ТЭГАЛАХ. Ну-ну. (Пауза.) Может быть, Адаша Бардаша на помощь позвать? (Пауза.)
ХЕФЕЦ. Ты можешь сделать перерыв? Я хочу с тобой поговорить.
ТЭГАЛАХ (жене). Гм… «Два года смеяться без перерыва…» (Хефецу.) Ну, чего тебе?
ХЕФЕЦ. Вы правда решили мне жизнь испортить?
ТЭГАЛАХ. Разумеется.
ХЕФЕЦ. Можно узнать почему?
ТЭГАЛАХ. Нечего тут знать. Хотим и все.
ХЕФЕЦ. Тогда к чему все эти игры? Сказали бы прямо, что вы все эти годы только и ждете удобного случая…
ТЭГАЛАХ. Конечно, ждем. Я говорю об этом без тени стыда. При виде тебя у меня просто кровь в жилах закипает. С того самого дня, как ты у нас поселился, я испытываю острое желание тебя уничтожить.
ХЕФЕЦ. Почему?
ТЭГАЛАХ. А черт его знает почему. Семнадцать лет я смотрю, как ты ешь, пьешь, спишь и вообще претендуешь на то, чтобы быть живым, и все во мне буквально восстает, потому что ты ничего этого не заслужил. Ничего. Каждый кусок хлеба, который ты кладешь себе в рот, каждая чашка чая, которую ты выпиваешь, — это нахальство. Каждый твой вздох — это воровство, а твои зрение и слух — это грабеж. Да кто ты такой, чтобы себе это позволять?!
КЛАМАНСЭА. Тэгалах, потише. Соседи услышат.
ТЭГАЛАХ. Кто ты такой, чтобы сметь надеяться на что-то, стремиться к любви, к успеху, к счастью, чтобы хотеть быть, как все? Да тебе семь раз на дню надо прощения просить за то, что ты еще жив.
ХЕФЕЦ. Просить прощения? У кого?
ТЭГАЛАХ. У кого, негодяй? У кого, убийца?!
КЛАМАНСЭА. Тэгалах!
ТЭГАЛАХ. У меня, у моей жены, у моей дочери, у каждого человека, проходящего мимо тебя по улице. Ты должен ходить с опущенной головой и с глазами виноватой собаки. Проси прощения за то, что ты жив!
ХЕФЕЦ. Послушайте, зачем вы все время меня терзаете?
ТЭГАЛАХ. Не спорь со мной, проси прощения!
ХЕФЕЦ. Оставьте меня в покое, слышите? Оставьте меня в покое!
ТЭГАЛАХ. Проси прощения. Мы теряем драгоценное время.
ХЕФЕЦ. Вы что, не слышите? Оставьте меня в покое!
ТЭГАЛАХ. Проси прощения. Проси!
ХЕФЕЦ. Отстаньте от меня! Я и так все время прошу у вас прощения. Вы что, слепые, не видите? Я встаю утром — и прошу прощения. Умываюсь — и прошу прощения. Выхожу на улицу — прошу прощения. Иду среди людей — прошу прощения. Возвращаюсь домой — и снова прошу прощения… Все время прошу, и прошу, и прошу. Потому что мне ведь только из милости все позволяют. Я оглядываюсь на свою жизнь и вижу: я только и делал, что просил прощения. У меня вообще никакой жизни не было… Ну что, теперь ты доволен? Могу я хотя бы теперь отдохнуть? (Пауза.)
ТЭГАЛАХ. Нет. Как раз теперь мне этого мало. Я слышу звуки военной трубы. Кламансэа, сражение начинается!
КЛАМАНСЭА. Не понимаю, почему нельзя уничтожать людей по утрам?
ТЭГАЛАХ. Нет-нет, сейчас, именно сейчас. Пока наша доброта не заставила нас раскаяться. Вставай, Кламансэа. Одна из наших любимых игр, когда мы валяемся в постели, называется «Подглядывающий Хефец получает наказание». (Кламансэа выходит на середину комнаты.) Ночь. Тэгалаха нет дома. Кламансэа раздевается в своей комнате и собирается лечь спать. Хефец, согнувшись, стоит за дверью и подглядывает в замочную скважину.
ХЕФЕЦ. Клевета! Я в жизни никогда не подглядывал!
ТЭГАЛАХ. Кламансэа, можешь начинать. Я буду изображать Хефеца.
ХЕФЕЦ. Я запрещаю тебе изображать меня!
ТЭГАЛАХ. Кламансэа, начинай, ну?
Кламансэа поворачивается спиной к Тэгалаху. Тэгалах нагибается и подглядывает в воображаемую замочную скважину. Он переминается с ноги на ногу от нетерпения. Кламансэа, тихо напевая, медленно приподнимает края ночной рубашки, пока не становятся видны ее бедра. Тэгалах изображает растущее нетерпение.
ХЕФЕЦ. Это не я, это не я…
Поднимая рубашку до ягодиц, Кламансэа начинает поглаживать свои бедра. «Возбужденный» Тэгалах похотливо причмокивает. Услышав его, Кламансэа отпускает край рубашки, давая ей упасть, оборачивается, молниеносным движением бросается к «двери», «открывает» ее и «обнаруживает» подсматривающего «Хефеца», не успевшего выпрямиться. «Пораженный» Тэгалах порывается встать, но Кламансэа пригибает его голову к земле.
КЛАМАНСЭА. Что я вижу? Хефец! Подглядывает!
ТЭГАЛАХ. Нет, нет, это не так…
КЛАМАНСЭА. Ты подглядывал, подглядывал!
ТЭГАЛАХ. Нет! Нет! Нет! Нет!
КЛАМАНСЭА. Ты пытался увидеть интимные части моего тела.
ТЭГАЛАХ. Нет! Нет! Зачем они мне?
КЛАМАНСЭА. Для чего же ты тогда пригнулся возле моей двери?
ТЭГАЛАХ. Я?.. Э-э… Э-э…
КЛАМАНСЭА (пригибает его голову еще ниже и передразнивает). Э-э-э… Э-э-э…
ТЭГАЛАХ. Я делал зарядку.
КЛАМАНСЭА. Зарядку? Возле замочной скважины?! Я тебе сейчас покажу зарядку!
ТЭГАЛАХ. Позволь мне выпрямиться.
КЛАМАНСЭА. И не подумаю.
ТЭГАЛАХ. Прошу тебя.
КЛАМАНСЭА. Сейчас ты будешь наказан, трусливый соглядатай.
ТЭГАЛАХ. Я не подсматривал. Меня не за что наказывать.
КЛАМАНСЭА. Посмотрим, что ты скажешь, когда я обо всем расскажу Тэгалаху.
ТЭГАЛАХ. Не рассказывай ему, прошу тебя!
КЛАМАНСЭА. И Тэгалаху, и Фогре.
ТЭГАЛАХ. Нет, только не Фогре!
КЛАМАНСЭА. Я женщина порядочная, честная. Твой поступок приводит меня в содрогание. Но прежде чем что-то предпринять, я обязана посоветоваться со своей семьей.
ТЭГАЛАХ. Это больше не повторится. Клянусь памятью моей дорогой мамочки!
ХЕФЕЦ. Оставьте в покое мою мамочку!
ТЭГАЛАХ (назло). Именем моей дорогой мамочки, дорогой моей мамочки, мамочки моей дорогой! Это больше не повторится!
КЛАМАНСЭА. Значит, ты признаешь, что подглядывал? (Тэгалах всхлипывает.) Ты признаешь, что подглядывал?
ТЭГАЛАХ. Я человек одинокий. У меня нет своей жены. Я позавидовал счастью Тэгалаха.
КЛАМАНСЭА (убирает руку с головы Тэгалаха, тот пытается выпрямиться). Не смей! (Тэгалах сгибается.)
ТЭГАЛАХ. У меня спина болит.
КЛАМАНСЭА. У всех, кто подглядывает, болит спина.
ТЭГАЛАХ. Я же не могу так стоять всю жизнь. Сжалься надо мной.
КЛАМАНСЭА. Сейчас я пойду спать сладким сном, а ты останешься стоять тут, согнувшись, возле окна. А когда взойдет заря, будешь кричать: «Свет! Я подглядываю за светом!» И попробуй только у меня выпрямись — все расскажу Фогре!
ТЭГАЛАХ. Какое жестокое наказание! Но взамен обещай мне, по крайней мере, что никому не расскажешь!
КЛАМАНСЭА. Я не заключаю сделок по ночам. Я устала. (Растягивается на кровати.)
ТЭГАЛАХ. Ответь же мне, ответь!
КЛАМАНСЭА (закрывая глаза). Я прекрасно сплю. У меня ровное дыхание.
ТЭГАЛАХ. А я стою, согнувшись, как кресло-качалка.
КЛАМАНСЭА. Я храплю. (Храпит.) Я храплю и совершенно этого не стыжусь. (Храпит.)
ТЭГАЛАХ. У меня ужасно болит спина.
КЛАМАНСЭА. Из-за того, что я сплю очень крепко, на верхней губе у меня выступают капли пота…
ТЭГАЛАХ. Я вижу, как ритмично вздымается и опускается ее грудь, и понимаю, что у меня нет никаких шансов.
КЛАМАНСЭА. Сколько людей умирают и сходят с ума, пока я тут сплю, а я этого даже не чувствую.
ТЭГАЛАХ. Восходит заря. Свет. Я подглядываю за светом. Свет.
КЛАМАНСЭА (встает, лениво потягивается, зевает). Я отлично поспала.
ТЭГАЛАХ. Свет! Я подглядываю за светом!
КЛАМАНСЭА (деланно смеется). Ха-ха-ха… Ха-ха-ха. Таков характер соглядатая. Он боится света. Открой жалюзи! Открой их, трусливый заяц!
Тэгалах открывает воображаемые жалюзи, в страхе перед светом закрывает руками глаза, а затем бросается к Кламансэа, падает перед ней на колени и прячет свое лицо в складках ее ночной рубашки.
ТЭГАЛАХ. У тебя такое горячее тело!
КЛАМАНСЭА (отталкивая его). А ты не знал? Это от хорошего здоровья.
ТЭГАЛАХ. Я уже могу выпрямиться?
КЛАМАНСЭА. Нет. Сейчас, не распрямляя спины, ты пойдешь в ванную и постираешь мое белье, согнувшись над тазом в три погибели.
