Постепенно все успокоилось, и мы даже посмеивались над Князевой с ее вампиром. Но вот однажды утром кто-то полез в стенной шкаф в коридоре, и вдруг жуткий вопль огласил все помещение. Мы повыскакивали в коридор и скопились вокруг шкафа.
Там, в темной глубине, свернувшись калачиком, спал Тристан. И тут все прояснилось. Оказывается, Тристан часто ночевал в нашей конторе. Когда помещения опечатывали, он уже был в шкафу. Потом вылезал из него, пил чай и спал на диване. Перед началом рабочего дня он опять прятался в шкаф, вылезал из него, когда все уже работали, и шел по своим делам.
— Но что, что ты делал с кошкой? — вопила разъяренная Князева. — Зачем ты мучил бедное животное?
— Не мучил — играл, — с трудом ворочая языком, отвечал Тристан. — Кыс, кыс, кыс. — Тристан потянулся за кошкой, но та со шкафа ответила ему злобным шипением.
Все руки Тристана были перецарапаны.
— У, гадина, — проворчал Тристан. — Ужо тебя… доберусь!
И видимо, добрался, потому что кошка скоро от нас исчезла. Брошкина утверждала, что Тристан собирал дворовых кошек да собак и сдавал их в институт, а деньги, полученные за них, копил на машину.
Может быть, вполне может быть, потому что кошки и собаки были главными врагами Тристана, в результате чего он вечно ходил покусанный и поцарапанный. По моим наблюдениям, собак Тристан даже уважал, а вот кошек и впрямь недолюбливал. Но те и другие ненавидели Тристана почти одинаково, с той только разницей, что кошки шарахались от него и прятались, собаки же, наоборот, частенько набрасывались и кусали нашего героя. Трудно понять причину столь жестокой вражды. Может быть, она была биологического свойства. Но я думаю, что людей Тристан не видел в упор. Все человеческие лица слились для него, как сливаются для европейца лица китайцев. Единственными знакомыми и понятными существами в этом дремучем мире были для него кошки и собаки, и он невольно завидовал их беспечному, обособленному существованию в этом диком мире. Думаю, если бы была такая возможность, Тристан не задумываясь поменялся бы жизнью с любым из этих животных.
В этом смысле знаменательно было наше с ним знакомство. Тристан подрядился ремонтировать у меня дома кухню и по этому поводу приволок на службу ведро левых белил, которое я у него купила при условии, что он дотащит ведро до моего дома.
Мы благополучно одолели большую часть пути и остановились возле ларька, чтобы купить газету, когда Тристан внезапно подпрыгнул и заверещал, как бесноватый. Я решила, что с ним начался припадок, но Тристан вдруг с дикой яростью набросился на маленькую собачку, которая тихо и скромно сидела в сторонке и, казалось, не обращала на нас никакого внимания. Собачка принадлежала к самой каверзной породе фокстерьеров, которые за невинной внешностью таят качества самые злобные и коварные. Но данная собачка — и тут я склонна верить хозяйке — до встречи с Тристаном ни разу никого не трогала. Казалось, она и сама была сильно сконфужена своим неблаговидным поступком, такой робкий и виноватый был у нее вид. Вероятно, искушение было выше ее сил, и она сама не заметила, как куснула Тристана. Кроме того, она проделала все это в полной тишине, ничем предварительно не выдав своих намерений, не зарычав, не гавкнув, просто тихо подошла, укусила и тут же тихо отошла в сторонку.
Еще более странно повел себя Тристан, когда, встав на четвереньки, он вдруг дико зарычал и бросился на своего врага.
Мне казалось, что Тристан сейчас растерзает собачку. Но результат получился совсем неожиданный: собачка также молча подпрыгнула и намертво впилась в предплечье Тристана и повисла на нем, как украшение. Тристан, взвыв от боли, с собачкой на плече помчался вдоль по улице. Мы с хозяйкой помчались за ними следом.
Догнали мы их на одном дворе, где Тристан валялся в сугробе и вопил не своим голосом. Несколько человек пытались отодрать собачку, но это лишь усугубляло страдание Тристана. Кто-то притащил кирпич и уже примеривался, чтобы проломить собачке голову, когда подоспели мы с хозяйкой.
Услышав голос хозяйки, собачка отпустила Тристана, подпрыгнув, забралась к хозяйке за пазуху и там затаилась.
Разгневанный народ набросился на хозяйку. Ругали собак, которые съели все наше мясо, ругали хозяев, которые распустили своих собак. Больше всех разорялся сам укушенный: он бесновался, прыгал, размахивал руками, брызгал слюной, бил себя в грудь, а если учесть, что он при этом издавал совсем непонятные звуки, то немудрено, что многие с полным основанием решили, что Тристан заразился бешенством, и требовали вызвать «скорую помощь».
Публика приходила и уходила, состав толпы менялся, и неожиданно кто-то заметил собачку и не поверил, что это крохотное существо покусало такого бугая. И действительно, по сравнению с растерзанным Тристаном животное выглядело совсем невинно. Толпа неожиданно развеселилась и, внезапно потеряв к укушенному всякий интерес, разошлась по домам. Только Тристан долго не мог успокоиться: он рычал, скалил зубы и даже лаял.
Потом мы долго искали травматологический пункт, где Тристану сделали прививки от бешенства и столбняка.
До моего дома мы добрались часов в десять вечера, без ведра краски, которое мы где-то потеряли, зато с двумя бутылками водки, которая, по утверждению Тристана, первое средство против всевозможных укусов.
Вид у нас, наверное, был довольно дикий, потому что, когда мы пытались описать наши похождения, домочадцы подозрительно косились. А муж постепенно накачивался бешенством. Незадолго до этого он в очередной раз вернулся в лоно семьи (наши мужья исчезают и объявляются в доме самопроизвольно; при ремонтах, переездах и прочих домашних авралах, когда требуется мужская сила, они, как правило, исчезают). Они с приятелем пили на кухне водку и были крайне раздражены моим долгим отсутствием. Некому было сварганить жратву, накрыть на стол, и муж гневался на законном основании.
Каждый раз, когда мой супружник возвращался в семью, он тут же, с порога, начинал яростно проповедовать домострой: мол, жена да убоится мужа и так далее… Я лично ничего не имею против домостроя, но смешно выслушивать эти строгие внушения от человека, который начисто лишен чувства ответственности за семью. Но спорить было бесполезно. Я давно знала, что все высокие принципы моего мужа не более чем пустой треп, за которым ровным счетом ничего не стоит. Просто он обожал вещать, читать лекции и нравоучения. Он мог с пеной у рта рассуждать о верности — и менять баб каждый вечер; мог обличать алкоголизм, будучи с глубокого похмелья; мог презирать ложь — и лгать на каждом шагу. В старину подобное явление называлось ханжеством, но это слишком пышное определение.
Принесенная нами водка разрядила атмосферу. Водка у нас примиряет всех со всеми.
Потом Тристан ремонтировал у нас кухню. Прибежит, бывало, вечерком — деловой, озабоченный, бодрый. Кажется, разом все переделает. Подчиняясь заданному ритму, я срочно подогреваю обед, мечу на стол жратву.
— Не, хозяйка, не до еды, дела ждут…
Он лихорадочно переодевается, засучивает рукава, окидывает прицельным взглядом предстоящую работу и, когда обед уже на столе, неожиданно исчезает в ванной.
Я нетерпеливо топчусь у плиты, подогреваю остывшую жратву, и вот, когда мое терпение готово лопнуть, он торжественно вылезает из ванной и озабоченно садится за стол. Пристально разглядывает содержимое тарелки, удрученно вздыхает, наконец нерешительно берет ложку или вилку… и вдруг, будто что-то вспомнив, вскакивает и опять исчезает в ванной…
Возвращается через полчаса. С покорным видом садится за стол, но не ест — мнется, ежится, вздыхает, потом вдруг хватает тарелку, бежит с ней к окошку и там поглощает пищу в мгновение ока, заглатывает, как удав. Иной раз и вовсе не притронется к еде. Промучившись над ней изрядное время, оставляет нетронутой.
Решив, что Тристан стесняется есть в моем присутствии, я стала выходить из кухни и с удовлетворением отметила, что без меня он куда быстрей справляется с едой. Но потом вдруг в кухне стало вонять. Поискали и обнаружили во всех углах майонезные баночки со всякой протухшей жратвой. Это Тристан прятал таким образом мои обеды.
Зачем он это делал — мы так и не узнали. Расспрашивать его было бесполезно, на все вопросы он обижался, краснел и запирался в ванной.
Наблюдая это странное явление под названием Тристан, я не раз ломала себе голову, стараясь его классифицировать, но оно не лезло ни в какие рамки: Тристан не был шизофреником, не был и депрессантом, не был полностью слабоумным, но и полноценным его нельзя было назвать, дебилом он тоже как будто не был. Невольно в голову приходили всякие буддистские соображения о переселении душ. В Тристане было так много собачьих замашек. Но потом более прозаическое соображение пришло мне в голову.
