ШУКРА. В этом суровом мире надо быть твердым.
ХЕФЕЦ (решительно). Официантка! Молока! Немедленно! Вы меня слышите?
ХАНА. Слышу, слышу. (Поднимается и подходит к Хефецу.) Хефец, почему ты боишься быть со мной нежным? В этом ведь нет ничего плохого. Я вот не стыжусь быть с тобой ласковой. Посмотри мне в глаза. Я знаю, что по сути своей ты человек мягкий. Улыбнись же мне, не бойся. Маленькая улыбка, кивок головы — для женщины это целое событие. Если мы хотим, чтобы между нами произошло что-то прекрасное, нам нельзя бояться своих чувств. (Уходит.)
ХЕФЕЦ (Шукре). Что-то прекрасное?! Вы поняли, о чем она тут толковала?
ШУКРА. Я только одно понимаю. Официантка Хана Чарлич сейчас очень страдает. Ибо она в тебя влюблена. Сейчас она устроила тебе экзамен, а ты его не сдал.
ХЕФЕЦ. Влюблена?! В меня?!
ШУКРА. Я никогда и ничего просто так не говорю.
ХЕФЕЦ. Но по какому праву? Она что, свихнулась, эта Хана Чарлич?!
ХАНА (думая, что ее зовут). Иду!
ХЕФЕЦ. Просто с ума все посходили… Официантка эта уставшая со своими ногами распухшими… Кто я, по-вашему, а?! Всему есть предел! Почему именно мне — и Хану Чарлич?! Думаете, с Хефецем можно делать все, что вам вздумается? По какому праву?! (Уходит.)
ШУКРА. Она страдает. А теперь и он страдает. (Входит Хана с молоком.)
ХАНА. А где же Хефец?
ШУКРА. Ушел. Страдать.
КАРТИНА 7
В ту же ночь, чуть позже. Улица. Появляется ХЕФЕЦ. Видно, как ему тяжело идти. Он останавливается, медленно оборачивается и делает кому-то знак подойти.
ХЕФЕЦ. Иди, иди сюда, жизнь дорогая, время растраченное. Папа, мама, дети, воспитательницы, велосипеды, деревья, грабители, лавочники — все вы, идите сюда. И вы, книжки, грузовики, морские порты, войны, девушки худые и девушки толстые, начальники, бумаги, болезни, усталость — идите, идите сюда. Встаньте вокруг, я скажу вам речь… Уважаемые гости! Мы люди маленькие! (Сгибает колени и скрючивается.) Мы люди маленькие! (Сгибается еще больше.) Куда уж нам! (Усмехается и убегает на полусогнутых, с опущенной головой.)
КАРТИНА 8
В ту же ночь, чуть позже. Улица. На тротуаре — одинокий стул.
Появляются ФОГРА и ВАРШВИАК в теннисной форме.
ФОГРА. Трудно мне это понять. После обеда мы полтора часа играли в теннис, потом пошли в кафе, оттуда в ночной клуб, теперь идем сделать сюрприз моим родителям, нанести им ночной визит… И откуда во мне столько энергии?
ВАРШВИАК. Я тоже этому удивляюсь.
ФОГРА. Ну просто все во мне замечательно. Взять, к примеру, эти нескончаемые удовольствия. Я чувствую, что в этой сфере я все время продвигаюсь вперед, развиваюсь. Даже сейчас. Вроде бы иду себе, непринужденно болтаю, а в это время где-то в глубине у меня рождаются блестящие физические идеи. Я без труда все понимаю, усваиваю, перерабатываю. Удивительно, как это все у меня так замечательно получается? (Видит стул.) О, что я вижу! Что я вижу! Жизнь просто не знает, что еще для меня сделать. Как будто мало того, что я от нее уже получила, так судьбе еще угодно ночью, посреди улицы, предложить мне стул! Ну, каково? Стул! На случай, если я устану. С ума сойти! (Легонько пинает стул ногой.) Этот стул-подлиза так и ждет, что я присяду на него. Но он такой чести не удостоится. Потому что я чувствую себя свежей и бодрой. (Запрыгивает на стул.) Пусть судьба видит: все, что она ради меня делает, не производит на меня никакого впечатления!
ВАРШВИАК. Какая женщина! Какое мировоззрение! (Опускается на колени, его голос дрожит от страсти.) Фогра, Фогра… (Начинает целовать ее икры, бедра.) Фогра, Фогра…
ФОГРА. Да, Варшвиак, это мои ноги. Да.
ВАРШВИАК. Фогра… Фогра…
ФОГРА. Да, ты не ошибся, это мои ноги.
ВАРШВИАК (с еще большей страстью). Фогра! Фогра!
ФОГРА. Осторожно, Варшвиак, мне уже так хорошо, что я могу сделать тебе что-нибудь нехорошее. Толкнуть тебя, например, сама не знаю почему. Боюсь, что от счастья я могу утратить всю свою рассудительность.
ВАРШВИАК (страстно). Я люблю Фогру!
ФОГРА (спрыгивает со стула, Варшвиак остается в той же позе). Пойдем отсюда, пока я тебя не ударила.
КАРТИНА 9
Чуть позже, в ту же ночь. Комната Хефеца. ХЕФЕЦ в пижаме сидит на кровати. Поверх пижамы — халат парикмахера.
ХЕФЕЦ. Не думаю, чтобы сегодня ночью они мне еще что-нибудь сделали. Разве что утром… А посему я говорю себе: «Спокойной ночи» и отправляюсь кричать и плакать во сне…
Входит КЛАМАНСЭА в ночной сорочке и садится на кровать Хефеца, делая вид, что не видит его.
Что это значит? (Кламансэа не реагирует, достает из рукава веер и начинает им обмахиваться.) Я собирался спать. (Кламансэа не реагирует.) Твоя цель — не дать мне спать?
Входит ТЭГАЛАХ в пижаме с маленьким венком в руках, подходит к Кламансэа, нежно надевает ей венок на голову, целует руку и садится между нею и Хефецем. Пауза.
КЛАМАНСЭА. Мне жарко. Я вся вспотела.
ТЭГАЛАХ (дотрагивается до шеи Кламансэа). Здесь? (Кламансэа улыбается и кивает, Тэгалах достает носовой платок и вытирает ей шею, после чего его рука спускается чуть ниже.) Здесь? (Кламансэа кивает, Тэгалах вытирает и здесь, потом его рука спускается ей на грудь.) Здесь? (Кламансэа смущенно улыбается.)
ХЕФЕЦ. Напоминаю вам, что я сижу здесь и все вижу.
ТЭГАЛАХ (не реагируя). Здесь?
ХЕФЕЦ. Вам что, все равно?
ТЭГАЛАХ (его рука продолжает спускаться). Как я, люблю эту ночную тишину. Ни звука. Ни шороха. Только мы с тобой. Одни.
ХЕФЕЦ. Но ведь здесь нахожусь я!
ТЭГАЛАХ. Только ты и я, одни… А жалкий Хефец лежит там, у себя в комнате, с открытыми глазами и страшно мне завидует.
ХЕФЕЦ. Я понял, чего вы добиваетесь. Но сейчас я устал. Приходите утром.
ТЭГАЛАХ (быстро, Хефецу). Мы сами выбираем время и место. (Продолжает вытирать грудь Кламансэа.)
КЛАМАНСЭА. Что это было?
ТЭГАЛАХ. Не знаю. Может быть, кошка, а может быть, ставня стукнула.
КЛАМАНСЭА. Давай лучше пойдем к себе.
ТЭГАЛАХ. Тебе что, здесь плохо? Ты стесняешься?
КЛАМАНСЭА. Немножко.
ТЭГАЛАХ. Но мы же здесь одни, кого тебе стыдиться?
ХЕФЕЦ. Меня.
ТЭГАЛАХ. Кого? Стола, стула?
ХЕФЕЦ. Меня!
ТЭГАЛАХ. Шкафа, кровати?
КЛАМАНСЭА. Да нет, просто…
ХЕФЕЦ. Слава Богу, что хоть она еще стыда не потеряла. Кламансэа, продолжай стесняться!
ТЭГАЛАХ. Ты видишь, до чего дошло? Он думает, что ты на его стороне.
ХЕФЕЦ. Потому что я еще не утратил чувства собственного достоинства!
ТЭГАЛАХ. Кламансэа, докажи ему, что он ошибается.
ХЕФЕЦ. Я не ошибаюсь. Продолжай меня стесняться, Кламансэа.
КЛАМАНСЭА (внезапно встает, быстро поворачивается спиной к Хефецу, задирает рубашку и обнажает зад перед самым его носом). Вот, вот как я тебя стесняюсь!
ХЕФЕЦ (вскакивая с кровати). А-а-а-а?!
КЛАМАНСЭА (снова поворачиваясь к нему лицом). Потому что, если уж на то пошло, Тэгалах, в сравнении со мной, просто Божий одуванчик.
ХЕФЕЦ. Что вы о себе возомнили? Вы, оба? Посмотрите на себя, на кого вы похожи! Этот венок… Да над вами можно два года смеяться без перерыва.
ТЭГАЛАХ. Попробуй. (Встает и берет Кламансэа под руку.) Давай же, начинай смеяться.
ХЕФЕЦ (немного отойдя назад, показывает на них пальцем и пытается засмеяться громким презрительным смехом). А-ха-ха-ха-ха… Ночная рубашка и пижама! А-ха-ха-ха-ха… (Тэгалах и Кламансэа смотрят друг на друга и улыбаются.) А-ха-ха-ха-ха… Венок на голове! День рожденья! День рожденья… Венок… А-ха-ха-ха-ха. (Пытается продолжать, но безуспешно.) Ха-ха-ха… (Смущенно замолкает.)
ТЭГАЛАХ. Ну-ну. (Пауза.) Может быть, Адаша Бардаша на помощь позвать? (Пауза.)
ХЕФЕЦ. Ты можешь сделать перерыв? Я хочу с тобой поговорить.
