Янн Мартел - Беатриче и Вергилий

Все еще опасаясь таксидермиста, сквозь головы толпы Генри взглянул на магазин. Старик остался внутри. Он спокойно стоял за стеклянной дверной панелью, словно любуясь солнечным деньком. Их взгляды встретились. Таксидермист широко улыбнулся, показав великолепные зубы. Совсем другой человек. Что это — его вариант безудержной пустопорожней радости? Через секунду он скрылся в глубине магазина, словно суматоха на улице его ничуть не интересовала. Генри рухнул в пучину кровавой пелены.

«Таксидермия Окапи» вспыхнула еще до приезда «скорой». Пожарные были бессильны. Магазин, где столько дерева, сухого меха и огнеопасных химикалий, сгорел как спичка.

Таксидермист сгинул в реве адского пламени.

В здоровом организме сломанная, но правильно вылеченная кость в месте перелома становится крепче. Все живы, говорил себе Генри, в запасе осталось прилично лет. Однако жизнь его изменилась. Раз столкнувшись с жестокостью, навеки обретаешь спутников, чьи имена Подозрительность, Страх, Тревога, Отчаяние, Безрадостность. С твоего лица исчезает естественная улыбка, а прежние естественные радости теряют свой вкус. Для Генри город погиб. Вскоре вместе с Сарой и Тео он его покинул. Только где им обосноваться? Где найти счастье? Где увериться в своей безопасности?

Генри сокрушался, что не спас Вергилия и Беатриче. Прошли годы, но он по ним скучал. Точно так же он томился в недолгих разлуках с Тео — до боли хотелось оказаться рядом. Беатриче и Вергилий не существовали, распекал себя Генри, они всего лишь персонажи пьесы, к тому же умершие животные. Что значит не спас! Когда мы встретились, их срок уже вышел. Тем не менее он по ним ужасно скучал. Генри представлял их в магазине таксидермиста, изо всех сил стараясь придать картинке четкость. Но их облик стирался, как всегда бывает с воспоминаниями.

Осталась лишь недосказанная история их ожидания, страха, надежды и беседы. История любви, считал Генри. Рассказанная сумасшедшим, чью душу он так и не постиг, и все же история любви. Он жалел, что не взял пьесу. Жалел, что злость его ослепила. Но есть истории, которым суждено пропасть, хотя бы частично.

Если встречалось изображение ревуна (почти всегда фотография, где тот сидел на верхушке тропического дерева), в явно диком животном было трудно что-то найти от Вергилия. А вот ослы — иное дело. Однажды Генри подошел к ослику, участвовавшему в живой рождественской картине, и тот, будто узнав его, мотнул головой, запрядал ушами и тихонько всхрапнул. Умом Генри понимал, что животное всего лишь надеется получить лакомство, и все-таки шепнул «Беатриче», чувствуя, как наворачиваются слезы. Всякий раз, увидев осла, он с тоской вспоминал Беатриче и Вергилия.

Генри надумал записать все, что с ним произошло. Чтобы освежить память, он читал материалы по таксидермии, отмечая любые знакомые детали, и так восстановил очерк, написанный стариком. В одном журнале нашлись бесценные фотографии, которые помогли мысленно воссоздать интерьер «Таксидермии Окапи». С главной частью истории, пьесой, было гораздо сложнее. Солнце веры поминалось прежде благодатного ветра, а вот что возникало первым: черная кошка и три анекдота, рассказанные на ухо? Труднее всего было припомнить пункты штопального набора, которые так и не получили разъяснения: песня, кушанье, рубашки с одним рукавом, фарфоровые башмаки, фестивальная платформа. По крохам Генри сумел-таки восстановить куски пьесы.

В больнице после операции и переливания крови сестра отдала ему испачканный кровью мятый листок — мол, он был в руке Генри, когда его привезли. Генри узнал страницу пьесы. Видимо, после удара ножом он ухватился за прилавок и случайно сгреб листки, которые потом растерял, добираясь к двери.

Единственный уцелевший листок в кровавых отпечатках, сквозь которые синяками проступали слова, являл собой сцену, где Вергилий и Беатриче говорят о найденном мертвеце.

Вергилий: Мы сделали что могли. Писали в газеты. Выходили на марши протеста. Голосовали. Будем же веселиться. Иначе мы им уступим.

Беатриче: Веселиться рядом с мертвецом?

Вергилий: Нужно дать ему имя. Назовем его Густав. Да, подле Густава и ради Густава будем играть.

Беатриче: Ради Густава?

Вергилий: Да, игры для Густава.

Сначала Генри назвал свою историю «Рубашка, XX век», затем переименовал ее в «Таксидермиста Генри». В конце концов он выбрал заголовок, передававший суть всего происшествия: «Беатриче и Вергилий». Генри считал это хроникой, мемуарами. Еще в больнице, до начала работы над «Беатриче и Вергилием», он написал нечто, для новеллы слишком короткое, для рассказа слишком несвязное, а для поэмы слишком реалистичное, что озаглавил «Игры для Густава». Чем бы оно ни было, впервые за эти годы Генри что-то написал.

К вам обращается ваш десятилетний сын: мол, он знает способ, как раздобыть картофелины, чтобы накормить вашу голодающую семью.

Если он попадется, его убьют.

Вы его отпустите?

Вы парикмахер.

Работаете в комнате, где полно людей. После стрижки их уводят и убивают. И так каждый день, с утра до вечера. Поступает новая группа, в которой вы видите жену и сестру своего доброго друга.

Они вас узнают, их глаза светятся радостью. Вы обнимаетесь.

Они спрашивают, что их ожидает. Что вы ответите?

За руку вы держите свою внучку.

После долгого пути без еды и питья вам обоим неможется.

Солдат отводит вас в «лазарет», который оказывается ямой. Здесь, по выражению конвоира, хворых «лечат одной пилюлей», то есть выстрелом в затылок.

Яма полна тел, некоторые еще шевелятся.

В очереди перед вами шесть человек.

Задрав головенку, внучка о чем-то вас спрашивает.

О чем?

Вооруженный конвоир приказывает спеть. Вы поете.

Он приказывает сплясать. Пляшете. Приказ изобразить свинью. Изображаете. Он велит полизать его сапог. Вы лижете.

Затем солдат приказывает «…….».

Слово вам незнакомо, вы его не понимаете. Ваши действия?

Вас держат под автоматным дулом. Приказ: вам, вашим близким и всем остальным раздеться догола.

С вами семидесятидвухлетний отец, шестидесятивосьмилетняя мать, ваша супруга, кузина и трое ваших детей, пятнадцати, двенадцати и восьми лет.

Раздевшись, куда вы смотрите?

Сейчас вы умрете.

Рядом с вами незнакомец. Он что-то вам говорит на языке, который вы не понимаете. Что вы сделаете?

Ваша дочь безнадежно мертва. Если встать на ее труп, можно глотнуть свежего воздуха. Встанете?

Все закончилось, вас снедает тоска. Всепоглощающая, непреходящая. Вы хотите от нее избавиться. Что сделаете?

Все закончилось, вы встречаетесь с Богом. Что вы Ему скажете?

Все закончилось, вы слышите анекдот.

На ключевой фразе все присутствующие фыркают, зажимают руками рты, покатываются со смеху.

Анекдот о ваших страданиях и утратах. Как вы поступите?

Из вашей общины в 1650 душ уцелели 122.

Вы узнали, что вся ваша многочисленная семья погибла, дом заняли чужие люди, пожитки разворовали.

Потом вы узнаете, что правительство хочет начать с чистого листа и задуматься над прошлыми ошибками.

Вернетесь на родину?

Врач говорит:

«Вот таблетка, что сотрет вашу память. Вы забудете все страдания и утраты. Но также все свое прошлое». Примете таблетку?

С 11. Исходным документом были мемуары уцелевшей жертвы — например, «Человек ли это?» Примо Леви. — Примо Леви (1919–1987) — итальянский поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Выходец из семьи пьемонтских евреев, Леви почти год провел в Освенциме, о чем написал книгу «Коль это человек» (в русском переводе «Человек ли это?»). В 2005 г. по ней снят фильм «Примо».

(Все примечания, начинающиеся с указания страницы, это примечания переводчика, перенесенные из концевых сносок. Остальные сноски — примечания автора. Прим. верстальщика)

С. 12. Генри припомнил «Мауса» американского графика Арта Шпигельмана. — Арт Шпигельман (р. 1948) — американский художник и писатель, автор и издатель графических романов. Его родители были узниками Освенцима, многие родственники стали жертвами холокоста. В 1986 г. он издал первый том комикса о холокосте и нацистских концлагерях «Маус: Рассказ выжившего», где евреи представлены в образе мышей, немцы — кошек, поляки — свиней (в Польше книгу бойкотировали), американцы — собак. Комикс имел оглушительный успех и был переведен на многие языки. В 1991 г. вышел второй том «Мауса», в 1992 г. комикс получил Пулицеровскую премию. На русский язык переводился только фрагмент первого тома — в журнале С. Гурьева и А. Волкова «Пиноллер» (1994), «наследнике» самиздатовской «КонтрКультУры».