Да, впрочем, был ли это в самом деле Поло, думал он. Может ли он быть так уверен, в особенности после того, что видел его раньше по большей части в темноте?
Поло остановился, повернулся слегка и потянулся к коробке с сухими завтраками, его кольцо на руке стало видно, губы сжались, он изучал коробку.
— Мне здесь нравится, — говорил он Джону в ту ночь, когда они поехали посмотреть окрестности. — Мне нравится быть здесь с тобой, — говорил, приближая к нему губы.
«Да, — думал Джон, — это ты».
Да, без вопросов, это был он: так что Джон последовал за ним, выдерживая осторожную дистанцию (уверенный в том, что, даже если Поло оглянется, не увидит знакомого лица под густой бородой, за тяжёлой курткой, увидит просто бродягу). Однако на мгновение он ощутил желание побежать к телефону-автомату и набрать 911, как и планировал, но, опасаясь, что Поло исчезнет снова, он не рискнул оставить его. Более того, он был потрясён его домовитостью — тем, как Поло и женщина добавляли покупки в тележку (фильтры для кофе, макароны-ракушки, «Принглз»), тем, как маленькая девочка указывала беспорядочно на полки, повторяя:
— Пожалуйста, купите это, купите это, хорошо?
Он следовал за ними туда-сюда по проходам, его враждебность росла с каждым предметом, добавленным в тележку, он говорил: «Как ты можешь спать, зная, что они сделали со мной? Как ты можешь жить в комфорте, храня свои секреты? Ты принимаешь как должное все те вещи, которых у меня больше нет, — покупки, поручения, обычный семейный ритуал…»
Он был уверен, что Поло больше не будет спать крепко. Утро придёт, и Росас вломится и в его жизнь; всё, что нужно сделать, — последовать за ним из магазина, посмотреть, в какой из автомобилей сядет, запомнить его номер, а затем оставить сообщение на автоответчике детектива («Теперь вы наконец сможете дать мне жить, теперь вы перестанете меня преследовать!»).
Он бы так и поступил, если бы Поло не оставил тележку и не двинулся быстро в сторону по магазину, руки глубоко в карманах. Даже если так, он следовал за ним, словно магнит, двигался через магазин — мимо секции свежего питания, мимо мясного отдела, — сквозь вертящиеся двери, которые вели в тёмный длинный коридор. Поло шагал не оборачиваясь, даже не зная, что кто-то следует за ним по пятам, — не убавляя шага, толкая дверь мужского туалета и входя внутрь.
Задержавшись в коридоре, Джон перевёл дух — вдыхая собственное одиночество, выдыхая свою решимость, — уверенный, что поблизости никого нет (другие были где-то по ту сторону крутящихся чёрных дверей, покупатели и работники, занятые тем, что ещё следует сделать). Затем он вошёл в туалет, туда, куда двинулся Поло, шаркая по белой плитке, задержался у ряда раковин — на секунду он испытал облегчение оттого, что в туалете больше никого не было. Оглядываясь, обнаружил, что пересчитывает кабинки (три), раковины (четыре), зеркала (четыре), резервуары с мылом (два), писсуары (пять). Однако он не мог по-настоящему рассмотреть разницу между туалетом «Сэйфвей» и туалетом парка Миссии, это пришло только позже: как хорошо здесь, как современно и уютно — пол вымыт до блеска, раковины отдраены и выглядят как новенькие.
Он шагал, заглядывая под кабинки, и заметил чёрные брюки Поло в задней кабинке, на его докерах складками собрались брюки (конечно, думал он, конечно…); три свободных кабинки, три возможности, однако привычка привела его в самую укромную. Он будет ждать, пока Поло выйдет, чтобы в конце концов поприветствовать его в туалете: отличное место для любого разговора, рассуждал он. Почти такое же разумное, как парк Миссии.
Приблизившись к дальней кабинке, слушал, как Поло шуршит туалетной бумагой, вытирая начисто те нервные окончания, которые когда-то ласкали его пальцы. Вскоре Поло встал, натянул штаны, застегнул ремень, затем спустил воду в унитазе. И когда дверь кабинки открылась, полный решимости Джон закрыл проход, его неожиданное присутствие испугало Поло.
— Ты мне поможешь, — вот когда он прошептал слова, не задерживаясь ни на мгновение. — Ты должен мне помочь.
— Извините, — сказал Поло, отступая назад. — Извините, — повторил он снова, пытаясь протиснуться мимо.
Джон не подал виду, что услышал его, одновременно не давая Поло уйти. Пот блестел у него на лбу, поблёскивал в бороде. Теперь Поло придётся подождать, сказал он, потому что он ждал достаточно долго. Это Поло он пытался найти.
— Теперь ты поможешь мне.
Правда, выражение лица Поло не выказывало ни малейших признаков симпатии или узнавания, только опасение и страх — недоверие к незнакомцу, стоящему перед ним, к небритому человеку, удерживающему его в кабинке.
— Прошу простить — не дадите ли вы мне пройти?..
Он положил руку на грудь Поло.
— Это я, — прошептал он. — Ты меня знаешь.
— Послушайте, я вас не знаю, ладно? Подвиньтесь…
— Разве ты не видишь, это я, — перебил он, заталкивая Поло глубже в кабинку. — Из парка Миссии. — Он вдвинулся внутрь. — Каждый четверг и субботу. — Закрыл дверь кабинки, запер её и, касаясь грудью его груди, прошептал: — Это я.
Только тогда он заметил, как челюсть Поло отвисла, но в то же мгновение узнавание сменилось маской отрицания.
— Мне очень жаль…
Несмотря на то, что он смотрел на него с надеждой, несмотря на то, что он изучал его.
— Прошу меня простить — вы меня смутили…
— Даже зная правду, даже когда он рассказал о своём деле («Без тебя у меня ничего не получится, я не смогу очистить своё имя от подозрений, я влип — но ты пойдёшь со мной к детективу, скажешь ему — это не займёт много времени, это спасёт меня, — и твоя семья не услышит ни слова, я обещаю»).
— Я извиняюсь, я не знаю, о чём вы здесь говорите, — в самом деле, я не могу вам помочь!
Он стал умолять, он говорил: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» — словно ребёнок охваченный гневом.
— Послушайте, я не могу вам помочь, вы что не понимаете?
— Пожалуйста, у меня никого нет, мне некуда идти; я так долго пытался найти тебя — помоги мне.
Поло кивнул, скосил глаза, словно вежливость взяла в нём верх. Затем успокаивающая рука легла на плечо Джона:
— Ну хорошо, во всяком случае, я могу для вас кое-что сделать, хорошо?
— Спасибо. — Джон на мгновение вспомнил те дождливые вечера в туалете парка Миссии с Поло, те минуты в дальней кабинке, которые сейчас казались такими идеальными, сущей мечтой.
— Я могу немного помочь.
Рука убралась с плеча Джона, исчезла за спиной Поло и вернулась с бумажником. Затем он, не веря своим глазам, смотрел, как материализовались две двухдолларовые купюры, зажатые между пальцами Поло.
— Это всё, что я могу для вас сделать.
Поло взял его за руку, вложил в неё купюры.
— Это немного поможет, теперь вы не возражаете, я пойду?
— Мне не нужны твои деньги.
— Послушайте, я был с вами терпелив, вы впустую тратите моё время, пожалуйста, подвиньтесь, не то я сам вас подвину.
Поскольку Поло вернул бумажник в карман, Джон дал долларам упасть на пол.
— Не отвергай меня — как ты смеешь — ты мне нужен…
С Поло было достаточно; он навалился на Джона, ухватился за замок кабинки, только для того, чтобы его с силой оттолкнули назад.
— Не отвергай меня…
— Позвольте мне выйти, — заявил Поло раздражённо. — Вы меня выпускаете, я вас впускаю, или я вызову полицию и скажу, что вы меня изнасиловали, понятно?
Джон покачал головой и ничего не сказал. Ещё раз Поло тщетно потянулся к замку, протискиваясь мимо Джона с криками:
— Помогите! Помогите!..
— Заткнись, — прошипел он в панике. — Заткнись!
— Кто-нибудь… пожалуйста!..
Как он теперь ненавидел Поло, как он презирал самый его вид — трус, такой же, как Росас, такой же, как Джулия, такой же бесполезный, не прощающий и жестокий, как все остальные.
— Кто-нибудь…
— Заткнись!..
Позже перебирал в памяти случившееся, перенастраивая то, во что едва мог поверить: как будто это случилось на самом деле, он был уверен, что оказался не в состоянии ухватить Поло за горло так плотно, что тот начал вырываться.
— Не отвергай меня, ты не должен меня отвергать…
Он сжимал и сжимал шею с такой ненавистью, с таким презрением…
— Чёрт бы тебя побрал, чёрт бы…
И Поло после недолгой борьбы перестал сопротивляться, словно его тело неожиданно приняло яд Джона.
— Сукины дети, вы все — вы погубили меня…
Пальцы не разжались, соскользнув с шеи, покрасневшей от невообразимого давления, — пальцы не пересчитали отброшенные купюры, не смяли их и не сунули в побледневшие губы Поло, в слабо дрожащую глотку.
— Заткнись — просто заткнись…
И не было этих стеклянных глаз, обмякшего тела, сползшего на сиденье унитаза.
— Чёрт бы тебя побрал…
Ничего из этого не случилось.
И тем не менее, несмотря на то как он устал, он не мог забыть, как горячечно полез в карман Поло, как его пальцы нащупали бумажник и вытащили его.
