошлого, и мне хочется быть рядом с ними. Хотя тетя Эми с папой не особо ладят, тетя все равно придет к нам на Рождество, потому что я не хочу, чтобы она провела его в одиночестве. Я купила ей изумительный рождественский календарь с изображениями Иисуса, который можно использовать каждый год. Папе труднее было выбрать подарок, но в итоге я купила ему корзину игрушек-приколов, чтобы напомнить, как он раньше любил над нами подшучивать – с подушками-пердушками, пауками и жевательной резинкой, перекрашивающей рот в синий цвет.
За это утро я уже успела дважды посмотреть «Встреть меня в Сент-Луисе» и дважды поплакать над песней Have Yourself a Merry Little Christmas, которую вы пели голосом полным тоски. Вспоминали ли вы, исполняя эту песню для фильма, о том, как в детстве, на Рождество, пели Jingle Bells на сцене кинотеатра вашего отца? Он умер, когда вам было всего тринадцать лет, вскоре после того, как вы подписали контракт с «Эм-Джи-Эм». Он так гордился вами, подвозя каждое утро в студию и провожая в школу при ней, состоявшую лишь из одного зала! Он умирал в больнице, а вы в это время пели для него, выступая на радио. Вы так и не попрощались с ним. Это будет мое первое Рождество без Мэй.
Просмотрев финальные титры второй раз, я поняла, что пора все-таки вылезать из пижамы. Папа был слишком мрачен, чтобы готовиться к Рождеству, я решила его подбодрить. Достала с чердака рождественскую коробку, принесла из сарая лестницу и собралась развесить снаружи гирлянды, чтобы вернувшегося с работы папу встретили мерцающие огоньки. Я балансировала на лестнице, пытаясь прикрепить гирлянду к крыше, когда ко мне подошел соседский парень Марк.
Я чуть ли не с самого рождения знала его и его брата-близнеца Карла, поскольку наши родители попеременно нянчились с нами. В детстве братья всегда ходили в клетчатой одежде, у них были зачесанные на лоб волосы песочного цвета, и от них все время пахло хлоркой из домашнего бассейна, в котором мы купались каждый год летом, даже когда выросли. Пока Марк с Карлом играли в «Марко Поло» или пытались окунуть Мэй с головой, я барахталась на одном месте, избегая смотреть на одетого в одни лишь плавки Марка. Я понимала, что они с братом – близнецы и должны выглядеть одинаково, но в моих глазах никто не мог сравниться с Марком. Он был моим первым увлечением. Но оба брата влюбились в Мэй, я для них была слишком маленькой. «Малышка», – звали они меня.
Карл и Марк уехали учиться в университет, и я не видела их с похорон сестры. Помню, как они оба стояли в костюмах со своими родителями у нашего дома. Я тогда смотрела на них, впервые в жизни не различая, кто из них кто.
Но сейчас я сразу поняла, что подошел Марк.
– Эй! – крикнул он. – Тебе помочь?
Я слезла с лестницы. Дальше по улице родители Марка вместе с Карлом заканчивали наряжать свой дом – он всегда был украшен круче всех домов в нашем районе, а еще у них было огромный Санта-Клаус. Рядом с ними наш пожилой сосед мистер Лопез возился за своим кованым железным забором со светящимся в темноте рождественским вертепом[54].
– Иисус за решеткой, – шутила Мэй.
У меня мелькнула мысль: может быть, я до сих пор неравнодушна к Марку? Но я тут же поняла, что нет, ведь теперь у меня есть Скай. И все же мне было приятно видеть Марка – человека из прежней жизни.
– Конечно, – смеясь, ответила я на его вопрос. – Это труднее, чем кажется.
Мы вместе повесили гирлянду, почти не разговаривая и только перекидываясь замечаниями, как ее закреплять и где спустить провод. Когда мы наконец покончили с этим, уже начало темнеть.
– Ну и как тебе в университете? – спросила я Марка.
– Здорово, – улыбнулся он. – Тяжелее, чем я думал. Но радует то, что нет родителей под боком. Тебе тоже понравится. – Он окинул меня взглядом. – С ума сойти. Ты совсем взрослая стала.
– Да, – в ответ улыбнулась я. – Так и есть.
Я очень надеялась, что он не скажет ничего о Мэй или о том, как он сожалеет о случившемся, и, слава богу, он этого не сделал. Вместо этого он спросил:
– Как твой отец?
– Нормально. Сейчас на работе. – Я показала на гирлянду. – Хочу удивить его этим. Спасибо за помощь.
– Что ж… – произнес он, – заходи к нам, если захочется сладкого. Мама целыми днями что-то печет.
Я кивнула, зная, что не зайду.
Позже вернулся папа. Увидев светящуюся гирлянду, он сказал, что я вернула ему рождественское настроение, и мы поехали на рынок за елкой – в сельский район, находящийся в центре Южной Долины. Есть в традициях что-то особенное – их соблюдение врезается в память. Я почти видела нас Мэй, бегающих между рядами и выискивающих елку, которую, по нашему мнению, никто не купит, если ее не заберем мы. В этот раз я тоже выбрала самую невзрачную елку, на что папа только посмеялся.
Мы принесли ее домой и начали наряжать. Папа включил рождественский диск Бинга Кросби – тот, что с Mele Kalikimaka, – после чего сел на диван и стал смотреть, как я украшаю елку. С таким же успехом в доме могла стоять полная тишина. Казалось, каждое украшение несет отпечаток нашей семьи и тяжесть того, что с ней стало. Колокольчики, сделанные мной в первом классе из яичных ячеек, обернутых в блестящую фольгу, и красных ниток для подвешивания их на елку. Пластилиновые звезды и животные, сосновые шишки. Мое любимое украшение – стеклянный ангелочек с именем «Мэй». Я повесила его спереди.
Когда я развешивала мишуру, позвонила мама. Папа унес трубку в другую комнату, чтобы с ней поговорить. Я слышала, как напрягся у него голос. Затем он принес телефон мне.
Мама сказала, что ей непривычно видеть на Рождество солнце и ощущать тепло, и что в Калифорнии небо чистое и очень светло. Я попыталась представить ее ранчо и лошадей с бубенцами, бегающих вокруг пальм. Бессмыслица какая-то. Я ответила ей, что, наверное, испеку лунное печенье. Мне хотелось, чтобы она пожалела о том, что сейчас не с нами, ведь она сама нам пекла это печенье на Рождество. Сахарная пудра, которую мама сыпала через сито на горячее печенье, казалась перетертыми облаками. Мы с Мэй всегда таскали печенье с решетки.
– Это замечательно. Рецепт лежит в коричневой коробке.
– Я знаю. – И тут я не выдержала: – Когда ты вернешься?
– Не знаю, милая, – натянуто ответила она. – Пребывание здесь идет мне на пользу.
Я ничего не ответила на это, и мама решила сменить тему:
– Папа сказал, что у тебя появился мальчик?
– Да.
– Так расскажи мне о нем! – пришла в возбуждение она, как любящая посплетничать подружка. – Как его зовут?
– Скай.
– Он симпатичный?
– Да.
– Ты осторожна, Лорел?
– Да.
Мама протяжно вздохнула.
– Я послала вам подарки. Они должны прийти завтра.
– Спасибо. Ты ездила на океан? – спросила я.
– Еще нет, – ответила она и без перехода воскликнула: – С Рождеством тебя, Лорел!
– С Рождеством тебя, мама, – сказала я и нажала на отбой.
Искренне ваша,
Лорел
Вы когда-нибудь слышали о бумажных фонариках? Это традиционные украшения в Нью-Мексико в канун Рождества. Нужно наполнить бумажный пакет песком из песочницы или, если у вас ее нет, взять тот, что по праздникам привозят на городские парковки, поставить снаружи у дома, воткнуть в песок свечи и поджечь их.
По-моему, красивее всего они смотрятся на кладбище, где их расставляют на могилах. Сегодня я ходила туда одна посмотреть на океан огоньков, рождающий тишину в тишине. Каждый фонарик был сделан чьими-то руками и оставлен тому, кого они любили.
Я принесла бумажный фонарик для Мэй и поставила его под деревом. Мне хотелось хоть как-то показать, что она все еще светит для нас. Мы кремировали ее (как странно об этом говорить), но не развеяли прах. Я не хотела этого видеть. Если честно, мне порой кажется, что однажды я проснусь и сестра будет рядом. Та ночь прокручивается в моем сознании как пленка с расфокусированными кадрами, и непонятно, что на ней происходит. Убегает вдаль дорога. Несется река. Я пытаюсь убавить звук и сосредоточить внимание на океане огоньков.
Над головой мерцают звезды, точно стремясь уподобиться ярким свечам, но расстояние приглушает их свет. Уверена, ваши сестры и брат скучают сегодня по вам. А мне, наверное, просто захотелось написать вам: «привет». Или: «С Рождеством!» Или, может быть, понять: есть ли вы там, наверху, среди этих звезд на небе? И если «да», то какими они видятся вам оттуда – ярче, чем пламя или закат?
