Вот только мне лично кажется, что карьеру наших активисток погубила не врожденная порочность, а как раз наоборот — изначальное присутствие в их убогих организмах фактора души, той таинственной субстанции, которую никакими лозунгами не задавить и подлостями не искоренить. И как это ни парадоксально, я считаю, что именно их заблудшие души воспротивились дьявольскому искушению партийной карьеры.
Вся троица терпеть не могла Ирму, и та отвечала им взаимностью.
Простой советский человек, парень, мужик… Кто он такой?
Этим летом я ехала днем в пригородной электричке. И вдруг целый вагон набился этими простыми парнями. Они отбыли где-то срок военных сборов и возвращались по домам. Господи, на что они были похожи! Пьяные, грязные, злые, агрессивные, они дрались, приставали к пассажирам, ломали вагон, выбивали стекла, и мат гремел, как канонада.
Рядом со мной сидел лейтенант и, делая вид, что читает книгу, не обращал на эти бесчинства никакого внимания. Не надеясь на его помощь, а чисто из любопытства я обратила его внимание на поведение подчиненных. Он вздрогнул и хотел сбежать от объяснений, но тут на него насела еще пара женщин. И тогда он вкрадчиво и популярно объяснил нам, что эти парни уже не военные и ему не подчиняются, потому что срок их сборов уже закончился, а если он вмешается, то его побьют или даже выкинут из вагона. Бабы удовлетворились подобными разъяснениями и перебрались в другой вагон. Я же осталась возле лейтенанта и продолжала исподтишка наблюдать за бесчинствами этих «простых советских заключенных». Ни одной приличной физиономии среди них мне отыскать не удалось.
Нет, несмотря на мой горький опыт и злую судьбу, я не стала феминисткой и мужененавистницей. Но мечтать вхолостую, вопреки здравому смыслу и наглядному опыту, тоже как-то глупо и недостойно взрослого человека. Нет. Я уже и не проклинаю, как бывало, наших мужиков и не сваливаю на них вину за свой позор и унижения. Мужики тут ни при чем. Они и сами наверняка больше, чем бабы, искалечены, измотаны беспощадной машиной нашего режима. Если мужик лишен возможности содержать и защищать свою семью, он перестает быть мужиком и превращается даже не в бабу, а в нечто неопределенное среднего рода, в этакого одичалого никчемного мутанта (у нас их запросто называют мудаками), по сравнению с которым даже бесполая скотина вроде мула умиляет своей целесообразностью и достоинством. Любая скотина полезна, а наши мудаки-мутанты не только вредны, но даже опасны в силу своей одичалости и потенциальной преступности. Да, все наши мужики не только полные деграданты, они — преступники. Да и кем еще они могли стать на базе лжи, насилия и бесправия?
Чтобы не быть голословной и рассеять ваше недоумение, расскажу подробнее про одного знакомого. Я обязана ему мгновением прозрения, которое на многое открыло мне глаза или, наоборот, закрыло их для восприятия всего мужского населения страны.
Данное чудовище полностью списано с натуры, а не плод моей больной фантазии и злого умысла. Мне не за что злиться на это мурло, лично мне он не сделал ничего плохого. Больше того, я искренне сочувствую его горькой участи и проклинаю злую судьбу, которая искалечила и погубила его.
Разумеется, это был очередной суженый Брошкиной.
Как всегда, она была крайне горда своим новым приобретением и, чтобы похвастаться, притащила свою добычу на один из наших очередных выпивонов. На этот раз ей удалось нас поразить. Парень был удивительно хорош собой: этакий белокурый, синеокий пастушок с картинок Глазунова. Загадочно-молчаливый, застенчивый красавец — в первое мгновение он удивительно располагал к себе. И немудрено, что поначалу все мы заметно смущались и робели в его присутствии. Подобная красота среди нашего убогого застолья была явно неуместной, тем более что в нашем диком цветнике он был единственным представителем мужского пола.
Бабы робели, держались чинно и скованно и в душе проклинали Брошкину, которая испортила им пьянку. Наверное, благодаря этому замешательству все удивительно быстро и бестолково надрались, а больше всех сам виновник смятения. В конце вечера, к вящему негодованию Брошкиной, он лапал всех баб подряд и под восторженный ужас всей честной компании жевал стаканы.
По утверждению Брошкиной, он вообще-то предпочитал жевать бритвенные лезвия и только за неимением таковых ограничился стаканами. Кроме того, оказалось, что он полностью косноязычен и поэтому объясняется в основном блеяньем, хрюканьем и кукареканьем вперемежку с лаем и матом. Лаять он, пожалуй, любил больше всего, а когда по пьянке оказывался под столом, то еще к тому же кусал за ноги.
Поначалу сконфуженная Брошкина, пытаясь оправдать странное поведение своего возлюбленного, утверждала, что это непосредственное дитя природы еще не вполне цивилизовалось, потому что происходит из какой-то экзотической северной народности, издавна живущей морским промыслом. Брошкина, кажется, назвала его чукчей или эскимосом. Впоследствии он оказался нивхом или, может быть, вепсом. Во всяком случае, родом он был точно из Сыктывкара и принадлежал к северным поморам.
Все эти экзотические народности у нас издавна запросто обозначались явно фольклорным понятием «чудь белоглазая». Это ископаемое определение как нельзя больше подходило для нашего героя.
Этим же фактором Брошкина объясняла странное произношение своего возлюбленного. Но по-моему, он был просто косноязычен настолько, что в трезвом состоянии вообще не мог выдавить из себя ни слова, а если его к тому принуждали, он бледнел, напрягался, мрачно скрипел зубами и потом внезапно шарахался куда-то вбок и надолго запирался в ванной или уборной.
Да, почти все свободное время он проводил в сортирах, за что в общежитии получил кличку Дристан. На самом деле его звали Тристан. Кстати, тот вечер нашего первого с ним знакомства окончился тем, что мы ломали дверь в уборную, где наш герой заперся и заснул. Позднее, работая у кого-либо дома, он часто скрывался в ванной, а если ему случалось выпить, то почти всегда засыпал в уборной, что служило причиной массы скандалов, особенно если дело происходило в коммунальной квартире. Полагали, что у него плохой желудок.
Брошкина объясняла это странное пристрастие своего возлюбленного к сортирам тем, что в ПТУ, где наш герой учился на маляра и штукатура, хулиганы для куража подсыпали ему в пищу слабительное. Но в дальнейшем это весьма прозаическое разъяснение Брошкиной было опровергнуто, и пристрастие нашего Тристана к местам общественного пользования неожиданно получило весьма романтическую окраску.
Оказалось, что больше всего в жизни Тристан любил море и, разлученный с любимой стихией, жутко тосковал, а за неимением под боком больших водных пространств довольствовался каскадами воды в уборной или хилым ее журчанием из-под крана в ванной. Я думаю, что это мерное журчание воды в местах общего пользования успокаивало Тристана и спасало его сознание от жизненных стрессов и перегрузок.
Особо сентиментальные дамы утверждали, что он там плачет под шум воды. Сомневаюсь.
Как всякий истово влюбленный, Тристан тщательно скрывал свою страсть и органически не выносил, чтобы касались ее предмета. Стоило кому-либо хотя бы случайно коснуться морской тематики, Тристан бледнел и тут же убегал плескаться в уборную.
Наши настырные бабы разнюхали и проведали, что Тристан мечтал стать моряком, но его не взяли во флот в силу врожденного косноязычия и слабоумия. Потом оказалось, что дело обстояло еще трагичнее. Во флот Тристана взяли, но только определили на подводную лодку, которая паслась у берегов Кубы и всплывала на поверхность только раз в году. Злая ирония судьбы. Да и впрямь, что может быть трагичнее находиться постоянно возле предмета своей страсти, в данном случае даже внутри предмета, и никогда не иметь возможности увидеть его, прикоснуться к его живительной стихии, насладиться его запахом, вкусом, цветом.
Говорили, что именно тогда Тристан и «поехал» окончательно. Якобы на подводной лодке произошла авария, Тристан едва не погиб и с тех пор лишился дара речи. Все бывает, все может быть. Но когда я поближе познакомилась с Тристаном, мне его история предстала совсем в другом свете. Вовсе необязательно было попадать в аварию, чтобы одичать и озвереть в этом мире.
К моменту нашего знакомства Тристан заканчивал строительное ПТУ, где его пытались обучить множеству полезных профессий и чему-то, несмотря на его нерадивость, обучили, потому что при желании он мог работать совсем недурно. Умел столярничать и плотничать, ремонтировать комнаты, разбирался в сантехнике и даже в электропроводке. Вот только настроения Тристана были настолько изменчивы, что порой было совершенно невозможно к ним приспособиться. Например, он категорически отказывался работать в помещениях, где находились кошки и собаки, которых он прямо-таки на дух не выносил. Еще он не любил, чтобы в квартире не было ванной. К тому же он обладал довольно странным вкусом, и надо было постоянно следить, чтобы он не выкрасил вам дверь в зеленый цвет, а плинтусы в оранжевый. Например, у одной сослуживицы он выкрасил чудесный дубовый шкафчик половой краской… У него вообще были какие-то странные взаимоотношения с цветом, и долгое время мы считали его дальтоником, пока не поняли, что он не выносит ярких и чистых тонов. Почему-то яркие краски казались ему вульгарными и похабными. Любая самая чистая финская краска в руках Тристана неизменно приобретала мутноватый сомнительный оттенок. Переубедить его в этом плане, исправить его вкус было практически невозможно. Порой он легко сдавался на уговоры хозяйки выкрасить батареи парового отопления под цвет обоев (почему-то он полагал, что они должны быть непременно коричневыми), но иной раз, если отношения с хозяйкой были прохладными, он мог заодно с батареями заляпать краской всю мебель, испортить весь паркет или сделать еще какую пакость. Но больше всего на свете Тристан не любил вставлять дверные замки. Это была прямая его специальность, и, может быть, именно поэтому он ее так ненавидел. Дверной замок повергал Тристана в какое-то ужасное исступление, близкое к помешательству. Сначала он долго разглядывал замок с брезгливым отвращением: мол, такую пакость и вставлять-то не стоит. Потом вдруг с диким остервенением начинал ломать и курочить дверь. Если вы вовремя вмешивались и объясняли Тристану принцип работы замка, который он даже не пытался понять, то замок еще мог быть вставлен довольно сносно. Но если вы полагались на профессиональные навыки Тристана, то дверь ваша вскоре разлеталась в щепки, а замок навсегда выходил из строя, потому что добрая половина деталей его бесследно исчезала. У одной нашей сотрудницы Тристан, в припадке ярости на иностранный замок, так раскурочил и дверь, и замок, что пришлось менять и то, и другое.
