Итак, два рожка по 30 патронов калибра 7,62, полированное цевье, затворная рама и возвратная пружина, развернутые на промасленной бумаге, лоснились от смазки. Тут же лежали шомпол, штык-нож, две гранаты для стрельбы из РПГ- 29, четыре лимонки РГД-5 и, собственно, гранатомет, известный в армии под кличкой «Вампир». Мне тотчас припомнилось, что миновала суббота. Судя по арсеналу, Вьюн планировала устроить кровавое воскресение в Казейнике. Судя по тому, что чемодан племянница Щукина могла и раньше открыть, моей измученной персоне в ее свирепых замыслах отводилась не последняя роль. «А может и последняя, - рассудил я мрачно. Смотря откуда счет повести. От завязки предстоящей операции, либо же от ее наиболее вероятной развязки».
- С чего начнемте? - покосился я на существо. - Вокзал, телеграф и почта? Или славянские казармы для начала захватим?
- Сначала завтрак, - Вьюн коротко изложила повестку дня. - Потом вы соберете пулемет.
- Еще и пулемет имеется?
- Ну, автомат. Какая разница?
- Послушай-ка, существо. Ты что задумало?
- Меня Вьюном звать. По дороге узнаете.
- Прямо здесь и сейчас, как пишут в передовой статье «Казейник цайтунг». Иначе дороги не будет.
- Пустырник закончился. Валерьянку пришлось вам заварить. И еще тут пузырек «валокордина», могу накапать. И облатка транквилизатора какого-то. Щукин успокаивался после запоев.
Сунулась в тумбочку. Зашуршала там. «Значит, что-то особенно извращенное затевает, пигалица, - прикинул я сообразно ее беспокойству на предмет моей возможной болезненной реакции. - Штурм комбината «Франкония» как минимум. Захватим заложников штук пятьсот. Выдвинем требования. Потом заложников будем расстреливать. Через каждый час рыл по десять. Какие у нас требования? Два лимона мелкими купюрами? Контейнер соломы? Заправленный самолет с экипажем?». Я следил за ней, исполненный глубокого отвращения. Наблюдал, как она стянула ковшик с керогаза. Как сливает она валериановый отвар в уже фаянсовую кружку с гербом Союза Советских Социалистических республик, боле смахивающим на венок от Ельцина. Я осмотрелся. Милицейские брюки висели под кителем вниз подтяжками в открытом шифоньере. Можно было эту заразу подтяжками связать. И запереть в шифоньере.
- Колись, хлыстовская проститутка. Я тебе не поп Гапон. Я не возглавлю даже мирную демонстрацию спортивной одежды.
Полезла в просторные карманы моего сброшенного на пол дождевика. Достала оттуда консервы в трех банках и свернутый ватманский лист. Развернула его.
Я сразу узнал работу Марка Родионовича. «Надо же. Все предусмотрела, фурия, - ошпарив горло, я запил валериановым отваром сразу три седативные таблетки. - Чертежик свернула с кульмана, продуктами запаслась. Сейчас поставит мне боевую задачу».
- Где ключ от шифоньера?
- Вам надо в Москву? Мне тоже. Ворота примерно здесь, - Вьюн чиркнула ногтем по схеме. - Напряжение на колючке отрубили давно. Замок на воротах плевый. Но ключ от шифоньера не подойдет. Там шире скважина.
- Куда ворота?
- На мусорную свалку. Про оборотней старухи плетут. Возня.
- А собаки?
- Собаки есть, - Вьюн шмыгнула носом, и посмотрела на меня печальными глазами. - Для того и оружие. В морской бинокль я штук восемь насчитала. Примерное число. Я их впервой при обмене еще заметила. А после нарочно лазила на трансформаторную будку с биноклем.
- Так, - присевши на кровать, я закурил последнюю сигарету. - Насчет будки. Назови мне две причины, по каким я не должен тебя обменять на самогон. Меня терзает похмелье. Одна причина, боюсь, не искупит моих терзаний.
- Вы грязный сатир, - губы Вьюна задрожали.
- Правильно. А Никола-чревоугодник и этот прыщ в тюбетейке, что тебя за мной следить приставили, чистые ангелы.
- Зачем ему за вами следить? Он за собой-то не следит. А Болконский от меня просто отделался. Когда я в их секту вступила, он приблизить меня хотел. Брюки расстегнул, схватил за волосы и приблизил. А когда я ему врезала по яйцам, приказал изнасиловать коллективно. У них это принято. Бабы должны ублажать мужскую похоть. Но тут за меня сам Никола-чревоугодник вступился. Сказал про любовь и согласие, а кто любви не имеет, звенящий треугольник. Это про меня. И сказал, что когда я созрею, сама паду как плод с дерева жизни. И стану падшая. И каждый сможет мной обладать. Болконский смолчал, а осенью и вы подвернулись. И он так прикинул, что ваши яйца тоже не железные.
- Трогательный рассказ, - докурив до фильтра, я встал с кровати. - Пошли к татарину.
- Зачем?
- На самогон тебя обменяю. Самогон мне поможет собраться с мыслями.
Она стянула с шеи велосипедную цепь.
- А если вам по лбу треснуть, это поможет собраться с мыслями?
- Нет. Пошли к татарину.
- А оружие?
- Оружие в саду закопаем. Попади оно в руки анархистов или славян, будешь ты проклята участковым Щукиным до седьмого пота.
Вьюн вцепилась в мой рукав.
- Два обстоятельства.
- Сомневаюсь.
- Меня в Казейник через мусорную свалку завезли.
- Иначе говоря, ты не здешняя, и приехала ты сюда не автобусом. Допустим, ты заинтриговала меня.
Я снова сел на кровать.
- Отсюда валяй подробно. Кто, зачем, и с какой целью.
- «Зачем» и «с какой целью» синонимы, - обнаружила Вьюн познания в лингвистике.
- Синонимы помогут мне с мыслями собраться.
Минул год, как 16-ти летнюю Анечку Щукину похитили с московского чемпионата по каратэ среди юниоров, где она завоевала бронзовую медаль. Прямо с медалью и похитили, когда Анечка покинула спортивную школу. Надели мешок на голову, сунули в багажник и привезли на мусорную свалку, где покойный дядя сменял ее на какого-то лаборанта Максимович, какого раньше прятал в погребе. Четверых злодеев на обменном пункте Вьюн запомнила и после встречала не однажды: Вику-Смерть, офицера славянского ордена Могилу, его подручного по кличке Перец и бургомистра. Пятого она так же ясно помнила, но более в Казейнике не встречала. «Плейбой в отставке. Лицо такое узкое, тонкие губы, челка цвета грязной соломы. Короче, из мушкетеров двадцать штук спустя», - портрет, набросанный Анечкой, точно соответствовал описанию магистра Словаря в его последней версии. Так Анечка и поселилась у капитана, запившего беспробудно ввиду любимой племянницы.
- По вечерам, когда я стаскивала с него сапоги, он крыл меня в пять этажей за этого Максимовича. Мол, если б не я, хрен бы немцы гениального химика в свою лабораторию залучили. А так он получился иуда форменный, а я вышла как тридцать керенок.
- Почему керенок? - спросил я, прошедши краткий курс ее истории. - Иуда не слышал о бумажных деньгах.
- Обесцененная валюта. Щукин презирал меня как живой укор. Теперь он сгинул. Здесь меня презирать больше некому. Только в Москве.
- Согласен.
Я насухо протер ветошью автоматические фрагменты, собрал огнестрельный механизм, вставил рожок с патронами, навинтил глушитель и сунул одну лимонку в карман дождевика.
- Это зачем? - Вьюн провела пальцем по глушителю.
- Прибор для бесшумной стрельбы. Тише грохнешь, дальше смоешься. Во втором чемодане что?
- Архив. Уголовные скоросшиватели. Табельное оружие пистолет Макаров. Две обоймы к нему. Обрез винтовки. Щукин его у местной шпаны конфисковал. Еще два ружья охотничьих, разобранных. Патроны с дробью.
- Второй чемодан и остальное оружие верни в тайник. Налегке пойдем.
Вьюн беспрекословно выполнила мое поручение, после чего мы спешно позавтракали и двинулись к мусорной свалке. Помимо велосипедного ошейника, на груди Вьюна качался морской бинокль. Косой мелкий дождь орошал нас исправно, как лейка небесного садовника, испытывающего надежду на то, что мы когда-нибудь вырастем и поумнеем.
- Зря вы дядины кроссовки не обули, - ловко прыгая через колдобины с водой, заметила моя спутница. - В резиновых сапогах ноги сотрете. Глупо.
- Если тебе доведется пережить старую добрую пневмонию, ты постигнешь простую истину: глупость всегда предусмотрительна и дальновидна, ибо вечно стремится к цели, уму непостижимой.
- Например?
- Прожить как можно дольше, хотя ничего, кроме старости, одиночества и болезни не ожидает нас в конце жизненного пути.
- Но зачем?
- Согласен.
- Этого я не догоняю, - сдалась Вьюн после короткого размышления.
- Молодец. Умная девочка.
- Смеетесь?
- Редко.
- А правду говорят, что вы монах?
- Сейчас я отшельник.
- А чем отшельник отличается от прочих?
- Например?
- От Николая-чревоугодника?
- Расстоянием. Отшельник отходит как можно дальше от места, где прочие собрались во имя неясных ему принципов. Чем дальше отошел, тем сильней отличается.
Около часу мы отходили от поселка. Одолели верст пять. По такому бездорожью не мало. Сквозь пелену дождя в стороне пробивались бетонные корпуса концерна «Франкония». Я уже порядком утомился, когда мы, наконец, достигли мусорной свалки, оцепленной высоким проволочным забором, и еще метров с двести прошагали до ворот из той же все колючей проволоки, запертых на висячий замок в форме бочонка.
