Привет, Раэль. Какого черта я тут делаю?
Я ловлю себя на том, что не могу думать ни о чем, кроме рака и головокружительной карьеры в какой-нибудь другой сфере. Нервное возбуждение сказывается дрожью в ногах; я барабаню пальцами по столу и понимаю, что не хочу закончить, как Клэй, не хочу дойти до белого каления из-за того, что моя карьера в несуществующей отрасли складывается ни шатко ни валко. Я хочу заниматься тем, что мне интересно. Трясясь от волнения, я сижу за столом и таращусь в пространство, и какие-то смутные мысли зловеще роятся в моей голове. Такое ощущение, будто мозгам стало тесно в черепной коробке, а внутренности распирают туловище. Внезапно меня охватывает клаустрофобия в тесных стенках моей кабинки, и я понимаю, что пора отсюда сваливать.
По мобильному звонит Тамара.
— Я почувствовала, что у тебя что-то не так, — говорит она.
— Ты даже не представляешь, как ты вовремя.
— Что случилось?
— Меня все достало, — отвечаю я.
— Я внизу.
— Ура.
Тамара ждет меня в фойе. На ней джинсы, длинный кардиган с поясом и ботинки на каблуках, которые прибавляют к ее росту добрых пять сантиметров. Я бросаюсь к ней в объятия. Я заметил, что последнее время мы стали обниматься как-то иначе. Если раньше мы сразу же разжимали руки, то теперь стоим, обнявшись, чуть дольше и теснее приникаем друг к другу. А еще Тамара как-то по-особенному прижимается щекой к моей щеке и кладет руку мне на плечи так, чтобы обхватить меня за шею — жест многозначительный, даже несколько вызывающий. Это уже не просто объятия, это невербальное выражение… да, собственно, чего? Этого я не знаю, но то, что она вот так меня обнимает, пугает и возбуждает, и пусть мы никогда не обсуждали это с Тамарой, ни разу, такие объятия вошли у нас в привычку. Они ни секунды не случайны. Это не приветствие и не прощание: они сами по себе цель.
— Как все прошло? — спрашивает она меня.
— Пока непонятно, — отвечаю я. — Кажется, что-то нашли.
С мелочным эгоистичным удовольствием я замечаю, как Тамара меняется в лице.
— Что? — тихо уточняет она.
Я рассказываю ей про пятнышко и биопсию, умолчав о кровавых подробностях процедуры.
— То есть, может, ничего страшного? — заключает Тамара.
— Статистика в мою пользу, — соглашаюсь я.
— Ты так говоришь, будто это плохо.
Я бросаю на нее взгляд.
— Я пошел к врачу, чтобы мне сказали, что у меня ничего нет. Тебе не кажется, что с точки зрения статистики это было бы гораздо лучше?
— Понимаю, о чем ты, — она слегка улыбается. Почему-то сегодня я не могу оторвать от нее глаз, рассматриваю каждую малейшую черточку вместо того, чтобы видеть целое.
— Чего ты? — смущается Тамара. — У меня что-то между зубов застряло?
— Нет, — отвечаю я. — Просто ты сегодня отлично выглядишь.
Она расплывается в польщенной улыбке.
— Ты так говоришь, потому что это правда, — покраснев, замечает Тамара.
У меня звонит телефон. Я не беру трубку, дожидаясь, пока сработает автоответчик.
— Шифруешься? — Тамара удивленно поднимает брови.
Посредники всегда шифруются.
— Просто я сегодня не в настроении.
Тамара берет меня за руку и ведет за собой к выходу.
— Тебе нужно пройтись по магазинам, — заявляет она.
Тамара с видом знатока перебирает вешалки с нарядами в отделе вечерней одежды в «Блумингдейле», снимает платья и вешает на руку, передавая мне, когда их гора грозит рухнуть на пол, и, не умолкая ни на минуту, доказывает, что с точки зрения статистики шансы в мою пользу.
— Это может быть что угодно, — настаивает она, — камень в почке, трещина в мышце, миллион других мелочей.
Опытное ухо может различить в ее речи еле уловимый акцент уроженки Нью-Джерси; и хотя Тамаре почти удалось от него избавиться, но чуть более мягкое «р» и растянутые гласные выдают юность с фастфудами, начесанными и налаченными челками и альбомами Бон Джови. Говорок становится явственнее, когда Тамара чем-то взволнована, рассержена или, как сейчас, проявляет материнскую заботу. Мне втайне всегда приятно слышать, как шероховатые звуки срываются с ее языка, — и осознавать, что я один из немногих, кто знает ее такой.
— Я знаю, — отвечаю я.
— Не спеши с выводами, — продолжает Тамара. — А то доведешь себя до белого каления.
— Я не могу не думать о том, что это что-то серьезное. Слишком гладко последнее время у меня все складывалось. Такое чувство, будто расплата не за горами.
Мы направляемся к примерочным.
— Нельзя так мрачно смотреть на жизнь, — хмурится Тамара. — Что толку стараться стать счастливым, если постоянно будешь оглядываться, дожидаясь, когда же придется расплачиваться по счетам?
— А что конкретно мы ищем? — спрашиваю я ее сквозь дверь, стараясь не думать о том, как она сейчас снимает и надевает платья.
— Платье для твоего праздника.
— Какого еще праздника?
Дверь распахивается, и выходит Тамара, поправляя обтягивающее черное коктейльное платье.
— Для твоей помолвки. Как ты помнишь, у тебя в субботу помолвка.
— Ах да, — вспоминаю я.
— Ты забыл про собственную помолвку?
— На секунду.
Тамара с любопытством смотрит на меня и явно собирается что-то сказать, но молчит.
— Ей с тобой очень повезло, Зак, — криво улыбается она.
Тамара возвращается в примерочную, и не успеваю я оглянуться, как она перекидывает платье через дверь. Как ей удается так быстро раздеваться?
— Застегни мне молнию, пожалуйста, — просит она.
О боже.
Я захожу в кабинку; Тамара поворачивается ко мне спиной и критически разглядывает платье в зеркале. Я берусь за молнию; платье чуть отстает от спины, нечаянно открывая моим глазам изгиб, где талия переходит в ягодицы, и я вижу два крутых бугорка, прикрытых тонкими трусиками. Я тяну молнию вверх, вдоль нежно-кремовой спины и чуть выступающих лопаток, и чувствую, как у меня дрожит рука. Застегнув платье, я поднимаю глаза и ловлю в зеркале пристальный взгляд Тамары, которая смотрит на меня со странным выражением на лице. Несколько секунд мы стоим, глядя друг на друга в отражении; наконец она поворачивается ко мне лицом.
— Что скажешь? — спрашивает Тамара как ни в чем не бывало. — Не слишком откровенное?
Я отступаю на шаг назад и с видом критика оглядываю ее с головы до ног.
— Откровенное — это еще мягко сказано.
— Даже так? — польщенно тянет Тамара. — Значит, то, что нужно.
Из магазина мы выходим к полудню и шагаем в центр, ко мне на работу. Холодный октябрьский ветер хлещет нас по щекам. Улицы запружены толпой спешащих на обед или с обеда офисных служащих; они мрачно смотрят прямо перед собой, поднимая глаза лишь на переходе, чтобы смерить взглядом очередное пропускающее их такси.
— Мне пора домой, — сообщает Тамара, посмотрев на часы. — Силия сидит с ребенком, и я обещала ей вернуться к двенадцати.
— Где ты припарковалась?
— У тебя за углом.
— Ты опоздаешь.
— Я всегда опаздываю. Не веришь, спроси ее.
— Вы не ладите?
— Ладим, насколько вообще это возможно с матерью покойного мужа, особенно если у нее такой властный характер, — отвечает она.
— То есть нет, — резюмирую я.
— Пожалуй, так. Они с Полом постоянно проверяют, как там Софи, будто я не способна за ней ухаживать без помощи Раэля. Может, мне это только кажется, но рядом с ними я чувствую себя так, словно больше не имею права на счастье. Как я могу радоваться жизни, когда их сын умер?
— А такое случается?
— Что?
— Тебе бывает хорошо?
— Иногда, — вздыхает Тамара.
К офису «Спэндлера» мы подходим под дождем — не сильным, так, чуть моросит. На Шестой авеню сумрачно и промозгло. Тамара дрожит без пальто под козырьком здания, обхватив себя руками, чтобы согреться; пакет с платьем зажат у нее между коленями. Я неуверенно заглядываю в фойе.
— О чем ты думаешь? — спрашивает Тамара.
— О том, что мне ужасно не хочется возвращаться на работу, — признаюсь я.
— Ты волнуешься из-за биопсии.
— Разумеется, волнуюсь. Я не хочу умирать. Тамара сжимает мою руку.
— Зак… Ты не умрешь.
Я киваю.
— Все вдруг стало так сложно.
— О чем ты?
— Не знаю, — вздыхаю я. — Жизнь, работа, женитьба. Такое ощущение, будто все это потеряло смысл.
— Ты же только что говорил, как все здорово складывается, — возражает Тамара.
— Я так думал, — не отрицаю я. — Но теперь все иначе. Я столько всего хочу в жизни успеть, а вместо этого занимаюсь чем-то другим. Если я умру, мои мечты так никогда и не сбудутся.
— И что ты собираешься делать?
— Не знаю, — признаюсь я. — Пожалуй, лучше мне сбежать отсюда на несколько дней, чтобы хорошенько все обдумать.
— Будешь до пятницы сидеть дома и ждать результатов анализов? — переспрашивает она. — Так и свихнуться можно.
