Ознакомительная версия.
— Могли бы и оправдать поездочку.
— Это ты мне? Честной медсестре? Во-первых, мы поехали отдыхать, а во-вторых, все эти официанты и уборщики сами ждут, чтобы им заплатили. Побочный бизнес, мля!
— Ну, это вообще ни в какие рамки не лезет!
— Вот и я о том же. В Турцию я больше ни ногой, будущей осенью думаю рвануть в Словению. Говорят, что там классно! Давай, копи монету, поедем вместе!
— Накопишь тут. Зарплата не резиновая…
Сметанин вспомнил, что скоро Новый год. В прошлом году он, как новичок, отдежурил тридцать первого декабря и в этот раз должен был выходить на дежурство только третьего января. А значит, можно встретить Новый год на даче в узком дружеском кругу. Разумеется — с баней, шашлыками и хороводом вокруг настоящей, не срубленной и украшенной натуральным снегом елки. На душе сразу стало тепло.
Перебрав в уме отделения Склифа, Сметанин осознал, что ни в одно из них спихнуть Тютюнникову не удастся. Надо искать ей место где-то на стороне. В первую очередь — в ближайшей к месту жительства пациентки многопрофильной скоропомощной больнице. Надо бы только поточнее определиться, с чем именно переводить.
Вот с этим у Тютюнниковой было плохо. Некоторые люди к тридцати годам обзаводятся целым букетом заболеваний, некоторые — к пятидесяти. Тютюнникова дожила до восьмидесяти двух лет, но кроме атеросклероза да хронического колита других заболеваний не имела. Стыд и срам!
День у Сметанина сегодня был не операционный. Закончив с обходом и написанием дневников, он пришел в палату к Тютюнниковой и начал обстоятельно интересоваться ее самочувствием. Одно дело спросить, есть ли жалобы, во время обхода и совсем другое — прицельный расспрос с уклоном в неврологию. Почему в неврологию? А куда еще ее переводить? Если свои кардиологи не взяли, то к чужим можно не соваться. Спросят: «А что это вы к нам, а не у себя в Склифе?» — и дадут от ворот поворот. А с неврологией проще. В Склифе занимаются исключительно острыми случаями, на то он и НИИ скорой помощи. Главное — правильно оформить.
— Кружится голова, как ей не кружиться, милый доктор, — Тютюнникова взмахнула рукой, показывая, насколько сильно, бывает, кружится голова. — Утром встаю — а перед глазами все плывет… И без очков ничего не вижу.
Придя в палату, Сметанин застал Тютюнникову за штопкой вязаного носка. Штопала она, кстати, без очков. Штопала и ворчала, что «в этой шебутной клинике» новые носки не связать.
— А не утром? В течение дня кружится голова? — выспрашивал Сметанин. — Шатает при ходьбе?
— Шатает, милый доктор, шатает, — пригорюнилась Тютюнникова. — Ох-то-тонюшки! Как же не шатать, если девятый десяток пошел. Соседки мои — девчонки молоденькие, так их и то шатает. Маруся давеча пошла в туалет — и грохнулась там.
Марусе было шестьдесят семь. Двум другим «молоденьким девчонкам» — шестьдесят пять и шестьдесят девять. Тютюнникова держала их за молодежь и без зазрения совести гоняла «принести кипяточку», «сходить в буфет за сахарком» и вообще.
— Мария Сергеевна, вы упали? — заволновался Сметанин, оборачиваясь к пациентке. — Давайте я вас посмотрю.
— Да ничего страшного, Владимир Викторович…
— Я должен убедиться в этом.
Пока Сметанин осматривал Марию Сергеевну, Тютюнникова проворно доштопала носок.
В позе Ромберга[15] Тютюнникова была устойчива, пальце-носовую пробу[16] выполняла уверенно, пальцы Сметанина сжала своими руками так, что они слегка онемели.
Назначив Тютюнниковой консультацию невропатолога, Сметанин отправился в столовую, у дверей которой (на ловца и зверь бежит) столкнулся с невропатологом Оганезовой, консультировавшей гастроэнтерологию. Столовая встретила их многолюдьем и суетой. Они взяли подносы и встали в длинную очередь, которая начиналась от дверей, но, как и вчера, двигалась быстро. Сотрудники ели торопливо и убегали продолжать работу, за столами то и дело освобождались места, на которые сразу же садились следующие едоки.
— Я там консультацию назначил, — небрежно, как бы между делом, сказал Сметанин. — Тютюнникова, палата двенадцать-двенадцать. Мне бы ее перевести…
— Что так? — не переставая жевать салат, поинтересовалась Оганезова. — Бомжиха?
Сметанин объяснил, что да как.
— Ты меня знаешь, — ответила Оганезова, пододвигая к себе тарелку с борщом. — Врать не стану, а усугубить усугублю. Возьму мелкий грех на душу, так уж и быть. Напишу, что по состоянию здоровья показано продолжение лечения в стационаре. Оно в этом возрасте всем показано. Психиатрии там нет?
— Нисколько, — улыбнулся Сметанин. — В ясном уме и трезвой памяти, то есть — наоборот…
— В резвой памяти! — недобро усмехнулась Оганезова, сверкнув глазами-маслинами из-под длиннющих ресниц. — Совсем как моя свекровь. Все видит, все замечает, все помнит, обо всем мужу докладывает. Он пока вечером на кухне мамин доклад не выслушает, спать не может лечь!
— Так маму любит?
— Она его так любит! — хмыкнула Оганезова. — Если на сон грядущий мозг ему не выест, то заснуть не может! Лучше уж ее выслушать, чем в час ночи «Скорую» вызывать на «плохо с сердцем». Если бы можно было ее на твою бабку обменять, так я обеими руками…
— Алиса, ты не поняла, — перебил Сметанин. — Мне койку освободить надо, а не конкретно от Тютюнниковой избавиться. Тютюнникова — мировая бабка, беспроблемная, особенно если слабительное пьет. По мне — так пусть до весны лежит, но шеф…
— Вот если никуда в неврологию не спихнешь, то попроси шефа помочь, — посоветовала Оганезова. — У него авторитета больше, пусть попробует.
— Это не в моих правилах, — серьезно ответил Сметанин. — Я лучше сам…
Ответы заведующих неврологическими отделениями двадцатой, сороковой и шестьдесят третьей городских больниц были разными по форме, но едиными по содержанию.
— Выписывайте ее домой, если держать не хотите! Да не надо мне во второй раз зачитывать то, что вам написал невропатолог! Я все понял и брать вашу Толоконникову не буду! С наступающим!
— Ну мы же не дети, чтобы заниматься такими вещами? Или я ошибаюсь, коллега? Счастливого вам Нового года!
— Знаете что, Виктор Владимирович… Извините, Владимир Викторович! Когда у меня будет гостиница, Владимир Викторович, тогда и обращайтесь с такой вот, простите за выражение… Ладно, не буду. Всего хорошего и с наступающим вас! И Любовь Федоровну поздравьте от моего имени!
Подперев щеку рукой, сидел в ординаторской грустный доктор и смотрел телевизор, на экране которого бойкий лысый дядечка в серебристом с отливом костюме и ослепительно-красном галстуке расписывал преимущества профессии продавца в возглавляемом им магазине:
— Перспектив у продавца много. Например, вы можете подниматься по карьерной лестнице: продавец, старший продавец, администратор, управляющий. Разумеется, карьера прямо пропорциональна приложенным усилиям. Для успешного карьерного роста необходимо образование в той сфере, в которой вы работаете. Также немаловажным фактором является величина компании. В крупной организации, такой, как наша, перспектив у сотрудников гораздо больше, чем в маленькой. Открою вам маленький секрет: вы должны получать удовольствие от своей деятельности, и тогда вы обязательно добьетесь успеха!..
«А получаю ли я удовольствие от своей работы?» — задумался Сметанин. С одной стороны — да, было и удовольствие, и удовлетворение. На работу Сметанин обычно ехал с удовольствием, домой не торопился. Нравилось все — и хирургия сама по себе, и отделение, и начальство… А чего стоит сам факт того, что ты работаешь в Склифе? Нет, с этой стороны все в порядке. Просто не вышло с Тютюнниковой, завалил, можно сказать, простое поручение, вот и немного меланхолично от этого на душе. Во время новогодних праздников кому-то откажут в госпитализации, потому что в отделении не будет свободных мест. Даже в коридорах не будет, и «подкинуть» никуда не получится, потому что у всех будет завал…
«Подкинуть» означает положить пациента на время в другое отделение. До тех пор, пока в своем не освободится место. Ходить туда, заниматься «подкидышем», делать назначения, утрясать проблемы с медсестрами. С медсестрами проблемы неминуемы, поскольку «свои» медсестры к подкидышам не ходят, ими занимаются «чужие». Медсестры и так загружены по самые гланды, когда же им еще в другие отделения бегать? Так и повелось исторически для медсестер — заниматься всеми, кто лежит в отделении, независимо от того, «свой» он или «чужой». Медсестры, разумеется, лишней работе не рады. В чужом отделении медсестре не очень-то и прикажешь. Приходится просить, подкармливать вкусным-сладким. Хлопотно.
Не одна Тютюнникова, конечно, зря место занимает, несколько таких в отделении, человек пять или шесть. Десять процентов от коечного фонда, между прочим, не шутка. Можно, конечно, сказать «пустяки» и рукой махнуть, а можно и подумать о том, что каждая свободная койка — это чей-то шанс…
Ознакомительная версия.
