Как просто все главное в жизни, подумал Тенишев, глядя на сына. А ведь он боялся всю жизнь, что его чувства будут одиноки перед узеньким переходом в мир выражения. Перед тем самым игольным ушком, о котором он подумал совсем недавно. Этот найденный образ трудности, невозможности выразить чувство словом вдруг показался придуманным и нелепым здесь, рядом с сыном.
Они понимали друг друга без слов. Почти без слов. Немногим сказанным словам было совсем не тесно в игольном ушке.
После мостика они вышли на тропинку, ведущую к дому. И вдруг Тенишев встрепенулся. Он увидел впереди себя странную старуху. Она соткалась из воздуха, как из памяти.
Когда-то в детстве он догнал на тропинке точно такую же старуху. И точно так же она с трудом передвигалась при помощи двух палок, которыми помогала себе, как лыжница – так подумал тогда маленький Тенишев. Почему он не обогнал ее сразу?
Тогда, в детстве, старуха оглянулась и закивала, словно и дожидалась его. И опять стала переставлять свои палки и непослушные ноги. Так же тихо, осторожно пошел за ней и маленький Тенишев. Он вспомнил сразу все прочитанные сказки… И ноги словно приросли к земле, и какой-то странный, заколдованный воздух застыл вокруг. Маленький Тенишев пытался остановиться, но старуха оглядывалась – и он опять медленно шел за ней. Долго, долго они шли по тропинке.
Он почему-то тогда подумал странную мысль – что старуха показывает ему, как можно ходить совсем-совсем медленно. До этого Тенишев никогда не думал об этом – бегал, ходил быстро и свободно, сам по себе. И вот догнал чужую жизнь, натолкнулся на нее, и она его остановила.
Потом эта старуха иногда появлялась в снах. Стремительное движение и даже полет обрывался, тело застывало, и впереди маячила сутулая спина…
Сейчас Тенишев испугался. Зачем, для чего случаются такие странные совпадения? Он покосился на сына, поискал взглядом какое-нибудь ответвление от тропинки. Нет, придется идти следом за старухой. Так же медленно, как в детстве.
Он взял сына за руку – дрогнула маленькая ладошка, и Тенишеву показалось, что он расслышал свой собственный далекий, детский страх.
Тропинка выходила к автобусной остановке. Тенишев рванулся в сторону, чуть ли не потащил за собой сына, успев заметить, что он несколько раз оглянулся на старуху.
Жизнь в пределах игольного ушка, вспомнил Тенишев. Не только для слов, но и для чувств, и для памяти существует это узенькое отверстие, которое пропускает сквозь себя странность жизни. Беспрерывную странность жизни.
– Не надо так… быстро. Можно медленнее, – услышал он слова сына и вздрогнул.
Тенишев заметил его взгляд – направленный прямо под ноги, на медленно-медленно плывущую навстречу дорогу.
Значит, и сын сейчас чувствует то же, что и он в своем далеком детстве. Почему тревожно стало на душе от этой мысли?
– Можно медленнее, можно, – тихо проговорил Тенишев. – Я не тороплю. У тебя впереди столько времени…
– У нас, – поправил сын. – Мы же никуда не спешим?
– Никуда, – отозвался Тенишев. – Когда мы вместе, никуда не спешим.
Ему показалось, что он понял, как надо говорить о самом главном. Простыми словами, которые не боятся игольного ушка. Не боятся тесноты.
Осторожнее, говорил себе Тенишев, осторожнее. Весь мир, такой огромный, превращается в твои чувства. Это трудно выдержать.
Годовой круг прокатывался, почти истончаясь. Задыхаясь, Тенишев только просил время оставить сил для поездки.
И даже после самолета, в троллейбусе, который вез его от аэропорта, когда Ялта открылась внизу всеми огнями, – боялся, что не дотянет до встречи с местом, к которому стремился каждый год.
Ялтинская набережная у пирса была этим местом. В декабре, добавлял Тенишев мысленно, потому что его состояние требовало уточнения не только в пространстве, но и во времени.
Он уже почти успокоился, когда опустился в чашу города, к вокзалу, и пересел в такси. Ехать внизу, на уровне моря, после горной дороги было уже стремительным приближением счастья. Вот там, за поворотом, набережная, но останавливаться Тенишев не стал. Торопиться незачем. Теперь, после поворота, он уже приехал. Плавно взметнулась машина по извилистой дороге вверх.
Дом высился над спадающим по склону холма темным парком. Через полчаса Тенишев стоял на балконе, глядя над огнями города в сторону темного моря. Завтра достигнет он своей цели. Хотелось, чтобы ночь показалась короткой.
Утром повалил вдруг снег, напомнив о московской зиме. Здесь снег был все-таки ненастоящим и соскальзывал с острых кипарисов. И дорога была скользкая. Тенишев спускался по ней к набережной.
Ничего не изменилось за год. Пустынная набережная была похожа на зимний зоопарк. Беседки в виде слоновьих ушей стояли неподвижно. Тенишев приблизился к парапету, и ему показалось, будто с горы над городом скатился годовой круг и остановился. Наконец-то время успокоилось.
Шуршали вверху сухими стручками акации. Пирс был мокрым, в маленьких лужицах. От тающего снега или от прежних захлестывающих волн? Сейчас море было спокойным, и над самой водой, закругляясь в падении, гасли хлопья снега.
Тенишев стоял на этом месте каждый год, в одно и то же время. В эти минуты он словно просил у окружающего мира прощения за то, что не понимает его, не принимает участия в его жизни. Явка с повинной, грустно шутил Тенишев. Вот я – не словами, а их отражениями в чувствах думал он, – вот я вернулся, никуда не исчез. Он словно отмечался в той очереди, которую установило время, отмечался один раз в год, исчезая до следующей встречи.
Все началось с первого повторения. Наверное, тогда он был совсем молодым – потому что такие собственные открытия совершаются в молодости, а потом только вспоминаются. Опыт, мудрость, думал Тенишев. Ничего подобного. Воспоминание открытий молодости – вот что такое опыт. А если что и остается… Так вот, однажды в молодости он впервые на этом месте пронзился открытием. Оглянулся на горную гряду, окаймляющую город в соединении с небом, перевел взгляд на море. Вспомнил, что сейчас декабрь и ровно год назад на этом месте он точно так смотрел на горы и море.
Первое повторение пронзило – именно пронзило его, как невидимая молния. Оправдание собственного существования было найдено. Был день, но почему-то вспыхивал маяк, и этот свет помог подумать о том, что жизнь должна доказываться обычными подробностями. Повторениями, возвращением того, что уже было однажды – в то же время, в том же месте. И если случай привел его сюда, то почему бы не покориться этому возникшему закону и в дальнейшем и не бросить себя в будущее, как камешек над водой, скользя над ее поверхностью легкими стремительными прикосновениями?
Он стал приезжать сюда каждый год, в одно и то же время. Первые годы это казалось забавным, как обретение новой привычки. Но Тенишев с удивлением стал замечать, что эта привычка, почти игра, превратилась во внутреннюю потребность. Вот я, говорил Тенишев времени и пространству и радовался, когда его взгляд встречал вспыхивающие огни маяка. Впрочем, маяк горел не всегда. Но Тенишеву было достаточно и памяти о его прошлогоднем свете.
В прошлом году произошла странная встреча. Так же падал снег, и вдоль парапета медленно прогуливалась девушка с маленькой белой собачкой, которая была почти неотличима от снега. Никого больше не было на набережной. И Тенишев подумал о том, что все обстоятельства жизни, в сущности, не изменяются. Он так же, как когда-то человек по фамилии Гуров, приехал в Ялту и встретил на набережной даму с собачкой. А вот живые наполнения этих обстоятельств… Те наполнения, которые создают новую жизнь, не могут повторяться. Он не познакомится с девушкой, хотя чувствует, будто его подталкивают к ней навстречу. Они не станут встречаться, не будут ездить в Ореанду, не увидятся потом в Москве. Почему-то он чувствовал себя тем же Гуровым, но постаревшим на сто лет, на этот прошедший век. Его нынешняя жизнь, как книга, которую сшили из разрозненных старых страниц, состояла из воспоминаний, цитат, он сам не участвовал в них, и живое наполнение этих страниц казалось невозможным.
Тенишев оглянулся. И встретился глазами с той же девушкой. Она и в этом году появилась здесь. В ее взгляде промелькнуло слабое узнавание. Они были похожи, словно принадлежали одному миру, в котором вся окружающая их жизнь находила отражения, превращалась в чувства.
Набережная так же была пустынна. Полукруг далеких обступающих гор, спадающий вниз город и спокойное море напоминали огромную палитру, которую художник держал на отлете в своей руке, отдыхая. И над всем этим шел снег, сглаживая яркие краски. И Тенишев вдруг понял, чем они так похожи с девушкой, появившейся здесь так же, как и он, в то же время, на том же месте. Они были двумя выпуклыми пятнышками на этой палитре. Их могут соединить, сблизить, а могут и оставить в покое.
