Ознакомительная версия.
— Ты читала их? — спросил.
— Более-менее.
— И пришла к какому-то выводу?
— Нет. Но я не читала все книги на свете.
Мэллори захохотал.
— Послушай, но и я не читаю их. Чаще всего листаю, — сказал он.
Потом чуть придвинул папки к себе.
— По-моему, ты сошла с ума.
— Разрешим сомнения. Прочти их.
Он еще секунду поколебался.
— Это будет для меня огромным наслаждением.
— Так читай же.
— Хорошо, прочту.
— Нет-нет, ты не понял: ты прочтешь их сейчас, а потом немедленно забудешь, и если хоть с кем-то заговоришь об этом, я приду сюда и лично оторву тебе яйца.
Мэллори взглянул на нее. Ребекка улыбнулась.
— Шучу.
— А-а.
— Но не совсем.
Сняла плащ, отыскала стул, на котором можно расположиться, и сказала Мэллори, чтобы не спешил: у них впереди целый день.
— Есть у тебя что-нибудь почитать от скуки? — спросила.
Мэллори сделал неопределенный жест в сторону полок, не отрывая взгляда от папок, все еще закрытых.
— Хозяйничай сама, я занят, — сказал он.
Через два часа Мэллори закрыл последнюю папку и какое-то время сидел не шевелясь. Ребекка подняла взгляд от книги и собралась было что-то сказать. Но Мэллори знаком остановил ее. Он хотел еще немного подумать, или ему требовалось время, чтобы вернуться из какого-то очень далекого места.
Наконец спросил у Ребекки, что клиенты думали об этих портретах. Просто так спросил, из любопытства.
— Они всегда бывали очень довольны, — отвечала Ребекка. — Узнавали себя. Что-то было такое, чего они не ожидали; какое-то волшебство.
Мэллори кивнул.
— Да, могу себе вообразить.
Потом спросил о другом.
— Знаешь, который из них портрет Тома?
На портретах не было имен, они могли быть писаны с кого угодно.
— Не уверена, но думаю, что узнала его.
Они переглянулись.
— Тот, где одни только дети? — рискнул предположить Мэллори.
Ребекка кивнула.
— Я бы побился об заклад, — сказал Мэллори со смехом.
— Вылитый Том, правда?
— Точь-в-точь.
Ребекка улыбнулась ему. Невероятно, как этот человек понял все, практически не задав ни единого вопроса. Наверное, тысячами глотать книги — не столь уж и бесполезное занятие, — подумала она. Потом вспомнила, что пришла сюда узнать совершенно определенную вещь.
— А насчет этой истории с плагиатом что скажешь, Док?
Мэллори на секунду заколебался. Сделал неопределенный жест и выгадал немного времени, вытащив огромный носовой платок и шумно высморкавшись. Складывая платок и вновь засовывая его в карман, сказал, что один из этих портретов ему уже встречался. Отделил одну папку от остальных и положил ее на стол. Открыл. Прочел несколько строк.
— Да, это попало сюда прямиком из другой книги, — проговорил с неохотой.
Ребекку что-то кольнуло, она невольно поморщилась.
— Ты уверен? — спросила она.
— Да.
Вся проклятая история запутывалась еще больше.
— Можешь вспомнить, из какой книги? — спросила Ребекка.
— Да, она называется «Трижды на заре». Прекрасная книга, короткая. Как мне помнится, первая часть очень похожа на этот портрет; может быть, не слово в слово — кажется, там подлиннее. Но готов поклясться, что отдельные фразы повторяются. И сцена та же самая, двое в гостинице, сомнений нет.
— У тебя есть эта книга? — спросила Ребекка.
— Нет: была, но ее быстро купили. Ее выпустило небольшое издательство, малым тиражом; она вроде как редкость.
— В каком смысле?
— Ну, рукопись нашли среди бумаг старого учителя музыки, индуса, умершего за несколько лет до этого. Никто и не думал, будто он что-то пишет, но вот явилась на свет божий эта вещица, вроде рассказа. Вещицу нашли превосходной и опубликовали, пару лет тому назад. Но тираж — не больше тысячи экземпляров, может, меньше. Капля в море.
Ребекка подняла на него глаза.
— Что ты сказал?
— В каком смысле?
— Повтори, что ты сейчас сказал.
— Ничего… Что книгу написал индус, умерший несколько лет тому назад, занимавшийся совсем другим и при жизни никогда ничего не публиковавший. Мистификация, правда? Но превосходная, должен сказать. Такую вещь как раз и мог прочесть тип вроде Джаспера Гвина.
Такую вещь как раз и мог написать тип вроде Джаспера Гвина, подумала Ребекка. И Док Мэллори не понял, почему вдруг она оказалась по ту сторону прилавка и бросилась ему на шею. И почему у нее были красные глаза.
— Док, я тебя люблю.
— Ты должна была бы много лет назад сказать мне это, детка.
— Он их не переписывал, Док, вовсе не переписывал.
— По правде говоря, я только что доказал обратное.
— Когда-нибудь я тебе объясню, но просто поверь: он вовсе их не переписывал.
— А как же «Трижды на заре»?
— Оставь это, тебе не понять, просто скажи, есть ли у тебя эта книга.
— Я уже сказал — нет.
— У тебя никогда ничего нет.
— Эй, девушка, я бы попросил!
— Ладно, шучу, напиши здесь название и автора.
Мэллори написал. Ребекка взглянула.
— Акаш Нараян, «Трижды на заре», хорошо.
— Издательство называлось как-то нелепо, типа «Зерно и колос», что-то в этом духе.
— Разберусь. Ну, побежала искать.
Она собрала папки, сунула их в огромную сумку. Надевая плащ, напомнила Мэллори свою угрозу: пусть только попробует заговорить с кем-то о том, что прочел сегодня.
— Хорошо, хорошо.
— Я скоро вернусь и все расскажу тебе. Ты молодчина, Док.
Она бежала, будто опаздывала на годы. В некотором роде так оно и было.
Вечером, перед тем как закрыть магазин, Док Мэллори подошел к полке, где стояли два романа Джаспера Гвина из трех (первый ему никогда не нравился). Вынул их, повертел в руках. Что-то сказал вполголоса, слегка качнув головой, может быть поклонившись.
Книгу «Трижды на заре» Ребекка нашла в огромном книжном магазине на Черинг-Кросс и впервые подумала, что эти гнусные книжные супермаркеты на что-то, да годятся. Не устояла перед искушением и стала тут же листать ее, усевшись на пол в тихом углу, рядом с книгами о вскармливании младенцев.
Издатель и в самом деле придумал запредельное название. Виноградник и плуг. Ужас. На отвороте суперобложки приводилась биографическая справка об Акаше Нараяне. Там говорилось, что он родился в Бирмингеме, где и умер в возрасте девяноста двух лет, после того, как всю свою жизнь преподавал музыку. Какую именно, не уточнялось. Говорилось, что «Трижды на заре» — его единственная книга, публикуемая посмертно. Больше ничего. Никакой фотографии.
На другом отвороте ничего существенного не сообщалось. Указывалось, что действие происходит в неназванном английском городе и длится всего пару часов. Но в высшей степени парадоксальных часов, добавлял автор аннотации намеренно загадочным тоном.
Взглянув на титульный лист, Ребекка обнаружила, что книга была написана на хинди и только потом переведена на английский. Имя переводчика ничего ей не говорило. Зато с превеликим удовольствием она прочла посвящение, весьма любопытное, помещенное перед первой главой.
Катерине Медичи
и мастеру из Кэмден-тауна.
— Вот вы и попались, мистер Гвин, — сказала она вполголоса.
Потом побежала домой — не терпелось прочесть книжицу.
Эмму она оставила ночевать у бабушки, а Роберта попросила пойти в кино с каким-нибудь другом: ей абсолютно необходимо побыть дома одной сегодня вечером. Нужно выполнить очень сложную работу, и лучше, чтобы никто не болтался под ногами. Ребекка все это выпалила весело и непринужденно, а у Роберта, как уже говорилось, был превосходный характер. Он только спросил, в котором часу можно вернуться.
— Где-то после часа? — закинула удочку Ребекка.
— Поглядим, — сказал он, хотя весь день мечтал о том, как полчаса посмотрит телевизор и завалится спать.
Перед тем как уйти, поцеловал ее и всего лишь спросил:
— Я не должен беспокоиться, правда?
— Разумеется, нет, — сказала Ребекка, хотя и не была до конца уверена.
Оставшись одна, села за стол и открыла книгу.
Как и следовало ожидать, Док не ошибся. В книге «Трижды на заре» было три части, и первая сильно походила на один из портретов Джаспера Гвина. Верно было и то, что она оказалась длиннее, но, сличая тексты, Ребекка убедилась, что все важные места совпадают. Без сомнения, книга и портрет находились в близком родстве.
Док не ошибся и в том, что книга хороша. Две другие части текли так привольно, что Ребекка читала и читала, надолго забывая, зачем она вообще взялась за эту книгу. Там были по большей части диалоги, между двумя героями, всегда одними и теми же — но в парадоксальной, изумляющей манере. В конце она пожалела, что этот Акаш Нараян потерял столько времени на преподавание музыки, хотя умел писать такие вещи. Если, конечно, принять на веру, что он действительно существовал.
Ознакомительная версия.
