Его ленч с Маком Бернсом неожиданно оборвался, еще не успев начаться. Официант принес и начал было раскладывать на тарелки заказанные блюда, как вдруг зазвонил телефон. Бернс, которого куда-то срочно вызывали, для приличия чертыхнулся, чтобы покачать Палмеру, как он огорчен тем, что должен его покинуть. Однако вызов был, видимо, достаточно важный, и Бернс, извинившись, торопливо удалился.– Не более чем на полчасика,– заверил он Палмера.
В течение двадцати девяти минут Палмер добросовестно поглощал то, что было подано, а затем покинул ресторан и, решив прогуляться к реке, прошагал целых шесть кварталов. Погода была не по-осеннему теплая, но туманная дымка, висевшая над городом, несколько смягчала яркий солнечный свет. Ветерок пробежал легкой рябью по быстрой реке, и Палмеру показалось, что вода покрылась узором крокодиловой кожи. Проплыл буксир, оставляя за собой пенную борозду. Палмер проводил его взглядом.
Свежие порывы ветра трепали ему волосы на висках, и он вдруг почувствовал себя свободным. Пусть это чувство было иллюзорным, сейчас Палмер об этом не задумывался. Он уселся поудобней, медленно, с наслаждением расправил мускулы и стал наблюдать за группой туристов, деятельно фотографировавших друг друга на фоне здания Секретариата ООН. Впервые с тех пор, как его семья переехала в Нью-Йорк, он сознательно делал именно то, что хотел сам. Обычно рабочий день его состоял из запланированных кем-то другим нескончаемых конференций, ленчей, обедов, заседаний различных комитетов, встреч по вопросам деловой стратегии, интервью, выступлений, рукопожатий и бесконечного потока разговоров, разговоров, которые грозили захлестнуть и удушить его.
Его жизнь вне работы ограничивалась беседами по утрам за семейным завтраком относительно посещения театров и обсуждениями, как лучше провести уик-энд в загородном доме родственницы Эдис – Джейн в Роклэндкаунти. Все остальное время было у него поглощено такого рода деятельностью, которую нельзя было отнести к чисто деловой или исключительно светской,– то были церемонии по закладке различных фундаментов, присутствие на трибунах во время парадов, участие в пикниках различных ассоциаций, уик-энды у Бэркхардта, ленчи и обеды в деловых клубах «Киванис» и «Ротари», раздачи наград и т. п.
Он вспомнил, что только один раз, в субботу, ему удалось урвать время, чтобы повести в балет Джерри и наутро, в воскресенье, покататься верхом с сыновьями в Сентрал-парке на плохо объезженных лошадях, взятых напрокат из конюшни на Уэст Сайде. Да еще однажды Эдис и он были приглашены на чай, устроенный попечителями Музея современного искусства, где он с одним из отпрысков Рокфеллера обсуждал достоинства модели Форда марки «А» и поглотил такое чудовищное количество хереса, что после этого мог поклясться, что больше не прикоснется к этому напитку, во всяком случае в ближайшие годы.
Палмер решил, что не мешало бы и постоять у статуи Свободы и побывать на рыбном рынке Фултона и взобраться на крышу Эмпайр стейт билдинг, но главное было не в том. Просто ему надо бы побродить по новому для него городу, в который он переселился, и, образно выражаясь, заглянуть в лицо Нью-Йорку, найти в нем черты, которые покажутся ему привлекательными и помогут освоиться с ним.
– … не окажете ли вы такую любезность? – прозвучал над ним чей-то женский голос.
Палмер, вздрогнув, поднял глаза на женщину, которая, вероятно, все это время что-то говорила ему.
– Простите, что вы сказали? – спросил он.
– О, это очень просто, вы посмотрите вот сюда, а потом нажмете эту кнопку,– ответила женщина.
Он немедленно поднялся со скамьи, поняв наконец, что от него хотят. Стоявшая перед ним женщина просила сфотографировать ее вместе с мужем и маленькой дочкой. Палмер кивнул в знак согласия и взял у нее из рук фотоаппарат.
– Нам хочется, чтобы на снимке получилось и здание ООН,– сказала женщина и поспешила к мужу и дочери, на бегу поправляя волосы.
Палмер заглянул в видоискатель, взял в фокус семью с таким расчетом, чтобы здание ООН тоже вошло в кадр, и только собрался нажать на кнопку, как женщина закричала: – Постойте! – И толкнула в спину дочку.– Улыбайся, выпрямись и улыбайся,– скомандовала она.
Палмер ждал. Он видел, что девочке все страшно надоело. Отец был несколько смущен, поза его как бы выражала молчаливую просьбу к Палмеру не отождествлять его с экспансивной супругой, воспылавшей желанием увековечить все их семейство на фоне циклопической архитектуры ООН.
Наконец девочке удалось выдавить из себя унылую улыбку, и Палмер щелкнул затвором фотообъектива.– Спасибо! – крикнула женщина. Подняв девочку на руки, муж спрятал за нее свое лицо и тоже пробормотал какие-то слова благодарности. Женщина, беря фотоаппарат, наградила Палмера такой утрированно-сияющей улыбкой, что Палмер даже почувствовал неловкость за то, что не смог достойным образом оценить ее восторженную благодарность.
– Не за что, пожалуйста,– проговорил он и с облегчением снова уселся на скамейку.
Он видел, что семья направилась было в сторону Первой авеню, но женщина настойчиво сворачивала влево, устремляясь к зданию ООН, а мужчина большим пальцем указывал своим домочадцам вправо и упорно шел своим путем.
Вот она, семейная общность душ! – подумал Палмер, глядя им вслед. Продолжая спорить и жестикулировать, они пропали из виду, только крик маленькой девочки, нечленораздельный и пронзительный, все еще доносился издалека. Однако всех троих уже поглотила толпа туристов. Они исчезли, как амебы в пасти гигантского осьминога. Там, где только что каждый из этой семьи тщетно пытался навязать другому свои взгляды и стремления, теперь плыла слитная людская масса, сотни ног: женских, обтянутых джинсами, морщившимися на слишком толстых ляжках, или мужских – в устало обвисших, бесформенных дешевых брюках.
Людское месиво с указующими на что-то руками и шагающими куда-то ногами, похожими на щупальца осьминога, устремлялось вперед, поглощая и переваривая в своем чреве все, что встречалось на пути. Каждый из этой толпы отчаянно старался вобрать в себя как можно больше нью-йоркских диковин, запастись ими впрок, чтобы потом, в долгие зимние вечера, перебирать и оживлять их в своей памяти.
Палмер со вздохом отвернулся и перевел рассеянный взгляд на реку. Пенный след от буксира не таял в ее быстрых зелено-черных потоках, полных сточных вод, пена вздрагивала и качалась на поверхности, точно в кружке темного портера.
Общность интересов, единство, снова подумал он. Просто стадный инстинкт, попытка создать что-то значительное из посредственного материала путем бесконечного приумножения этого второсортного материала.
Все, что нас окружает, становится второсортным, день ото дня все ухудшается, и никто не замечает, с какой быстротой это происходит, размышлял Палмер. Качество продукции падает, лишь бы подешевле, лишь бы побыстрей сбыть с рук. Установлены умышленно заниженные, устарелые нормативы прочности текстильных изделий и качества других товаров, строительных материалов и всего прочего. Но самое удивительное, что никто не жалуется. Более того, никто как будто и не реагирует на это. Достаточно понаблюдать, как люди настраивают свои телевизоры, размышлял он. Никто не дает себе труда разобраться, для чего служат многочисленные ручки телевизора. Поэтому и изображения на экране получаются искаженные, тусклые, не в фокусе, то слишком контрастные, то совершенно темные в зависимости от того, как изначально был настроен телевизор. При помощи этих ручек можно бы что-то сделать, но только начнешь налаживать, как вдруг исчезает даже то плохое изображение, которое до этого было на экране, поэтому лучше вообще ничего не делать. Все равно через год появится новая модель телевизора или какая-нибудь еще более замысловатая антенна. Стоит ли тревожиться?
И стоит ли волноваться из-за того, что электрические бритвы плохо работают и не могут даже подровнять бачки? Стоит ли беспокоиться из-за того, что все уже забыли, какой аромат у свежего апельсинового сока или хорошего, только что сваренного кофе? Разве имеет значение тот факт, что широкоэкранные кинофильмы всегда демонстрируются не в фокусе, несмотря на их невероятную ширину? Или то, что конструкции сидений в автомобилях новой модели буквально калечат своих пассажиров, а «дворники» на ветровых стеклах только размазывают грязь? Зачем придавать значение тому, что длительно хранящиеся в холодильниках готовые обеды всегда имеют привкус металла или картона, или тому, что табак оказался возбудителем рака легких… Палмер вынул из кармана пачку сигарет, закурил, глубоко затянулся и с удовольствием выдохнул дым в окружающий его прозрачный воздух. Легкий ветерок тут же развеял дымное облачко.
Настроения надо прибрать к рукам, решил Палмер. Нельзя им поддаваться. Он встал, потушил носком ботинка сигарету и пошел вдоль Первой авеню по направлению к деловым кварталам города. До встречи с Бэркхардтом оставалось еще почти два часа: времени больше чем достаточно для того, чтобы погулять по городу и повидать все, что захочется. Однако вместо этого Палмер подошел к зданию ООН и позвонил из автомата в банк.
