— Я хороший. Я способный и талантливый…
— Человек о себе недурного мнения, — сказал папа.
— По-моему, я не только талантливый, я даже малость гениальный.
— Ух ты мой непризнанный гений, — сказала тетя и поцеловала его в лоб.
— Ну, скажите по совести, — спросила мама, — надо было поднимать всю эту кутерьму? Так себя мучить, столько страдать?
— Не будем возвращаться к этому вопросу, — замахал руками папа. — Тащи шампанское.
Дядя оторвал от корзины голубой букет, вынул бутылку и выстрелил пробкой в потолок. Все выпили.
— А как же с энергетическим кольцом? — подмигнул папа тете Насте.
— Обойдутся без меня, — ответила тетя.
— Это еще что за кольцо? — спросил дядя.
— Не на мой палец, — ответила тетя, v — А все же?
— Не будьте любопытны, — сказала мама.-.-Много узнаете — постареете!
— Ну, а если я любопытен?
— Все! Финита! — крикнул папа. — Допиваем шампанское, и дело с концом!
Мотоцикл дяди Кости так тарахтит, что его слышно, когда он едет за тридевять земель. Мы услышали, когда он был у вокзала.
— Он тут как тут, — сказала мама.
— Меня нет дома, — сказал' папа.
— А я сплю, — добавила мама. — Иди к нему, Петя.
Я пошел к дяде. Он слез с мотоцикла. Кожаная рубаха плотно облегала его широкую грудь. На шеб у него был повязан фестивальный платочек, который подарила ему тетя Настя. Лицо закрывал щиток из целлулоида.
— Тетя дома? — спросил он, протирая Щиток.
— Нет, — ответил я.
— Ушла в лес?
— Уехала.
— В город?
— С дядей Володей.
— Позволь, с каким Володей?
— Из ямы, — сказал я. — Он опять вылез из ямы и забрал с собой тетю.
Дядя Костя споткнулся, будто кто-то подставил ему ножку.
— Это ты точно знаешь?
— Точнее и быть не может. Он привез корзину яблок и апельсинов. Потом все пили шампанское.
Дядя сел на скамейку и обхватил голову руками. Он долго молчал.
— Она мне ничего не оставила? — спросил он.
— Ничего.
— Может быть, какой-нибудь клочок бумаги?-
— Она только оставила комбинезон.
— Мне?
— Нет, просто забыла его взять. Помните, красивый такой, с карманами до колен.
Дядя закрыл лицо. Он сидел согнувшись на скамейке. Мне стало его жалко, и я сказал:
— Она и палатки поставить бы не сумела. Дядя молчал.
— Если бы я был большим, я бы обязательно поехал с вами.
Дядя отнял руки от лица и прижал меня к своей негнущейся куртке. Потом он встал и сказал:
— Спасибо, Петя. До свидания..
— Постойте, одну минуточку…
Я подлез под веранду и вынул оттуда коробочку.
— Возьмите, пожалуйста, — сказал я.
Дядя открыл коробочку. В ней лежал светляк. Он лежал на спине. Он сильно усох за ночь.
— Он умер, — сказал дядя.
— Может, он спит?
— Нет, он уже не проснется.
— Найти вам другого светляка?
— Нет, Петя. Больше не нужно. И этого было вполне достаточно.
— Мы больше никогда не увидимся? — спросил я.
— Не горюй, парень. С тобой увидимся. Расти большой!
Он вышел за калитку. Он сел за руль, и мотоцикл — та-та-та — обстрелял нашу дачу.
Скоро мотоцикл вылетел на дорогу, туда, где железные великаны широко шагали на трех ногах до самой Волги.
Товарищ Рыжкин — наш сосед по даче. Он для нас совсем чужой человек. Мама не может залезть к нему в душу. И она не знает, что в ней творится. Чужая душа — потемки. А папа знает. Он всегда смеется над Рыжкиным.
Ох, этот Рыжкин! Уж очень он тихий и бледный и весь какой-то приплюснутый. Голова у него совсем ушла в плечи, будто на нее поставили большую тяжесть и забыли снять. Мама думает, что это от. того, что его маленький сын погиб во время бомбежки, А папа говорит, что у него просто короткая шея.
Так вот однажды мы сидели на веранде — г-. я, мама, Лялька, тетя Настя, этот Рыжкин и его дочка Варенька — и перебирали грибы. Мы не заметили, как открылась калитка и во двор вошел папа с длинноногим молодым человеком в узеньких брючках. Они несли радиоприемник. Молодой человек был рыжий, и его лицо было покрыто веснушками — маленькими, средними и совсем большими, как блин. Они внесли приемник на веранду, и папа хотел дать молодому человеку три рубля, но тот замотал головой и сказал, что денег ему не нужно. Папа ответил, что деньги нужны всем и нечего кочевряжиться, но молодой человек еще немного потог^ался и пошел на улицу.
— Странно, — сказала мама.
— Что странно? — спросила Лялька.
— А то странно, что он не взял денег.
— Я и сам удивляюсь, — ответил папа.
— Видимо, подноска тяжестей не его профессия, — сказал Рыжкин;
— Зачем же он таскался: по такой жаре три километра с чужим приемником?
— Из альтруизма, — сказал Рыжкин.
— Что такое альтруизм? — спросил я.
— А черт его знает! — рассердился папа. — Вечно ты лезешь со своими дурацкими вопросами!
— Может быть, он в самом деле без всяких задних мыслей хотел помочь вам? — . сказал Рыжкин.
— А кто он такой, чтобы помогать мне: сват, брат или подчиненный подхалим?
— Ну, просто так, — сказал Рыжкин.
— Просто так и муха не садится на варенье, — ответил папа. — Просто так на свете ничего не бывает.
— Нет, определенно эта история начинает мне не нравиться, — сказала мама.
— Точно такая же история, — отозвалась тетя Настя, — произошла с заслуженной артисткой Да-лецкой. К ней пришел симпатичный молодой человек и назвал себя монтером «Мосгаза». Он проверил плиту на кухне, и Далецкая хотела ему дать пятерт ку «Но он гордо отказался: дескать, чаевые оскорбляют его человеческое достоинство. Деликатная старушка страшно сконфузилась и начала извиняться и просить великодушно простить ей пережитки прошлого. Она пригласила его в столовую, чтобы, вместо пяти рублей подарить фотокарточку, где она в молодости была изображена в роли мадам Сан-Жен…
Молодой человек вошел в столовую и вдруг потянул носом и сказал, что в комнате пахнет газом. И он попросил дать ему чистую бутылку, чтобы взять в нее пробу воздуха. Пока Далецкая мыла на кухне бутылку, молодой человек обчистил полкомнаты, унес целый тюк с вещами, но фотокарточку с мадам Сан-Жен почему-то не взял…
— Хорошая у нас молодежь, нечего сказать, — вздохнула мама.
— Откуда вы узнаете такие истории? — спросила Лялька у тети Насти.
— Какие «такие»? — удивилась тетя.
— Вы всегда рассказываете про нечестных людей, будто на свете живут одни жулики.
— Я клеветник. Я клевещу на нашу действительность, — обиделась тетя.
— Вот-вот, — сказал папа. — Она сейчас, Настя, начнет тебя перевоспитывать.
— Она всех перевоспитывает.
— Она всех учит, — сказал папа. — Она ведь теперь все знает. Она скоро будет механизатором.
Лялька ничего не ответила, а папа продолжал:
— Все же меня волнует, что этот длинноногий молодой человек не взял денег. Как бы он не оказался первой ласточкой.
— Не пугай меня, — сказала мама.
— А я не пугаю, — ответил папа.
— Не хватает еще, чтобы нас обчистили!
В этот день мы легли спать в комнате. На веранде осталась одна Лялька. Мама всю ночь ворочалась в постели. Ей казалось, что молодой человек открывает ставни. Она будила папу. И папа каждый раз подползал к окну, держа в зубах железный шкворень. Он был похож на пирата, которого я видел в кино. Только у того был не шкворень, Ъ кинжал, и он вместо трусов носил грлубые шелковые шаровары.
Утром мама встала с головной болью. Папа, не выспавшись, поехал на работу. Так продолжалось несколько дней. Все понемногу начали забывать ijpo молодого человека. Мама уже хотела перебраться на веранду, но пришла, тетя Настя и сказала, что она снова видела этого веснушчатого типа. Он упорно прохаживался возле дачи.
Папа опять взялся за шкворень. Но мама сказала, что это не оружие. Лучше купить двустволку. Тут папа вспомнил про собаку. Можно достать замечательную собаку. Ее даст бухгалтер Ноздрачев. Он уезжает в дом отдыха, и ему не на кого оставить овчарку. Мама сказала, что она терпеть не может собак, но теперь выхода нет.
В воскресенье Ноздрачев привез Кинга — высокого, худого черно-желтого пса. Морда у Кинга была добрая и умная, только задние ноги немного кривые, и ходил он раскорячившись, не совсем красиво. Ноздрачев сказал, что он так ходит потому, что в детстве ему не остригли на задних лапах когтей и они здорово отросли, и теперь ему трудно ходить красиво. Папа ответил, что ему плевать на красоту. Важно, какой он сторож. Ноздрачев только улыбнулся и вынул из кармана паспорт Кинга. Там было написано, что Кинг, сын Репса и Норы, восточноевропейская овчарка.
