— Хорошо, пусть все так, но тогда скажи мне, откуда вообще берутся души, когда в мире каждый год увеличивается количество людей? — Михалыч с сомнением поглядел на Дорохова. — Ведь откуда-то они берутся?
— Ну, это не вопрос! — сходу отмахнулся Андрей.
— Животный мир вымирает, всякие там жучки-паучки, так что душ у Господа всегда в избытке. Одна только беда — мельчают!
Михалыч недоверчиво покачал головой, нагнувшись, попробовал дно вызывавшей опасения сумки.
— Странный ты, Андрюха, малый: никогда не знаешь, когда ты шутишь, а когда всерьез… — и без всякого перехода продолжил: — Зря ты книжками торгуешь, летом лучше всего идет мороженое. Я тебе как другу скажу: в день продаю до четырехсот пачек. Сам прикинь, какие можно срубить бабки!
— А я не жадный, мне много не надо. Книжки, Михалыч, совершенно особенное дело. — Андрей потушил окурок о каблук ботинка, поглядел, не появилась ли электричка. Зеленая железная гусеница как раз выползала из-за поворота. Народ заволновался, начал тесниться к краю платформы в расчете занять место получше.
— Да уж, наслышаны! — как-то криво усмехнулся Михалыч, взялся за ручки тяжеленной сумки. — Говорят, ты им сказки рассказываешь…
— А что делать, — улыбнулся в ответ Дорохов, — если в детстве им никто сказок не читал…
Уже в поезде, переждав, пока люди рассядутся по лавкам, Михалыч пошел по вагону. Жара томила, мороженое люди брали охотно и, насколько мог судить Андрей, про доходы приятель ему не соврал. Наконец, когда народ обзавелся сладким товаром, он и сам выступил вперед, обвел взглядом пассажиров. По большей части это были мужчины, возвращавшиеся домой после смены и не слишком расположенные к тому, чтобы их поминутно тревожили. Однако Дорохова это не смутило.
— Прошу извинить за беспокойство, — начал он, как это делают все торгующие в электричках коробейники, — но мне кажется, вам будет приятно и полезно услышать одну историю, которая, возможно, поможет многим из вас по-другому посмотреть на себя и на мир. Вовсе не секрет, что от того, каким сам человек себе представляется, зависит его успех в жизни, зависит то, как он живет. Поэтому, послушав сказку, кое-кто может задуматься о своей судьбе и уж, во всяком случае, не станет спешить осуждать других — а мы все этим грешим, — тех, кто ведет себя не так, как остальные.
Андрей сделал паузу. Кто-то из пассажиров заулюлюкал, кто-то засвистел, но многие зашикали, требуя тишины и продолжения рассказа.
— Давным-давно, — начал сказку Андрей, — под огромными лопухами, что росли за садом местного пастора, мать-утка высиживала птенцов…
Он дошел до середины истории о Гадком утенке и уже принялся рассказывать про то, как тяжело жилось тому у старухи, как все издевались над ним и травили, но тут электричка подошла к станции, и в вагон ввалилась новая толпа пассажиров. Среди них выделялся здоровенный, с накачанными формами малый, с лицом, не изуродованным следами интеллекта. Развалившись на лавке, он тут же закрыл глаза и, возможно, заснул бы, если бы Андрей не продолжил свой рассказ:
— И вот, когда солнце шло к закату, — захваченный грандиозностью описываемой картины, Дорохов заходил между лавками, — когда к темному небу взмыли чудесные большекрылые птицы…
Громила, приоткрыв глаза, сказал на весь вагон внушительно, с угрозой:
— Эй, малый, заткнись, дай подремать! — но вдруг подпрыгнул на месте, заорал во все горло: — Андрюха, ты! Ну, блин, мне подфартило!
Он тут же попытался сгрести Дорохова в объятия, но тот вывернулся.
— Ты что, не узнаешь? Это ж я, Батон! — продолжал греметь качок.
Несколько мужиков поднялись со своих мест, окружили крикуна:
— Ты, Батон, лучше помолчи, а то не посмотрим на твои бицепсы и выкинем из поезда. Сиди и слушай, что умные люди говорят…
— Да я что, мужики, я ничего… — засуетился парень, смирно усаживаясь на прежнее место.
И только когда история про Гадкого утенка была закончена и он вместе с лебедями улетел на юг, а книга сказок полностью распродана, Дорохов подошел к Батону и опустился рядом с ним на лавку.
— Что-то я вас не припомню… — Андрей деловито пересчитал вырученные деньги и аккуратно убрал их в карман.
— А вечер, когда тебя, пьяного, машина шибанула, помнишь? — Батон достал из кармана облегавшей его мощное тело рубахи мобильный телефон, нажал кнопку автоматического набора номера. Когда ему ответили, сказал коротко: — Я нашел его! Не твое дело кого, скажи хозяину, что нашел, он поймет! А теперь, — парень повернулся к Дорохову, — ноги в руки и на встречную электричку, поедем обратно в Москву.
Поскольку все книги были распроданы, возвращение в город никак не противоречило планам Андрея, и на ближайшей же станции оба вышли.
— Приходи завтра! — кричали вслед Дорохову пассажиры. — Про Дюймовочку, про Дюймовочку расскажи! Про Красную Шапочку!..
Электричка в Москву была практически пустой. Батон сидел напротив Дорохова, радостная улыбка не сходила с его налитого самодовольством лица.
— Знаешь, сколько мне хозяин за тебя отвалит? Лучше и не знай! — Маленькие, свинячьи глазки парня заблестели. — Мы весь город перетряхнули, даже к ментам обращались, и ничего, а я — нашел!
По-видимому, это высшее достижение в твоей жизни, подумал Андрей и от души добавил: чтоб ты провалился! Самодовольная уверенность парня начинала действовать ему на нервы. Однако вслух Андрей поинтересовался:
— Кому же и зачем я так понадобился?
— Мне велено тебя найти, а остальное — с хозяином, — ушел от ответа Батон, но вдруг подсел к Дорохову и горячо зашептал: — В тот вечер, когда мы тебя легонько бампером задели, Семен Аркадьевич ехал в казино. Ставки сделал в точности, как ты говорил, и выиграл кучу денег. Потом начал играть сам и все до копеечки спустил. А я-то помню, ты сказал: «Выпей рюмку и домой, отсыпаться». Рюмку-то он выпил, и не одну, и прямо в игральном зале приказал достать тебя из-под земли, — громила осклабился. — Теперь понял?
Дорохов утвердительно мотнул головой.
— А этот ваш Семен Аркадьевич, он что?..
Батон не дал ему договорить.
— Семен Аркадьевич, он — все! Знаешь, какими деньжищами ворочает?! — Парень закатил к потолку глаза. Потом, явно остерегаясь развивать затронутую тему, принялся в деталях рассказывать, что поставил свою «БМВ» на профилактику, а на это время отпросился у хозяина наведаться в деревню к матери, которую с полгода не видел. Однако, о чем бы он ни говорил, — про устройство «тачки» или про блядей, с кем мылся в бане, — Батон время от времени замирал и, выпучив глаза, с чувством восклицал: «Ну, блин, мне повезло!» И только когда поезд втянулся в ближние окраины столицы, Андрей, совершенно ошалевший от обрушившихся на него словесных помоев, улучил момент и спросил:
— Слушай, Батон, а чего ты сам от жизни хочешь?
Этот простой, казалось бы, вопрос поставил парня в тупик. На его мясистой, отъевшейся физиономии отразилось глубокое непонимание смысла произнесенных Андреем слов.
— Как чего? — захлопал он поросячьими глазками. — Чего все хотят — денег!
— Ну, а еще чего? — не отставал от него Дорохов. В его взгляде появилась какая-то неизбывная печаль. Так мог бы смотреть врач на больного, точно зная, что тот неизлечим и скоро помрет.
— Я же сказал, — денег! — пожал плечищами Батон, искренне удивленный самой постановкой вопроса.
— Ну, а…
Громила не дал Андрею договорить:
— Ты что, дефективный? Денег, и еще раз денег! Их много не бывает!
По-видимому, столь эмоциональная форма ответа Дорохова убедила, потому что следующие несколько минут он сидел молча, с закрытыми глазами, как если бы дремал. Гулявший по вагону сквознячок умерил жару, стало легче дышать.
— Хорошо, — решился Андрей, — запоминай. Только с одним условием: половину выигрыша отвезешь матери! Согласен?
— Согласен! — подтвердил уговор Батон, еще не совсем понимая, о чем идет речь, но предчувствуя, что в накладе не останется.
— Сегодня вечером пойдешь на ипподром, в зале под трибунами, тотализатор на гонки борзых в Лондоне. В первом гите поставишь на собаку, бегущую под номером четыре, во втором…
Дорохов перечислил номера, под которыми в забегах участвовали борзые.
— Записать бы… — попросил Батон.
— На, пиши. — Андрей протянул ему шариковую авторучку и клочок завалявшейся в сумке бумаги.
Парень аккуратно, высунув от усердия кончик языка, нацарапал последовательность цифр, осведомился:
— Тебе какой процент?
— Перебьюсь! — хмыкнул Дорохов. — Про мать не забудь…
— Не забуду. — Батон вернул Андрею авторучку, поднялся с лавки. — Пошли!
Электричка, замедлив ход, уже ползла вдоль перрона Савеловского вокзала. Выйдя вместе с другими пассажирами на суетную и бестолковую привокзальную площадь, Дорохов по привычке направился к входу в метро, но Батон потащил его к стоянке такси. Поехали в самый центр города, забитый в этот вечерний час множеством рвущихся из Москвы машин. С безоблачного неба на раскаленную землю низвергались потоки сжигающих все на своем пути солнечных лучей. Плавился асфальт, и шустрые в другое время москвичи, как сонные мухи, тащили свои изнемогающие тела к ближайшему тенечку. Сизые облака свежезагазованного воздуха неподвижно висели в каньонах улиц, заполняя их по самые крыши. Хотелось пить, хотелось к речке, хотелось на природу.
