На столе стояли бутылки с вином, тарелки с холодным мясом и салатом. Вечер пятницы, как ей объяснили: сегодня на пикнике все покупное, но завтра ее угостят чем-нибудь получше…
Джесси жила тут почти весь месяц, который уже близился к концу, а Лайонел приезжал каждые выходные.
— Я не могу без твоей дочурки, — заявил он. — Она моя любимица.
Томас бывал тут несколько раз. Эдвард вообще не приезжал (сегодня впервые), поскольку у него было слишком много дел. Элис навещала Саманту, которую уже уложили — для такой малышки время уже позднее.
Элис пристально рассматривала Викторию, ей показалось, что критически. Хотя сама Элис считала, что это она оказалась в невыгодном положении. Она выросла в семье провинциального адвоката и была уверена, что Стэйвни ею недовольны. Они же много путешествовали, были людьми светскими, либеральными, щедрыми, зачастую даже повергали Элис в шок. Ее мнение о Стэйвни ухудшилось, когда они позволили чернокожей девчонке называть Джесси с Лайонелом бабушкой и дедушкой. Элис считала, что ее чувства неправильные, но ничего не могла с ними поделать. Когда Мэри попыталась назвать Эдварда дядей, он сказал: «Нет, зови меня Эдвардом», и она послушалась; отца она уже тоже звала Томасом. Если Эдвард ей дядя, значит, Элис — тетя, но малышка почувствовала, что Элис это не понравится.
Виктория к Элис не ревновала. Ее Эдвард, добрый мальчик, которого она встретила много лет назад, так и жил в ее мыслях, не изменившись, а нынешний Эдвард ей особо не нравился. Вообще-то, теперь она находила Томаса более приятным, чем старший брат.
Ужин был вялый и сонный. Джесси все зевала и извинялась, так что и Виктория с легкостью призналась, что устала.
— Обычно, — сообщил ей Томас, — по вечерам мы играем во что-нибудь, но сегодня не будем.
Виктория пошла вместе с Мэри в ее комнату, где Саманта уже уютно спала в своей маленькой кроватке. А у Мэри была большая кровать, как у самой Виктории. Мэри протянула к матери руки, поцеловала ее, улыбнулась и заснула.
Виктория пошла в свою комнату, проверила, приполз ли паук обратно, но не увидела его, нырнула в постель и натянула белое покрывало. Тут она в безопасности.
Вечер пятницы. Еще целых две ночи — она не хочет, не может, ей тут противно. Слышно было, как ухает сова. Это разве не предвестник смерти? Она сидела на том большом дереве. Этот сад такой ужасный. За ужином Лайонел сказал Мэри, чтобы не забыла вынести крошки жабе.
— Там темно, — сказала Мэри, успокоив мать своим разумным возражением.
— А жаба видит в темноте, — ответил Лайонел.
— Ненормальная жаба, — заметила Джесси, — не думаю, что они обычно питаются крошками цельнозернового хлеба, почему они пришлись им так по душе, я понятия не имею.
— Накопаем им завтра червей, — пообещал Лайонел.
Виктория наконец все же заснула, а когда рано утром открыла глаза, заметила, что ночью к ней пришла дочь и легла рядом, поверх покрывала. Приподнявшись на локте, Виктория очень долго наблюдала за спящей дочкой, словно она могла уплыть за горизонт, как кораблик, как будто Виктория хоть раз видела море по-настоящему, а не в телевизоре. За крепко закрытыми веками ее ребенка уже жил незнакомый Виктории мир.
Она постаралась отыскать в своем чемодане что-нибудь под стать старому свитеру Лайонела с дырой на рукаве, слаксам или затрапезной серой юбке Джесси. Подходящей обуви у нее тоже не было. Говорили что-то о прогулке, о том, чтобы Мэри с Самантой и какими-то еще девочками покатались на пони.
Виктория остановилась перед входной дверью, ей казалось, что за ней — джунгли. Все, что она знала о них, как и все мы, она почерпнула из телепередач: там опасно, полно диких зверей, крокодилов, змей и насекомых. Здешние джунгли были совершенно иные, хотя тем не менее все равно полные враждебно настроенных обитателей. Если бы только можно было уехать, уехать прямо сейчас — но она не хотела, чтобы Мэри пришлось ее стыдиться…
Когда закончился затянутый завтрак — выпив чаю, ей пришлось выслушать рассказ Джесси о важности правильного завтрака, — все собрались и пошли гулять в лес неподалеку, где было очень сыро. Виктория сказала, что останется и посидит под деревом, но там наверняка полно всякой живности, которая будет на нее сыпаться, так что в итоге она попыталась найти пристанище в комнате, которую называли гостиной. Она забралась с ногами в огромное кресло, чтобы на нее никто не заполз.
После обеда все набились в машины и поехали в какое-то известное кафе за несколько километров, выйдя из машин, все снова пошли гулять, за исключением Виктории и Мэри, которая захотела остаться с мамой.
— Бедная моя мамочка, — пронзительно сказала Мэри, и ее глаза налились слезами. — Но я тебя все равно люблю.
За ужином было все так же. Но в этот раз Джесси потушила мясо, Виктории это понравилось, а еще они привезли из кафе большой фруктовый тарт.
Вечер субботы. Еще одна ночь. Виктория уже чувствовала себя преступницей. Все поняли, что ей тут не по душе, хотя вряд ли догадались, насколько ей на самом деле противно, страшно. Паук снова заполз на стену, она ударила по ней ногой, и он сбежал в щель и там выжидал. Виктория решила не сводить с него глаз, но в комнату налетели мотыльки — она не закрыла вовремя окно. Огромная ночная бабочка села на стену, отбросив громадную тень. Последний раз похожую ужасную треугольную тень на стене она видела в фильме про Дракулу.
На следующее утро Виктория спустилась рано — с чемоданом. Она не представляла, как именно доберется до станции, но знала, что непременно доберется. Элис уже встала и пила чай.
— Тебе тут не нравится? — спросила она.
— Да.
— Жаль.
— А тебе разве нравится?
— Да, я хотела бы жить тут вечно, никуда отсюда не уезжала бы.
— Ничего себе, — вяло сказала Виктория.
— Да, это так. Эдвард пока не может уехать из Лондона, но мы через некоторое время купим дом в деревне и будем там жить.
— Типа этого? — с недоверием спросила Виктория.
— Нет, побольше. И более комфортный, — она добродушно посмотрела на Викторию и мягко добавила: — Ты не обращай на них внимания. Иногда они бывают чрезмерны.
— Дело не в них, — ответила Виктория, — а в самом месте.
Полное непонимание: Элис нахмурила лоб, смутилась. Виктория была готова заплакать.
— Мне хочется домой, — взмолилась она, как ребенок. А потом добавила по-взрослому: — Я бы и уехала, но не хочу, чтобы Мэри меня стыдилась.
— Не будет. Она хорошая девочка, если такие вообще существуют. Саманта ее просто обожает. Вот что! Я отвезу тебя на станцию, а им скажу, что тебе стало плохо.
— Это даже не ложь, — ответила Виктория.
Итак, Виктория села в машину Эдварда и Элис, и ее отвезли через утреннюю деревушку на станцию.
Виктория сама никогда не садилась за руль, ей не приходилось, и мастерство и скорость, с которой Элис вела машину, удручали ее. Она утешала сама себя: «Я тоже кое-что умею».
Когда они доехали до станции, Элис взяла свою сумку, пошла в кассу и купила билет. «Поезд через час».
Они стояли и ждали. Виктория понимала, что эта женщина хоть и внушала ей страх, но желала добра, хотя… имеет ли это значение? Важным было лишь то, что ей нравится Мэри.
— Я себя такой дурочкой чувствую, — робко сказала она. — И не знаю, что подумают Стэйвни. Я должна быть благодарна им, но… на этом все.
— Бедная. Мне очень жаль. Я им объясню, — когда подошел поезд, она даже поцеловала Викторию, и, кажется, от души. — Всякое бывает, — добавила она, довольная своей попыткой дать всему определение. — Не думаю, что они поймут, что тебе просто на природе не нравится.
— Ужасно, просто ужасно не нравится, — с чувством подхватила Виктория и села в поезд, который унесет ее навсегда — если бы только все могло быть так, как ей хочется.
Через несколько дней домой вернулась и Мэри. Виктория заметила, каким унылым взглядом дочка окинула их квартирку: ее не радовал дом, в который Виктория вернулась с таким облегчением, — все только самое необходимое, и все строго расставлено по местам. Мэри подошла к окну, посмотрела вниз, на залитую бетоном землю, Виктории даже спрашивать не пришлось, по чему она тоскует.
Мэри все повторяла, обнимая маму:
— Ты моя мамочка, и я всегда буду тебя любить.
Бесси с Викторией обменялись мрачными улыбками, и скоро Мэри забыла об этом.
Томас дважды водил ее на концерты африканской музыки, но для нее там было слишком шумно. Она, как и мать, любила тишину и порядок.
Спустя некоторое время Викторию пригласили к Стэйвни на ужин, «желательно без Мэри — все равно ей в такое время уже пора спать, да?». И это говорили люди, которые в Дорсете позволяли ей не ложиться, пока не захочется. Вот «без Диксона» можно было бы понимать исключительно буквально. Виктория надела свой лучший наряд, за столом сидела в сборе вся семья Стэйвни. Виктория иногда понимала подтекст разговора между Джесси, Лайонелом, Эдвардом, Элис и Томасом, иногда нет. Лайонел заявил сразу же:
