- Извините... - нерешительно сказал он.
- Ялду, шу-шу, слушаю, ура, мои радостные! - улыбаясь и кланяясь, немедленно ответила якутка.
- Нам бы нужно в центр...
- Уа! Лы - сюда - уан-ту-фри, стопка и вы тама. Парочка рубляшников с носа мэна, луковица и любовь!
- Я ничего не понимаю... - шепнул Софрон.
- Тихо вы!.. - оборвал его Абрам. - Давайте четыре рубляшника.
- Нате.
Абрам протянул синие бумажки якутке. Ее сияющая улыбка тут же была омрачена выражением глубокого сожаления и грусти.
- Же ту грюшничаю, шо - лы - ку - сы - уан - ту - фри - фо - синк! Нужа отра деньга, и фуфы.
- Да что же это!.. - отчаянно проговорил Софрон.
- Помолчите! Еще один.
- Да, пожалуйста!
Головко дал якутке еще одну бумажку. Опять же на ее широком лице засияла восхитительная улыбка.
- Грация! Плена! Спасибушки, милые! Прошу пани в Пневмопуть. Жу-жу!!!
Она указала руками куда-то вперед, и Жукаускас вместе с Головко подошли к стене. Стена вдруг раздвинулась, и они увидели, что внутри находится закругленный вагон с мягкими креслами. Они быстро прошли туда, сели в кресла, и тут же стена опять задвинулась.
- Жу-жу!! - сказал приятный мужской голос в динамике. - Осторожно, великие люди, следующая остановка <Жеребец>.
- Я сейчас опупею... - сказал Софрон.
- Ничего приятель! - воскликнул Головко. - Да здравствует бытие!
Со страшной, но почти не ощущаемой скоростью они неслись вперед в вагоне, где больше не было никого. Через три станции после <Жеребца>, называемых <Амба>, <Эль-Тайга-Паса>, <Мирная Люся>, на станции <Трубка> вошло шесть человек. Один был одет в зеленые шорты с изображением на них желтого пеликана, держащего в клюве розовую рыбу; другой был лысым и мускулистым, словно натренированный борец; две женщины несли синие сумки с белыми пакетами внутри; старичок глупо хихикал, сжимая гантель в руке; а подросток был на больших оранжевых роликах, и за спиной его висел бежевый воздушный шар. Все они расселись в креслах, только подросток остался стоять. Вагон опять поехал вперед, и никто не смотрел ни на Жукаускаса, ни на Головко. Через какое-то время голос вдруг неожиданно объявил <Остановка <Центр>. Софрон пихнул Абрама в бок, они вскочили и немедленно вышли из вагона. Не спеша выехал подросток и плюнул куда-то вправо.
Перед ними возник светлый вестибюль с желтыми стенами. Ступая по мягкому зеленому коврику они подошли к выходу. Открылись двери, они вышли и остановились, поставив сумки.
- Вот это да, блин! - ошарашенно проговорил Софрон. Головко загадочно улыбнулся и посмотрел вверх.
- Вы думаете, это и есть действительно что-то подлинное и настоящее?!
Веселый, лакированный, блестящий, сияющий, почти невесомый город открылся перед ними. Огни огромных небоскребов сливались в одно радужное зарево разноцветного свечения, пронизывающее теплый благоухающий воздух, который заполнял ласковую южно-волшебную атмосферу этого места; небо над всем было откровенно темно-синим, словно очищенная от всех примесей прекрасная натуральная морская синь зовущих глубин; тротуары и улицы были совершенно прямыми и как будто живыми от прохожих, машин, музыки, слышимой повсюду из машин, и от бесчисленных заведений, приглашающих провести время там; высокие пальмы, растущие вдоль улиц, отбрасывали на освещенные фонарями тротуары ажурные колеблющиеся тени, похожие на кружевные черные женские чулки, медленно снимаемые с ровных длинных ног; и каждое слово, написанное на какой-нибудь вывеске и каждая машина, выезжающая из-за угла, и каждый скомканный обрывок фольги, валяющийся около бордюра, дышали таким великолепием, свежестью и счастьем, что хотелось обнять всю эту действительность, возникшую вдруг за автоматическими дверями, и пропасть тут навеки, став абсолютно кем угодно, но принадлежащим всему тому, что здесь. Реальность, существующая в виде ошеломительного города, звенела, сверкала, звучала в любом окне, в любой побрякушке, висящей на девичьей шее, в любом шампуне, стоящем на матовом кафеле кофейного цвета, в любом смехе, раздающемся около стойки бара, где подают напитки с огромным количеством льда, в любой нитке, вместе со всеми другими составляющей фрак. Все было там, как было: и здесь не существовало тайны, поскольку был город, и здесь не существовало реки, потому что был неоновый свет.
- Я сейчас опупею... - сказал Софрон.
- Вы думаете, это - дар? - спросил Головко, подняв вверх левую руку.
- Пойдемте же скорее туда! - крикнул Софрон, хватая свою сумку и бросаясь вперед.
- Мой ординарный партнер... - прошептал Головко, ухмыляясь, - вы забавны!
Он пошел вслед за Софроном, не смотря по сторонам. Жукаускас бежал впереди, бросаясь то к вывеске, то к пальме, словно зверь, попавший в западню и ищущий лучшего места для последнего рывка к свободе, или к смерти. Прохожие не обращали на него никакого внимания, только один улыбающийся блондин в красной кожаной куртке неожиданно схватил пробегающего Софрона за локоть, развернул к себе и сказал:
- Ты какой хваткий, мэняга! Уа?
Жукаускас побелел и стал напряженно озираться, высматривая Головко.
- Все в шмат? - спросил блондин, заразительно рассмеявшись.
- В шмат... - машинально сказал Софрон.
- Ну и плезиринство! Давай - самонаслаждайся!
С этими словами блондин сильно хлопнул Жукаускаса по спине, потом плюнул перед собой и неторопливо пошел по направлению к находящемуся рядом <Зу-зу бару>.
- Эй! - крикнул Софрон.
Вдруг на него налетел маленький коренастый якут со злобным лицом. Софрон отпрянул; якут тут же встал в какую-то странную позу, пригнувшись и выдвинув руки перед грудью, как будто собираясь сделать одно из физических упражнений.
- Кааранай! - воскликнул он. - Баарай! Ты шо, чи упупел, желобок грязный, конь лысый?!! А ну - шубайся!..
- Я... - сказал Софрон, но тут якут сильно пнул его рукой в грудь.
Жукаускас охнул и стал задыхаться.
- Ща я тебе проведу шуяму, шоб ты, пер выенный, не шлепал, як дерьмо у мешке! Кааранай!
Якут размахнулся, но тут же упал, как подстреленный, на тротуар и начал корчиться там, издавая обиженные стоны. Над ним стоял Абрам Головко и с гордостью осматривал свой большой кулак.
Софрон подошел к Абраму, обнял его за поясницу, как своего папу, и заговорил:
- Спасибо, спасибо, чего они от меня хотят, не понимаю, спасибо вам...
- Пошли отсюда быстро, мало ли что! - скомандовал Головко, хватая Софрона. На них с интересом смотрели шесть прохожих, вставших в полукруг.
- В шмат! - сказал один, с благодарностью посмотрев в глаза Абраму. - Так их, ну их!
- Конечно-конечно, - сказал Головко, и они с Жукаускасом немедленно ускакали куда-то в толпу.
- Вы что, ослепли?! - с возмущением воскликнул Головко, когда они ушли уже далеко. - Вам что, хочется в милицию попасть? Что это вы так разбегались?! Софрон виновато шел рядом.
- Ой, не знаю... Здесь так ужасно, так чудесно... Такие цвета, такое тепло. Я не знаю, что это! Давайте съедим что-нибудь, я так хочу есть, я не ел больше суток...
- Нам нужно позвонить агенту! - резко сказал Абрам.
- Ну один бутерброд!..
- Хорошо, - недовольно согласился Головко, взял Жукаускаса за руку и быстро пошел с ним куда-то вправо.
- Вы что, знаете куда идти?.. - спросил Софрон.
- Какая разница! Вам нужен бутерброд, или нет?!
Софрон обиженно замолчал.
Через пять минут они оказались перед вывеской: <Каафееаай Кюсюр>.
- Вот это да! - изумился Софрон. - Как это вам удалось? Мы же как раз только что из Кюсюра.
Головко загадочно посмотрел вверх и ничего не ответил.
- Это - хороший знак, - сказал Софрон.
Абрам открыл серебристую дверь, и они вошли внутрь. Из полумрака вышел человек, одетый в черный фрак и белую рубашку с жабо.
- О! Приветик, - улыбаясь до ушей, сказал он, - мои радостные! Курим, нюхаем?
- Что? - удивленно спросил Жукаускас.
- Как я понял, нет. Вам нужна зала не для нюхачей и не для курцов. Пройдите, ради бога, вон туда, где синяя мать.
- Я ничего не понимаю... - прошептал Софрон, но Головко, мрачно схватил его под руку, быстро направился в указанную сторону.
- Что за синяя мать... - пробурчал Софрон, когда они вошли в небольшой зал с красными стенами, на которых были развешаны какие-то странные светильники, сделанные как будто из оленьей кожи, разрисованной желтыми фосфоресцирующими полосами, и где в белых глиняных горшках стояли карликовые баобабы, совсем как в тундре Кюсюра.
К ним вышел человек в красном фраке и синей рубашке с жабо.
- Приветик, мои радостные! - сказал он так, словно всю жизнь ждал этого момента, и, наконец, момент наступил. - Садитесь, ради бога, вот за этот чудеснейший столик!
Он указал налево, где стоял столик синего цвета на двоих. На столике лежали розовые салфетки, стояли какие-то приправы в фигурных бутылочках, и не было ни ножей, ни вилок.
