«Стиль!.. Производит впечатление!..»
Андрианна угрюмо размышляла над этим. Ее мама была, конечно, красивой и изысканной женщиной. Ее прекрасное лицо было в полной гармонии с ее душой. Но стиль? Умение произвести впечатление? Вряд ли. Может быть, потому ее мама была так обделена жизнью, а у этой суки Беатрис было все и даже больше?
Андрианна пыталась понять:
— Значит, все эти кривляния, все выкрутасы, балаганные наряды, грубый голос и грязные шутки — все это ты называешь стилем и умением произвести впечатление? Разве вообще все это имеет какое-нибудь значение? И важнее…
Гай ласково провел пальцем по ее щеке:
— Важнее чего, моя дорогая?
— Важнее обаяния, женственности, красоты?
Ее собственная мама была несомненно красивой, и сама она была красива — многие ей говорили об этом. Гай же твердил ей об этом ежедневно.
Она внимательно следила за лицом Гая, ожидая ответа. Она хотела, чтобы он подтвердил ее правоту, но, пожалуй, впервые не увидела на его чувственных губах улыбки, а в глазах блеска. Гай, казалось, даже был серьезнее, чем когда бы то ни было, на него нашла меланхолия.
— Быть обаятельной, конечно, важно, но не слишком важно для чего-то долговременного. Быть же красивой, конечно, очень важно, и ты очень красива. Но, — он грустно покачал головой, — это как родиться в богатстве, но с каждым годом становиться чуть беднее…
Андрианна была изумлена, не до конца понимая, о чем он говорит. Неужели внутренняя красота не имела вообще никакой цены, а красота внешняя обречена на смерть? Неужели важными были лишь умение кривляться и производить впечатление? Ей это казалось циничным и мелким.
— Ты говоришь, как моя тетушка Хелен, — возмутилась Андрианна. — Она ни во что не ставит чистосердечность и согласится с тобой на все сто, что главное — устроить представление и произвести впечатление.
— Пойдем скорее, — неожиданно сказал Гай, схватив Андрианну за руку, и потянул ее за собой по мраморной лестнице на второй этаж виллы. Он вел ее за собой, пока они не достигли самого дальнего помещения и не вошли в огромный зал с двадцатичетырехфутовым потолком, раскрашенным, как своды собора: было много голубого неба, белых облаков и золотых ангелов.
Андрианна оглянулась и замерла в изумлении. Стены были увешаны картинами так плотно, что не оставляли ни малейшего просвета. Здесь была немыслимая смесь итальянской живописи XVI–XVII веков, фламандских натюрмортов, раннего Пикассо, и, казалось, все французские импрессионисты тоже были здесь.
— Я даже и не знала, что у вас есть картинная галерея. Почему ты не показал мне ее сразу?
Гай не ответил и подвел ее к нише, в которой висели две большие картины. Одна принадлежала кисти Джона Сингера Сарджента. Это был портрет высокой властной женщины в длинном красном платье, живописной шляпе. Ее рука спокойно опиралась на зонтик. Сама женщина привлекала больше, чем ее красота. Но сравнение с соседней картиной придавало портрету еще более драматическое звучание. Рядом висел портрет белокурой голубоглазой женщины. Ее волосы были аккуратно уложены, она была чрезвычайно мила, на ней было платье в цвет ее глаз, на шее — нитка жемчуга, а на коленях — маленькая собачка.
Картина была превосходной, но что-то в ней тревожило Андрианну. Она поняла, что именно. Хотя картина и была портретом женщины в голубом платье, но создавалось впечатление, что она сама — лишь фон для нитки жемчуга, для позолоченного кресла в стиле эпохи Георгия III, для милой пушистой собачки, для шелковых блестящих занавесей, пилястр и орнамента на стене. Она служила фоном даже для маленькой картины — голландского пейзажа, отражавшегося в зеркале в стиле Людовика XVI и тоже изображенного на полотне. Вероятно, художник, некий Карлос Брунетти, опасался, что сама женщина не была достаточно ярким образом, и если не окружить ее всеми этими предметами, она просто растает, как легкая дымка…
Андрианна вновь взглянула на полный драматизма портрет Сарджента и на портрет Брунетти и увидела, что они были различны, как день и ночь. Женщина на портрете Сарджента была настолько яркой личностью, что никакого иного контрапункта, кроме черного изящного зонта, ей не требовалось. Блондинка же со всей своей тихой элегантностью растворялась среди окружавших ее предметов.
Андрианна поняла, почему Гай привел ее к этим двум портретам. Смотря на первый портрет, было невозможно говорить, слова застревали в горле. Наконец, она спросила:
— Кто это?
Гай не стал спрашивать, какую женщину она имеет в виду.
— Женщина в красном — герцогиня… Такая-то или какая-то — не имеет значения. Женщина в голубом — была моей матерью.
— Была?
— Была. — Гай заглянул Андрианне в глаза, и она заметила, что его взгляд увлажнился. Потом он отвернулся. — Она покончила жизнь самоубийством, когда ей было двадцать девять лет.
— Какой ужас! Как? Почему?
— Она перерезала себе горло.
— Боже мой! Но почему?
Он вновь повернулся к девушке. Слез в глазах Гая больше не было, а голос звучал безжизненно.
— Она находилась в санатории, в Швейцарии. Говорят, она была немного не в себе, — он постучал по голове, — поэтому ее отвезли лечиться. Но я подозреваю, что ей было плохо на сердце, а голова у нее была ясная. Понимаешь, о чем я говорю? Французы называют это «шагрэн д'амур» — сердечная печаль.
Андрианна ничего не сказала. Гаэтано грустно улыбнулся:
— Видишь ли, я думаю, что моя мама совсем не умела себя подать и не понимала, что такое производить впечатление.
— Бедный Гаэтано! — Андрианна обняла Гая и прижала его к себе. — Сколько тебе тогда было лет?
— Почти девять. Отец сказал, что я должен отнестись к ее смерти как мужчина, а когда я на самом деле стану взрослым мужчиной, то сам во всем разберусь. Но, наверное, и тогда мне все уже стало ясно.
Андрианна не совсем поняла его слова. Но она лишь знала, что Гаэтано, как и она, потерял мать в детстве. Что и его мать, и ее были истинные леди — но слишком слабы духом.
— Я понимаю, — прошептала она. — Моя мама умерла, когда мне было семь лет, и она тоже была…
— Отчего она умерла?
— Не знаю точно. Может быть, она тоже сама поставила точку в своей жизни? Может быть, ей тоже не хватало умения произвести впечатление и сердце ее было полно печали. Гай и Андрианна стояли перед картинами, обнявшись, соединенные в печали, как никогда не были соединены в радости.
Андрианна осталась в комнате одна и стала готовиться ко сну. Она решила рассмотреть свое обнаженное отражение в зеркале и убедиться, так ли она красива, как говорит Гаэтано. У нее были большие блестящие глаза загадочного янтарного цвета, привлекавшие так многих. У нее были высокие скулы, делавшие ее лицо удлиненным и изысканным. Этим скулам завидовали все девочки в «Ле Рози». Подбородок не слишком выдавался, но и не был втянут. Кожа ее была чистой и гладкой. И все были едины в том, что темная шапка волос — одна из самых привлекательных в ней деталей. Таким было лицо.
Она пробежала пальцами по нежным и твердым грудям, которые ее подружка Пенни называла «хорошими солдатами» — они стояли аккуратные и подобранные. Ее рука скользнула на талию — узкую, плавно переходящую в округлую линию бедер, ровно на десять дюймов шире талии.
Но что из того, если она и на самом деле красивая? Андрианна была уверена, что не умела себя преподнести и у нее не было стиля. Вероятно, не обладая этими качествами, женщина умирала молодой, а жизнь ее была печальна.
Она вспомнила, как убежала из-за стола, когда злобная ведьма Беатрис стала над ней насмехаться, и преисполнилась презрения к самой себе. Ей надо было остаться на месте, встать во весь рост с гордо поднятой головой, во всей красоте цветущей молодости, чтобы особенно уродливо выглядела эта актриса, значительно старше Андрианны. Ей надо было сказать что-нибудь эдакое и окончательно сразить вульгарную Беатрис.
Она могла бы процитировать кого-нибудь из великих поэтов. Все сразу поняли бы, что Беатрис была способна лишь сочинять грязные, омерзительные стишки, а Андрианна была умна и образованна. Она размышляла, какую именно цитату и с каким именно комментарием можно было бы продекламировать, выдав ее даже за свое собственное сочинение. В конце концов, вряд ли кто-нибудь из присутствующих сумел бы разгадать этот мелкий обман.
Что же, в следующий раз именно так она и поступит, решила Андрианна и легла в постель, ожидая Гая, который каждый вечер приходил к ней с тех пор, как они жили на вилле.
Но на этот раз Гай не пришел, и она мучила себя вопросами и сомнениями, что именно она сделала не так.
Наконец Андрианна заснула, решив, что отныне будет женщиной самого изысканного стиля и сумеет произвести на кого угодно сногсшибательное впечатление.
