— Нет-нет, — быстро ответила Юдит, — только имя… имя…
— Да не имеет значения, — усмехнулась Бьянка. — Главное, что она купила люстру, госпожа начальница.
— Да, Бьянка.
— Но вы не больно-то рады, я посмотрю, — заметила та.
— Нет же, — успокоила Юдит, — это я так, просто так.
Первые ночи дома стали непростым испытанием на психическую устойчивость. Юдит отдавала себе отчет, насколько опасно в темноте в этих незащищенных стенах думать о Ханнесе. Это испытание можно было сравнить с первыми силовыми упражнениями непосредственно после выпадения межпозвоночного хряща. Однако ничего не изменилось. Всякий раз, стоило ей закрыть глаза, перед ней проходила галерея досадных картин из ее жизни в последние месяцы, и Ханнес в них неизменно являлся главным мотивом, что вызывало страх. Не оставалось ничего другого, как не давать глазам сомкнуться, насколько хватало сил. В результате каждый день Юдит недосыпала по несколько часов.
В голове возникали и иные противоречивые мысли о нем: Ханнес поменял стороны, вышел из тени и из преследователя превратился в союзника. Это были прекрасные, просветленные фантазии: в сотрудничестве с ним Юдит освобождалась от страхов, становилась открытой к друзьям, ломала барьеры недоверия к брату Али, искала и обретала близость с родителями. Ханнес брал на себя роль лидера, покровителя и посредника, связующего звена между ее внутренним и внешним миром, которого ей давно не хватало, гарантом гармонии, ключом к ее счастью.
Юдит сделала вывод, что подобные акробатические скачки мысли, приводившие ее к идее, что не все в жизни так плохо и опасно, стали следствием смены лекарств. Желая сохранить в себе подольше чувство защищенности, она увеличила дозу всех трех принимаемых порошков — что ей категорически запрещала делать Джессика Райманн — и вводила себя в состояния, подобные легкому дурману. Иногда фантазии сопровождались приступами тоски по Ханнесу, и тогда Юдит желала немедленно вернуть его в свою жизнь.
Когда действие медикаментов проходило, — это случалось, как правило, между полуночью и рассветом, — она снова оказывалась в одиночестве на другой стороне, покинутой всеми, кто играл в ее жизни важную роль, и неспособной сделать хотя бы мышиного шажочка к ним навстречу. Ее враг, Ханнес, снова оказывался на темной стороне и становился причиной всех несчастий, причиной ее заболевания. Мысль о близости к этому человеку смущала Юдит, хуже того, она с нетерпением стремилась к ней. И сама удивлялась приступам наивной доверчивости и своей раболепной покорности.
Однако и в периоды плохого настроения случались изломы. Иногда Юдит ловила себя на том, что ее выруливало в противоположное направление на путь, который уводил все дальше от близких людей, не делавших ей ничего дурного, и который неизбежно вел в тупик изоляции. И тут она вспомнила о предупреждении психиаторши. Похоже, Юдит вознамерилась тупо, не доверяя никому и относясь ко всем враждебно, следовать курсом на остров вечных сотенных пациентов. Чтобы этого не допустить, она принимала таблетку, и клетки мозга отправлялись в следующий заезд по русским горкам.
В магазине Бьянка приготовила еще один сюрприз. На офисном стуле Юдит восседал Басти, на коленке — бумага и шариковая ручка. Молодой человек смущенно покручивал пирсинговый шарик чуть выше губы.
— Мы вышли на его след, — объявила Бьянка.
Юдит представила, как слова вылетают у Бьянки изо рта в виде пузыря с текстом внутри, как в детективных комиксах.
— Думаете, мы забыли? Нет, мы хотим, чтобы вы снова встали на ноги, так, Басти?
Молодой человек пожал плечами, но потом одобрительно кивнул. Бьянка провела рукой по его рыжей шевелюре и наградила поцелуем в лоб.
Вслед за этим они выступили со своим первым отчетом о проделанной работе: сначала они решили наблюдать за Ханнесом, когда тот будет входить в архитектурное бюро и выходить из него. Но там он ни разу не появился, сколько бы раз Басти ни выходил на слежку, — пояснила Бьянка. — Вывод: он работает где-то еще или дома, либо болен, либо в отпуске. Басти быстро пролистал свои записи, поднял изогнутый палец и пробубнил: или он безработный.
В течение восьми рабочих дней после службы Басти припарковывал свой автомобиль на Нисльгассе напротив дома Ханнеса и вместе с Бьянкой брал под наблюдение парадную дверь. Там он появлялся довольно часто, я собственными глазами локализовала объект, — хвасталась Бьянка. Юдит: идентифицировала объект. Бьянка: что, простите? Юдит: ты хочешь сказать, что узнала его? Бьянка: ну да, это он самый, ваш Ханнес, то есть ваш экс-Ханнес. Так, как он двигается, не делает никто в мире.
В самом Ханнесе, правда, трудно было найти нечто подозрительное, — узнала Юдит, — он приходил или выходил всегда один. Вид у него был затравленный или нервный. Один раз он попридержал дверь для пожилой дамы, в другой раз дружелюбно поприветствовал у входа молодую семейную пару. Одет неброско, так что даже Бьянка не могла точнее описать его одежду.
Дальнейшие наблюдения выявили следующее: в отдельные вечера Ханнес покидал дом неоднократно с короткими интервалами — и никогда с пустыми руками. Иногда у него под мышкой была папка с документами. В другой раз он нес черный деловой портфель, несколько раз его видели с фиолетовым спортивным рюкзаком за спиной, пару раз с болтавшимися в руках хозяйственными сумками и один раз с большим завернутым предметом на плече, видимо тяжелым, как можно было понять по его напряженным движениям.
— Когда Ханнес выходил из дома вечером в последний раз, а также оставался ли в какие-то дни на ночлег за городом, пока неизвестно. Но скоро мы это выясним, — решительно заявила Бьянка, — если нам вообще это еще нужно. Так нам продолжать, начальница? Нам, в принципе, понравилось.
После недолгого колебания Юдит дала добро. Не могла же она лишить их радости поучаствовать в первом совместном деле?
Когда она получила в руки письмо от Ханнеса, то пребывала в положительной, гармонической фазе. Это первое непосредственно ей адресованное письмо с момента его таинственного ухода в тень летом. Юдит оценила как добрый знак, что ее рука при этом не дрожала. Она прислонилась к кухонным полкам, откусила от круассана и принялась изучать послание с таким же чувством, будто это обычный рекламный буклет по установке оконных уплотнителей. Две страницы длинного текста были напечатаны на компьютере. Они выглядели неброско, как и штамп отправителя: «Ханнес Бергталер, Нисльгассе 14/22, 1140 Вена».
«Дорогая Юдит, — Юдит прочитала письмо до конца и не увидела в нем ни одного восклицательного знака, — до меня дошли сведения, что ты попала в больницу. Надеюсь, ты поправишься. Стационар, руководимый унив. проф. д-ром Карлом Вебрехтом, где тебе, вероятно, предстоит проходить лечение, пользуется заслуженной славой. И я убежден, что ты попала в хорошие руки.
Две недели назад ты оставила мне на автоответчике сообщение, которое меня сильно задело. Знаю, что время, которое мы провели вместе, было самым прекрасным в моей жизни. Много злоключений произошло тогда. Я знаю также, что допустил серьезные ошибки. Как известно, любовь слепа. В результате ты от меня отвернулась. В моей безграничной любви к тебе я этого не хочу допускать и в мыслях. Я совершил поступки, и теперь глубоко раскаиваюсь в них. Вмешался в жизнь твоей семьи, хотя ты меня об этом не просила. Поступил нецелесообразно, и тебе было неприятно. За это прошу у тебя прощения. В свое оправдание могу привести в качестве довода, что в то время я был очень занят и в конце концов оказался в больнице с синдромом эмоциональной опустошенности. Тогда я дошел до своей нижней точки, и мне не хотелось, чтобы ты знала об этом, тем более переживала, а то и вовсе начала развивать в себе чувство вины.
Постепенно прибегание к терапевтической помощи стало важным фактором, однако мне удалось-таки провести разделительную линию между мной и тобой. Поверь, это было непросто, это был самый глубокий и темный тоннель на моем жизненном пути. И я его прошел, свет снова озаряет своими лучами мою дорогу, правда не так ярко, как раньше, но день ото дня он по чуть-чуть прибавляет. Юдит, я никогда больше не приближусь к тебе. Я обещаю.
Твое сообщение на мобилбокс, дорогая Юдит, доставило мне сердечную боль. Ты как будто изменилась и стала не похожей на саму себя — агрессивной, озлобленной, полной ненависти. Твои слова причиняют боль. Ты пишешь, что тебя не купить на дурака, что ты якобы уверена, будто я за тобой наблюдаю, что я не смогу больше внушать тебе страх, ты хочешь, чтобы я, трус, показался. А если не покажусь, то ты меня разыщешь, где бы я ни находился.
Юдит, я никогда не желал вселять в тебя страх, одна только мысль об этом представляется мне страшной. Мне казалось, что в интересах нас обоих будет, если мы на какое-то время перестанем видеть и слышать друг друга. Поэтому я уединился. В данном случае я всего лишь последовал совету наших общих друзей. Они дали мне понять, что сейчас я вызываю в тебе аллергическую неприязнь. У меня и в мыслях не было прятаться от тебя. Не хватало мне еще приобрести в твоих глазах образ труса. Чтобы сказать тебе об этом, я и взялся написать это письмо.
