– Мы, знаете ли, похожи на повествователя из романа, который сам в событиях участия не принимает, – да, кажется, действительно похожи. Вы ведь, Невинсон, читали такие романы, – продолжал Тупра назидательным тоном. – По сути, повествователь все определяет и ведет рассказ, но ему нельзя предъявить никаких обвинений, его нельзя допросить. Он лишен имени и не является персонажем, как тот, кто ведет повествование от первого лица; но именно поэтому ему верят и не ставят его слова под сомнение, хотя неизвестно, откуда он знает то, что знает, и почему умалчивает о том, о чем умалчивает, или пропускает то, что пропускает. Он почему-то берется решать судьбу всех остальных героев, но и за это никто не станет его судить. Он в тексте, безусловно, присутствует, но его не существует, или наоборот: он, безусловно, существует, но в то же время его нельзя нигде обнаружить. Однако имейте в виду, что я говорю про рассказчика, а отнюдь не про автора, который сидит у себя дома и не отвечает за то, что наплетет рассказчик, и даже не может объяснить, откуда тот знает то, что знает. Иначе говоря, рассказчик в третьем лице – он всезнающий и вездесущий, но это условность, которую все охотно принимают, и читатели, открывая роман, обычно не задаются вопросом, почему и для чего рассказчику дано слово, которое он никому не уступает на протяжении сотен страниц. Мы слушаем голос невидимого человека, то есть независимый внешний голос, не идущий из какого-то конкретного места. – Тупра прервался, накрутил на палец завиток над виском и глотнул пива. – Так вот, мы представляем собой нечто подобное, некую условность, которую принимают, не оспаривая, как принимают и не оспаривают случайность, очевидные факты и катастрофы, болезни, аварии, подарки судьбы и несчастья. Мы можем отвести беду, но это будет сродни порыву ветра, который, меняя направление, дарит спасение кораблю, или сродни густому туману, который, опускаясь на землю, прячет беглецов от преследователей, или сродни снегопаду, который скрывает следы беглецов, путая преследователей с их собаками, или сродни темной ночи, которая мешает продолжать преследование. Или сродни морю, которое расступилось, чтобы пропустить еврейский народ, а потом сомкнулось над гнавшимися за ним египтянами. Вот кто мы такие и действительно никого не представляем.
“Ну вот, опять, – подумал Томас, – они – малая травинка, пылинка, целая жизнь без корней и целая война без точки отсчета, пепел, дымное облако, комар – разом и что-то и ничто”. Зато он четко уловил сигнал: “Мы можем отвести беду”. Наверное, так оно и есть, и они способны отвести то, что нависло над его головой, но не говорили, каким образом и что им требуется, чтобы превратиться в порыв ветра или снегопад, в туман или ночной мрак, а то и в расступающееся море. Он не мог удержаться и спросил:
– Вы ведь изучали литературу, правда, мистер Тупра?
Тупра снова засмеялся, но на сей раз снисходительно, словно говоря: “А за кого, интересно знать, ты меня принял поначалу? За обычного громилу, за не привыкшего думать исполнителя? Да, я не брезгую браться за самые разные дела, но берусь с умом, сперва хорошо все просчитав”. Казалось, он был старше Тома лет на двадцать пять, а не на три или четыре года.
– Я много чего изучал, – ответил он. – И здесь, в Оксфорде, и в других местах. Я всю жизнь чему-нибудь учусь. Моей специальностью была история Средневековья, и у нас с вами было несколько общих преподавателей – именно они, надо полагать, косвенным образом помогут вам спастись, Невинсон.
Это объясняло оксфордский говор, замеченный Томасом еще раньше. Но он не мог понять, как допустили в элитарный университет, где царят классовые предрассудки, человека, который, возможно, родился в таком захудалом районе, как Бетнал-Грин в Ист-Энде, а то и в Стретеме, Брикстоне или Клапеме. Видно, он и вправду обладал массой достоинств, был многоопытен и очень изворотлив, как отозвался о нем Уилер. И умел подчинять себе людей, хотя, возможно, люди просто его боялись.
– Косвенным образом?
– Да, при нашей помощи, – пояснил Тупра с улыбкой. – При помощи опустившегося на землю тумана. Вы ведь знаете, кто за вас хлопочет?
И тогда Томас рискнул спросить прямо:
– Вы можете вытащить меня из беды? – Именно за это выражение он уцепился мертвой хваткой.
– Не исключено. Это зависит от многого. Пожалуй, мы сумеем добиться, чтобы вы перестали быть никем и превратились в Важную персону. Как вы думаете, Блейкстон?
Блейкстон кивнул, но как-то не слишком уверенно.
– И тогда вы будете защищены прочной броней – не хуже, чем Хью Сомерез-Хилл. Не такой, как у него, и по другим причинам, но не менее прочной. Конечно, будет трудновато изъять из этой истории сразу двух мужчин, которые побывали в квартире Дженет Джеффрис, выбрав худший из всех возможных вечеров для визита к ней и тем более для занятий сексом. Вы там были точно, а вот мистер Сомерез-Хилл то ли был, то ли нет. В любом случае надо изъять из этой истории вас обоих. Да, это будет маленькой проблемой, но вполне решаемой. И теперь все зависит только от вас, мистер Томас Невинсон. Мы должны получить компенсацию за организацию снегопада или перемены нашего ветра. – Он в первый раз назвал его не просто по имени и фамилии, а добавил к ним “мистер”, словно тем самым зондировал почву, показывая огромную разницу между тем, что значит быть никем и быть Важной персоной.
– Но разве эта история не закончится скандалом, если из дела изымут нас обоих? Что скажет, например, инспектор Морс? Разве можно будет это как-то объяснить?
– Да, Морс разозлится и начнет протестовать, и его непосредственный начальник наверняка тоже, если, конечно, они сделаны из одного теста. Но их протесты далеко не долетят. На обоих быстро найдется управа, как это бывает в любой организации, где царит строгая иерархия. Дело об убийстве Дженет Джеффрис пока останется висяком: не хватает доказательств, не хватает оснований для обвинения, поскольку никто не захочет начинать судебное разбирательство без твердой надежды на успех. В действительности многие дела так и остаются не доведенными до конца. Иногда виновных не могут найти годами, а иногда и вовсе никогда не находят. Достаточно заглянуть в архивы за последние полвека, за последние двадцать или хотя бы десять лет. В нашей стране публика с большим вниманием, и даже с азартом, следит за расследованием преступлений. Но очень быстро забывает о них, если не видит продолжения или если пресса не сообщает о результате. Попадаются, конечно, придурки, которые шлют и шлют письма в полицию, пока не выпустят пар. Если бы люди узнали, сколько преступлений остается нераскрытыми, они подняли бы дикий крик и жили бы в вечном страхе. Но публику отвлекает то, что все-таки проводится немало судебных заседаний и выносится немало приговоров, то есть создается впечатление эффективной работы. Если провести опрос среди населения, большинство будет уверено: наша полиция и наша судебная система функционируют лучше, чем в любой другой стране мира, и у нас убийца вряд ли уйдет безнаказанным. Но люди не ведут счет преступлениям, которые словно растворяются в тумане. Или тем, которые провалились невесть куда, исчезли с глаз долой. – Этой последней фразе Тупра, надо полагать, придавал особое значение, поэтому он повторил ее после паузы и с некоторым пафосом, как ударную строку в стихотворении: – Или тем, которые провалились невесть куда, исчезли с глаз долой. Через полгода про Дженет не вспомнит никто, кроме ее близких. Не вспомнят даже жители Оксфорда, хотя сегодня они всполошились, ждут новостей и будут ждать их еще несколько недель. А потом перестанут, мало кто выдержит месяц или, скажем, два, сидя как на иголках.
– Но ведь наверняка пойдут слухи, что я был там, у нее. Меня видела соседка, и вряд ли она до сих пор об этом молчала. В мою сторону станут косо поглядывать, меня станут подозревать, спрашивать, почему я не арестован, начнут сторониться. Или еще того хуже – будут угрожать.
– Вполне возможно, но только в течение ближайших недель, и не дольше, – спокойно ответил Тупра. – Потом они решат, что вы не имеете к убийству никакого отношения, что за вами нет никакой вины, раз вас не арестовали и ни в чем не обвинили. Пожалуй, в конце концов кое-кто даже подумает: “Бедный парень, его подружку убили именно в тот вечер, когда он навестил ее, и ему, видно, было очень тяжело такое пережить. Он с ней переспал, а потом ее задушили”. С другой стороны, совсем скоро закончится учебный год, а с ним и ваше пребывание в университете. Вам осталось прожить в Оксфорде не так уж много времени. Вы вернетесь в Испанию, или вас пошлют на короткий срок в другое место для усовершенствования знаний. А когда снова навестите Оксфорд, никто вас не вспомнит, никто не свяжет вас с этим делом.
