Йоко присутствовала на каждой записи. Даже когда она болела, мы ставили в студиях «Эбби-Роуд» кровать для нее. Я, конечно, видел, как это всех бесит. До сих пор ни одна женщина не имела доступа в святая святых. Но здесь было совсем другое дело. Повторяю: она не сопровождала меня, мы с ней были одно. Я с огромным уважением относился к ее работе. Мне казалось, к ее мнению стоило прислушиваться. Она могла оказать на нас огромное влияние. Но остальных ее замечания, напротив, страшно раздражали, в том числе ее манера говорить не The Beatles, а просто Beatles. По моему убеждению, она хотела как лучше и искренне не понимала, почему ей нельзя войти в состав группы. Первым не выдержал и сорвался Джордж. Он исчез, и никто не знал, где он. Потом он вернулся. После него настал черед Ринго, который сел на яхту Питера Селлерса и уплыл. Я уже не помню ни точных дат, ни конкретных поводов каждого инцидента. Помню только, что напряжение между нами постоянно нарастало. Но потом Ринго тоже вернулся. По идее, мы должны были окатить его ледяным презрением. Но все случилось с точностью до наоборот. Мы усыпали его ударную установку цветами, чтобы показать, как мы его любим. Все эти мелкие размолвки служили предвестием большой. На самом деле группы уже не существовало. Было четыре отдельных человека, связанных общим прошлым. Мы просто вместе нянчились с ребенком по имени «Битлз». Если послушать альбом, то нельзя не понять, насколько мы стали разными. Хотя в то же время результат поражал своим внутренним единством. Думаю, в этом и заключалось наше чудо. В согласии несогласий.
В тот год Пол написал песню Hey Jude, посвященную моему сыну, — чтобы он так не страдал от родительского развода. Это был первый сингл продолжительностью больше семи минут. Его ждал мировой успех. Пол сочинял хиты с обескураживающей легкостью. Несмотря на все наши разногласия, несмотря на все, что я про него наговорил, мы с ним все равно всегда восхищались друг другом. Даже и в ту пору нам случалось проводить приятные минуты, словно бы украденные у грядущего распада. После женитьбы на Йоко мне захотелось поведать нашу историю в песне. Я позвонил Полу, и как-то в воскресенье мы с ним встретились в студии. И «на коленке» записали The Ballad of John and Yoko. Эта запись остается великим памятным знаком нашего прекрасного сотрудничества. В тот день мы отмахнулись от всего постороннего ради музыки. Мы, как в юности, с головой ушли в одну только музыку.
«Белый альбом» был хорошо принят, что слегка разрядило обстановку. Но он оказался косвенно связан с трагедией. Чарльз Мэнсон, слушая некоторые песни, в частности Helter Skelter, уловил в них какие-то сатанинские сигналы или еще какую-то чертовщину. Якобы в этих песнях содержался призыв к преступлению. Именно так этот психопат объяснил, почему он решился на убийство жены Полански Шэрон Тейт. И многих ее друзей. Варварская жестокость — ведь она была на девятом месяце. Потом нашлись кретины, утверждавшие, что Полански получил по заслугам, — не фиг было снимать такие тлетворные развращающие фильмы, как «Ребенок Розмари». Эта история напомнила мне времена, когда люди сжигали наши пластинки. У меня вообще такое впечатление, что порой гению приходится расплачиваться за собственную гениальность. Что дикость, с какой нам мстят всякие ничтожества, приносит им облегчение. Кому в здравом уме придет в голову, что произведение искусства может стать причиной подобного зверства? Как этот дегенерат Мэнсон мог заявить, что дерьмо, образовавшееся у него в башке, возникло под влиянием наших песен? Если мы и хотим нечто сказать своими песнями, то говорим это ясно. Не понимаю, откуда взялась мания искать и находить в наших песнях какие-то тайные знаки. Наши альбомы не Священное Писание. Таким же бредом стала история вокруг смерти Пола. Она ведь вышла за рамки просто слухов. Какие-то придурки выискивали в наших песнях и даже на наших обложках детали, свидетельствующие о том, что Пол давным-давно умер, а вместо него выступает двойник. С тех пор меня неотступно преследует страх, что мои песни услышит помешанный.
Это была эпоха любви, хотя атмосфера оставалась тяжелой. Психопаты, слухи, но главное — ненависть. Да, это было время ненависти. Ненависти к Йоко. Не знаю, как в точности это все произошло, но ненависть облаком распылялась вокруг Йоко. Эти сраные англичане в душе все расисты. Поэтому я больше в Англию ни ногой. Мне стыдно за свою страну. Стыдно за тот поток гнусностей, который вылился на женщину моей жизни. Какое-то время я хранил все оскорбительные письма, приходившие на мой адрес. Хотел даже их опубликовать. Всю эту бредятину. Возможно, я разбил чьи-то мечты, разрушил собственный образ, но все равно для меня оставалось непостижимым, почему все с таким жаром принялись оплевывать Йоко. Дня не проходило, чтобы в газете не появилась очередная карикатура на нее. Ее называли Леди Дракон, или Шлюха, или Япошка. Изображали, как она держит меня, крошечного таракашку, под своим башмаком. Я действительно признал ее превосходство. Удивительно другое: почему люди с таким презрением отвергают прекрасную в сущности идею, согласно которой мужчина добровольно приносит в дар женщине свою независимость. Если бы на ее месте была Натали Вуд, мы стали бы легендарной романтической парой. А тут на тебе — ненормальная азиатка. Нет, такого безобразия они допустить не могли. Потому мы и сбежали от них в США. Здесь к нам относятся как к артистам, а не как к двум ярмарочным шутам.
Нам только что в лицо не плевали. Случалось, что в ресторане официантка отказывалась нас обслуживать. «Битлз» были всеобщим достоянием, и никому не позволялось к ним прикасаться. Йоко, которую они считали уродиной, воплощала разбитую мечту. Разве найдется на свете другая женщина, о которой столько твердили, что она безобразна? О женщине никогда такого не говорят, даже если она на самом деле страхолюдина. Для меня она была красавицей. Она меня очаровала. Когда ты можешь получить любую женщину, стоит только захотеть, когда мир чувственной любви превратился для тебя в изъезженную вдоль и поперек страну, то пространство твоих желаний смещается. Они устремляются вглубь. К тому, что не похоже на пробуждение рядом с очередной девушкой, ничем не отличающейся от других, после вечеринки, на которой я говорил ей те же самые слова, что и ее взаимозаменяемым предшественницам. Люди ничего этого не видели. У них были на глазах шоры. Да и какое они имели право судить о том, кого мне можно любить, а кого нельзя? Я никому ничего не должен. Возможно, я вошел со своими песнями в их жизнь, но это еще не дает им права высказываться о моих чувствах.
Все дружно заявили, что именно Йоко разрушила «Битлз», хотя на самом деле группа развалилась из-за отношения к Йоко. Если бы ребята приняли ее по-другому, ничего бы не произошло так, как произошло. Неприязнь к ней приобрела какой-то несоразмерный размах. Сегодня я думаю, что ее мера соответствовала той несоразмерно огромной любви, которая окружала нас на протяжении долгих лет. Никого не волновало, что я был несчастен. Никого не волновало, что я буквально вопил, взывая о помощи. Все думали, что Йоко все испортила, тогда как на самом деле она дала мне сил примириться с собой. Она спасла мне жизнь. Я был привязан к «Битлз» так крепко, как будто был женат на группе, а Йоко дала мне мужество решиться на развод. Взяла меня за руку и шепнула: жизнь не здесь.
Я объявил, что покидаю «Битлз». В отличие от псевдоуходов остальных, с моей стороны это было серьезно. Я создал группу, и я же ее разбил. Логично. Я хотел свободы для осуществления наших с Йоко планов. Но Клейн убедил меня не разглашать свое решение. Мы как раз вели переговоры по поводу перезаключения контрактов, так что глупо было сообщать о распаде группы. В то же время ничто не мешало каждому из нас заниматься собственными проектами. За что все и ухватились. Для нас наступил очень странный период. Когда я сочинил Give Peace a Chance, то поставил имена свое и Пола, хотя, по сути, это уже не была композиция «Битлз». Позже я об этом пожалел, но в тот момент не сомневался, что все делаю правильно. Мне было почти совестно, что я живу без них. Совестно, что у меня есть Йоко, а у них — только «Битлз». И в музыкальном плане мы стали слишком разными. Стремление каждого навязать свой выбор другим теперь выглядело абсурдом. Раньше мы все решения принимали единогласно, но те времена безвозвратно миновали. Вместе с тем мы ощущали чудовищное давление, препятствующее распаду группы. Когда мы все-таки расстались, люди чуть с ума не сошли.
Пол хотел снять кино о том, как мы записываем очередной альбом. В результате появился фильм Let It Be («Пусть будет так»), задуманный Полом так, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что именно он — лидер группы. Фильм Пола, для Пола и во славу Пола. Нам отводилась роль сопровождающего состава. Он постарался, чтобы Йоко выглядела как можно хуже. Не знаю, почему мы согласились на эту бредовую затею. Мы привыкли работать одни в студии, а тут народу набилось выше крыши. Свет, шум. И мы — ярмарочные уродцы. Или драчливые мартышки из захудалого зоопарка. Это было омерзительно. Хотя какая-то доля истины в этом фильме была — если рассматривать его как хронику нашей агонии. Эта ситуация вдохновила роллингов, и они в честь нашего распада записали Let It Bleed.
