Обещаю! Я не буду видеть снов! Никакого беспокойства...
Я причитал, как зародыш! Если б он сумел остановить это движение и выразить себя! Пойти вверх по течению!
«Назад, назад, назад!» Все существо мое протестовало!
Забиться в угол, за печку, и разглядывать трещины, слушать, как отваливается штукатурка! И ничего не чувствовать! Ни красоты, ни ярости...
Остановите меня! Я орал в голос: «Астанавите ми-и-ин-я-а!..»
Домой, домой! Обратно! Через реку, обратно, в эту могучую гору, в эту пещеру...
Не называйте меня... Не дайте мне упасть... Как капле.
Я рыдал, содрогался, как рыбешка на песке. Выворачивался наизнанку.
А рыдать на голодный желудок никому не советую! Сначала хорошенько поешьте! Обязательно! Ну, как нам всегда говорят: «Поешь! Обязательно закинь что-нибудь перед выходом! Что-нибудь забрось... И можешь идти спокойно!»
Точно! «А то сгубишь желудок!..»
Тихо-тихо вокруг. Очень тихо. Я знаю эту тишину. Это всегда так, когда мной овладевает жажда разрушения... Я такой спокойный...
Это было как конь, мчащийся по полю... Как дикий конь... Как топот быка... Как лисы, летящие навстречу смерти...
Я вынул свои реликвии. Крыло сокола и воронье, ставшее серым, крыло я держал в руках. Череп собаки положил на резиновый полик. И остановился.
Склонив голову, я смотрел на этот череп... Глазницы, клыки... Он мне будто усмехался. Он меня подбадривал.
И опять это легкое дуновение... Этот ветерок, предвещающий бурю... Это дыхание красоты превращается в вихрь...
Я начал топтать этот череп. И с каждым ударом ветер все крепчал и крепчал! А потом это стало как землетрясение! Я вошел в раж и топтал, уже не разбирая куда и что! Я танцевал на черепе! Как немой раб, жаждущий свободы!
Я визжал, как боров, почуявший смерть, плясал на самом дорогом, что у меня было! Все, что было создано и хранимо, — все я растоптал! Все...
И стоял теперь, вытаращив глаза, дыша как паровоз!
Меня осенило уже потом. Я сложил бережно все косточки, все кусочки обратно в рюкзак. Потом раскрыл снова тетрадку и провел крыльями по своей мокрой морде. И ударил крылом в лист! Сначала одним, вороньим! А потом другим, соколиным! Получились два грязных отпечатка.
Эти грязные, в слезах и соплях, крылья стали первым словом, которое меня выразило...
Стоя над рюкзаком, я улыбался как идиот. Я будто снова летел над разрушенными городами... Над скелетами домов. Над пустынными улицами...
------------------------
------------------------
Ну и хватит о детстве.
Младенчество, первые шаги... Деревянные игрушки, прибитые к полу... Обиды, страхи... Хуйня все это! Вы уже рождаетесь одержимыми!
Тихо! Кто-то поет в тишине... Детская песенка. Наверное, это новенький...
Les militaires
Qui font la guerre!
Les militaires
Qui pissent en l'air!1
Voila le boudin, voila le boudin...
Il y en a pour des Alsaciennes
Il y en a pour des Lorraines
Pour des Belges il y en a plus
Pour des Belges il y en a plus
Car , ils sont des tireurs au cul!
Песня легионеров
Он уснул на рассвете. У японской печки, которая реагировала на малейшую вибрацию. Она была придумана специально для землетрясений. Стоило топнуть, она выключалась.
Саша запил горсть красных таблеток апельсиновым соком из коробки и сел у печки на стул. Свет он не включал. Эта августовская ночь была холодной-холодной. Три дня шли дожди.
Саша надел мятую джинсовую рубашку, которую Александр вчера принес из прачечной.
--- Ебаные прачечные! — орал он вчера. — Ебаный общественный дождь! --- Ебаный уриновый город! --- Ебаные мы! ---
Это было нормально. Вчера, позавчера, позапозавчера. Значит, все в порядке. Никакой меланхолии.
В рюкзаке с запятой «Найк» Саша нашел свои «Командирские » часы и засунул руку в стальной, еще русский, браслет. Часы светились в темноте, как компас.
Потом он натянул черные рабочие джинсы. Лежа, ловко, стараясь не разбудить Александра. Все эти три дня они спали на матрасе, сверху навалив еще один.
Они спали вместе, без объятий. Как зародыши-близнецы в матке, близкие и враждебные, которые прячут друг от друга свои судьбы, прижав их к себе.
Светлые джинсы Саша аккуратно свернул и засунул под подушку Александру. Он поднял бережно подушку, на секунду лицо спящего приблизилось. Саше показалось, будто он держит в руках отрубленную голову друга. Несколько секунд, даже меньше, одно мгновение он, склонив голову, смотрел в лицо Александра. Потом так же бережно опустил подушку.
Он улыбался в темноте, одними губами. Поблескивая глазами.
Саша нашарил старые кроссовки, вынул терпеливо шнурки и бросил их на пол. Потом надел ставшие еще свободнее кроссовки и закурил. Голова уже начинала кружиться.
Лицевые мускулы расслабились, и Саша почувствовал, как из уголка рта потекла слюна.
Он вырвал листок из желтого блокнота, снова полез в рюкзак, достал черный ВIС и написал что-то на листке.
Посидел еще немного. Потом медленно, уже погружаясь в сон, развернул второй матрас и лег. Стало холодно, потом еще холоднее, а потом тепло... Он с головой укрылся китайской телогрейкой. «Вся в пятнах... — прошептал он. — Вся как в крови...»
-------------------------
-------------------------
--- Ты чё это разоспался? — проворчал Александр и ничего не услышал в ответ. Он почувствовал, как холодно в комнатке. Выругавшись, он плотнее завернулся в одеяло и уснул дальше.
Было воскресенье.
Проснувшись, Александр, лежа с закрытыми глазами, фантазировал о девушках: одноклассницы, библиотекарь прихрамывающая, сумка ее, колготки, очки, волосы, кудри, вот эта, другая, а эта в лифчике... Он сам не заметил, как высунулся от возбуждения из-под матраса.
Его удивило, что Саша спит отдельно. Пять лет, пять последних лет зимами они спали вместе, согревая друг друга. Они спали спиной к спине, лицом к лицу, валетом. Даже в Германии, в сарае, куда они забрались и где была жара и весело пахло свиньями, даже там они спали вместе.
Это началось еще в Голландии, на пересылочном пункте. Они хотели смыться в легион и присматривались, к кому бы пристроиться. Во Францию обычно шли через Бельгию, а там такое...
--- Они все там смешные! --- Не зря про них французы, как про наших чукчей, анекдоты рассказывают! ---
Сеня Украинский знал толк.
--- У меня все зубы --- Там надо иметь все зубы! --- Там всех выстраивают с разинутым ебалом!---
Вот там, в этих бараках, где все общались на дикой смеси английского, немецкого и прочих, Александр впервые попросился спать с Сашей. Мало кто удивился. Ха-ха! Да все здесь провоняло кокаином! Всем было насрать! Немцы приносили с собой пирожное, посыпанное кокой, и презрительно угощали жаждущих. Коку дышали, нюхали, совали во все дыры, в уши, в анус, под мышки, разводили на спирту и закапывали в пупки! Один тип в глаза втирал. Он потом бродил, приговаривая: «Щщщ-ит, мерд, щ-щ-и-т, мерд...»
Вот там-то местный Блондин и пошел на Сашу с ножом.
Была ночь... Блондину было похую: ночь — день. Он был зомбирован.
Саша спал. Все спали. Среди вони, среди выстиранных сохнущих носков и среди невыстиранных, а просто сохнущих, среди выкриков во сне, призывов «мама, мама», среди дыма от гашиша Блондин поднялся, огромный, и пошел уверенно по направлению к ним. Александр смотрел, как тот подходит. Александр обалдел, когда увидел, что глаза Блондина закрыты! Полностью! Не прищурены, а закрыты, занавешены, заперты на все засовы луноблудия! Александр никогда такого не видел. Он даже приподнялся на локте.
А Блондин вдруг встал между коек, как будто потерял нить, как будто его антенны потеряли цель. Он водил головой по сторонам. Будто молча восхищаясь: «Ка-а-а-к вкус-у-усно человечиной пахнет!!!»
И в эту самую секунду Саша застонал во сне. Александру не надо было никакой клизмы! Слава богу, он опорожнил кишечник перед сном!
Блондин насторожился! Навострил уши! Но это одно, он еще и усмехнулся! Александр потом клялся, что видел ухмылку на морде Блондина!
--- У него такая была --- Такая рожа! --- Он бы тебя точно завалил! --- Про него ведь рассказывали --- Ему человека убить — как два пальца обоссать! ---
Неизвестно, как Блондин, а Александр бы в тот момент и ширинку не расстегнул! Так руки тряслись!
--- Он к тебе сгибается --- Сгибается --- Сгибается --- Голову набок, как пес --- Как, знаешь, эти псы умные --- Когда им интересно --- Башку всегда набок — и смотрят ---
В эту секунду Александр вскочил и бросился к Блондину.
--- Это не тот! --- Не тот, — зашептал он по-английски прямо в ухо Блондину.
--- Да ебал я такие приключения! --- Я и близко не подошел! --- Шепчу ему --- Думаю, ну где у него эти антенны! --- Чем он слышит?! --- Может, жопой! --- Откуда я знаю?! ---
Не суть. Блондин услышал. Он выпрямился медленно и, пока разворачивался, как танк, Александр, уже на крыльях перемахнув три койки, никого не задев, не издав ни шума, ни шороха, уже нос спрятал под одеяло.
