Джемма, посадив Робби себе на бедро, уже шла к леднику за льдом. Мы сели в тени на дубовую скамью, которую Джеффри вырезал из упавшего дерева, и говорили о пустяках, пока Джемма не принесла для нас напиток.
Без всяких оговорок он сказал:
– Я пришел поговорить с вами о мисс Мак-Грегор.
– О Джорджине? – спросила я с удивлением.
– Да. После смерти вашего отца вы взяли на себя ответственность за сестру, и она живет теперь под вашей крышей.
– Да, но Джеффри – глава нашей семьи. Если вы пожелаете остаться к ужину, он вернется с полей…
– Нет. Я хотел поговорить с вами. Ваш муж и я…
Он замолчал.
– Да, мой муж и вы не дружите, хотя я никогда не могла понять почему. Но я не могу принять какие-либо решения относительно Джорджины, не посоветовавшись с ним – и с ней, кстати. Джорджина гостит у друзей на Камберленд-Айленд до конца месяца, но если вы хотите…
Он покачал головой:
– Я уже трижды просил ее стать моей женой – три раза за последние три года, и каждый раз она отказывала.
Я не особенно удивилась, услышав это, но что меня удивило, так это то, что Джорджина поддерживала отношения с Натэниелом, поскольку я сама не видела его и не говорила с ним после рождения Робби.
– Тогда почему вы спрашиваете меня? Моя сестра не нуждается в моих советах. Она всегда умела сделать собственный выбор.
Натэниел уставился на свою шляпу.
– Памела, вы добрая хорошая женщина. Я знаю, вы не прогоните Джемму и будете с ней хорошо обращаться.
Он отвернулся, и я тоже почувствовала, что не могу встретиться с ним глазами.
– Отчасти по этой причине я и сватаюсь к Джорджине, – продолжал он.
Моя рука со стаканом зависла в воздухе.
– Я не понимаю.
Он допил свой стакан одним глотком, и я подумала, что он хотел бы, чтобы в стакане было что-то покрепче. Глядя в пустой стакан, он сказал:
– Я влюбился в Джорджину с первой встречи. Вы жили в то время в Саванне у бабушки, но я получил разрешение вашего отца ухаживать за ней, и она согласилась. Я думал о помолвке, но она вдруг перестала со мной встречаться, и тогда я понял, что за ней ухаживает Джеффри.
Я сглотнула.
– Да, я это знаю. А потом я вернулась, и Джеффри встретился со мной. Между нами не было из-за этого вражды, уверяю вас. И я часто думала, что вы были бы ей хорошим мужем. Но все же я не могу выбирать ей супруга. Если вы хотите за ней ухаживать, вам нужно не мое разрешение, а ее.
Он глубоко вздохнул:
– Джорджине нужен муж и свой дом, Памела. Я бы ей подошел.
Он стиснул в руке поля шляпы. Я знала, что он мне не все сказал, это было видно по тому, как он отворачивался от меня, избегая моего взгляда.
Я сжала ему руку повыше локтя.
– Скажите мне, – произнесла я так тихо, что едва слышала сама себя.
Он положил руку на мою.
– Ваш муж очень вас уважает.
– Мне не нравится, на что вы намекаете.
Он встал со шляпой в руках.
– Я ни на что не намекаю. Я только хочу сказать, что Джорджина молода и красива, и я хотел бы, чтобы она стала моей женой.
– Вы ее по-прежнему любите?
Он глубоко вздохнул, и я вспомнила, как он горевал по своей первой жене.
– Да, я иногда желаю, чтобы этого не было, но я ее люблю.
Я взглянула в сторону Джеммы, где она сидела на траве, а Робби бегал вокруг нее, его коротенькие ручки были похожи на крылья. Я легонько погладила пальцем свое кольцо.
– Я спрошу ее, можете ли вы ухаживать за ней, и если она согласится, я поговорю с Джеффри. Но если вы ее любите, вы знаете, что ее нелегко убедить.
Лицо его смягчилось, он улыбнулся:
– Благодарю вас, Памела. Я буду надеяться на успех. – Поклонившись и надев шляпу, он сказал: – Я должен позволить вам вернуться к вашей работе.
Я взглянула в его красивое лицо и задала вопрос, который мучил меня многие месяцы:
– Почему вы и мой муж так не любите друг друга?
Его, казалось, удивила моя откровенность, как это случалось со многими. Быть может, потому, что я была лишена материнских наставлений, я знала по опыту: чтобы получить ответ, нужно прежде всего спросить.
На его губах мелькнула легкая улыбка, но юмора в ней не было.
– Ваш муж сможет лучше ответить на это. Я советую вам спросить его. – Он коснулся рукой шляпы и ушел.
Я долго стояла на месте, слушая смех моего сына и вертя на пальце кольцо, прежде чем уйти в сад. Я все время думала, что имел в виду Натэниел, и внезапно я утратила уверенность, что хочу это знать.
Ава
Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия
Май 2011
Я сидела на пристани и смотрела, как солнце клонится к закату и деревья поглощают последний его свет. Пустой бокал – мой второй – стоял на скамейке рядом со мной. Сердце во мне трепетало, как под ветром лист, во время этого сеанса самолечения или самобичевания – я не была уверена, чего именно. В любом случае страх помогал мне преодолевать гнев. Вертя на пальце золотой ободок кольца, я ожидала услышать шум машины, означавший приезд Мэтью. Москит зажужжал у меня над ухом, но я не стала от него отмахиваться, зная, что для меня это не имеет значения.
Я закрыла глаза, слушая звуки болот, чириканье, жужжание, стрекотание тысяч невидимых насекомых и плеск воды, набегавшей сквозь камыши. Мой пульс то ускорялся, то замирал, когда я воображала себе потоки под пристанью, откуда они взялись и куда устремлялись. Я открыла глаза и старалась сосредоточиться на неподвижном, прочном небе. Мне вспомнилась цитата из Джона Кеннеди, которую я услышала однажды на уроке истории. Что-то о том, что в каждом из нас есть, как в океане, определенный процент соли – в нашей крови, поту и слезах. Он считал, что поэтому многие из нас возвращаются к морю, туда, откуда начался наш путь. Я содрогнулась от одной мысли.
Я услышала звук автомобильных шин по ракушкам и стала дожидаться, пока Мэтью меня найдет, зная, что на это ему не потребуется много времени. Я осталась на месте, предвкушая ощущение его взгляда на моей спине, звук его шагов, такой же знакомый мне, как звук моих собственных. Задняя дверь открылась и закрылась, но я не оглянулась. Я смотрела на мой пустой бокал, принуждая себя вспомнить свой гнев, чтобы не изменить себе, как только он до меня дотронется.
– Ава? – Пристань заколебалась под его тяжелыми шагами, и мне захотелось за что-нибудь ухватиться, пока я не осознала, что единственной опорой мне мог быть только он, Мэтью.
Я подняла взгляд, только когда он остановился передо мной. Лицо его было озабоченным, в руках он держал большую коричневую коробку.
– Это лежало на ступеньках у парадной двери. Это для тебя.
Я едва глянула на коробку, желая высказаться, прежде чем его руки коснутся меня, и я лишусь способности говорить.
– Ты разбирался в студии Адриенны и очистил ее без меня.
Он поставил коробку на скамью и сел рядом со мной, вытянув длинные ноги. Он не пытался подвинуться ко мне, но я ощущала силу его притяжения, как океанские приливы и отливы ощущают луну.
– Я хотел рассказать тебе, прежде чем у тебя будет случай увидеть.
Я смотрела ему в глаза, думая, смогу ли причинить боль и ему.
– Я и не видела. Мне рассказал Джон МакМахон.
В его глазах мелькнула тень. Он пристально смотрел на меня, но молчал.
– Он хотел, чтобы я сказала тебе, что его родители были рады получить рисунки Адриенны, но что это ничего не меняет. – Я сглотнула, ожидая, что он объяснит мне, почему или, во всяком случае, извинится, чтобы мне не пришлось продолжать. Наконец у меня вырвалось это слово: – Почему?
Он глубоко вздохнул. На мгновение мне показалось, что он пользуется этой короткой передышкой, чтобы придумать, что сказать, что бы объяснило его поступки, не открывая мне правды.
– Потому что я не хотел, чтобы ты рылась во всем этом, всех этих напоминаниях о ней. – Он снова сделал глубокий вдох и медленно выдохнул: – И я хотел проститься с ней один. Я давно ее отпустил, но думаю, я держался за эту студию, будучи не готов окончательно с ней расстаться. – Он взял мою руку в свою, его прикосновение обожгло мне кожу. – Я сделал это не для того, чтобы обидеть тебя.
Я не смотрела на него, зная, что стоит мне только взглянуть, и я все прощу.
– Но мне все же больно, что ты принял это решение после нашего разговора.
– Ты права. Я не принял во внимание твои чувства и прошу прощения. Там были только эскизы – ничего законченного. И определенно ничего ценного, и я просто хотел избавиться от этого. С этим покончено, Ава. Я осчастливил родителей Адриенны, и у тебя есть свой сарай. Можно нам забыть об этом?
Бриз колыхал камыши, принося с собой запах океана и соли. Дрожь пробежала у меня по плечам, но я закрыла на это глаза и погрузилась в темную часть моего сознания, где были спрятаны мои страхи.
– Ты нашел еще что-нибудь? Какой-нибудь намек на то, почему она уехала в тот вечер и куда она направлялась? – Я вспомнила о безликих младенцах и словах, выгравированных на ее могиле. «Мать неродившихся детей». Даже в гневе я не могла их произнести.
