Мы вновь встречаемся с Дэнни Смирицким в «Танковом корпусе», «Игре в чудо», «Инженере человеческих душ: развлечении на старые темы жизни, женщин, судьбы, мечтаний, рабочего класса, тайных агентов, любви и смерти» и «Бас-саксофоне». Как в «Трусах» и эссе «Красная музыка», предварявшем издание «Бас-саксофона», в повести возникает атмосфера того смутного и унылого времени Второй мировой войны в Европе, когда совершалась странная метаморфоза корневой американской музыки, перенесенной на совершенно чужую почву. Хотя мемуары служат лишь предисловием к повести, читать их едва ли не интереснее. В коротком, но страстном эссе Шкворецкий показывает, что, поскольку поклоннику джаза за «железным занавесом» приходится мириться с печалями, далекими от его собственных забот, музыка неизбежно несет для него не только ощущение оторванности и тоски, но и горько-практичное политическое неприятие окружающего. Вошедшая в то же издание «Легенда Эмёке» хрупка, лирична, «романтична» и, как и ее заглавный персонаж, почти сказочна. Именно из такого материала ткутся притчи. В поэтическом образе Эмёке, ранимого и нежного существа с широким диапазоном духовных исканий, вся история обретает душевную глубину неравнодушия. Вместе с тем некоторые критики считали, что ее образ недостаточно ярок и жизненен для того, чтобы нести на себе бремя того, что она должна была по замыслу представлять. Убедительнее выглядел другой персонаж – циничный и аморальный школьный учитель, символ типично «совковой» образованщины и двойного нравственного стандарта, так хорошо нам всем знакомого.
«Бас-саксофон» считается более удачной новеллой, вероятно, потому, что подлинная страсть Шкворецкого – музыка выступает лейтмотивом повествования, мощной символической и идеологической силой, в то время как в «Эмёке» она не более чем подводное течение. История паренька, играющего джаз при гитлеровском режиме и мечтающего о настоящем бас-саксофоне в настоящем джазовом оркестре, – чистое волшебство, парабола, притча об искусстве и политике в той зоне, где они как-то уживаются вместе, а джаз в полной мере служит метафорой человеческой свободы и самореализации. Вся книга в целом стала пронзительным и освежающим явлением в чешской литературе XX века – в ней нет ничего, кроме труда воображения, и тем она восхитительна.
Последующее творчество Йозефа Шкворецкого продолжало отражать события его собственной жизни. Любитель джаза Дэнни Смирицкий постарел, эмигрировал в Канаду и устроился преподавать в маленький колледж Университета Торонто. В 1977 году выходит «Инженер человеческих душ» (так хорошо знакомый всем нам сталинский термин) – обширный, остроумный, однако фундаментально серьезный роман. Все прошлое Дэнни – все его столкновения с фашизмом в молодости, его романы и романчики, опыт общения с собратьями по эмиграции – и его настоящая жизнь переплетаются в нелинейном повествовании, почти обескураживающем по богатству и насыщенности. Разнообразие повествовательной ткани сообщает «Инженеру» ту широту кругозора, которая намного превосходит тему книги, обозначенную в солидном подзаголовке. Автор касается и опасностей догматического мышления, и политической наивности Запада, и несправедливостей тоталитарных режимов. По охвату реалий и Запада, и Востока равных этой книге найдется немного. В полном, хоть и несколько старомодном смысле это «роман идей», но одновременно – и повесть жизни самого Шкворецкого (он сам говорил, что Дэнни – «фигура автобиографическая, смесь реального и желаемого»), и, по выражению канадского критика Д. Дж. Энрайта, «Библия изгнания».
Хотя цикл о Дэнни Смирицком, вероятно, приблизился с «Инженером человеческих душ» к концу, музыка по-прежнему звучит в следующем романе Шкворецкого «Влюбленный Дворжак». Беллетризованная биография композитора, посещавшего Нью-Йорк и испытавшего влияние негритянской народной музыки и джаза, дает автору повод поразмышлять о синтезе двух доминирующих музыкальных культур нашего времени – классической европейской традиции и американского джаза. Хотя синтаксически озадаченные американские критики сочли, что повествовательная структура начальных глав «Дворжака» слишком сложна, чтобы ими можно было наслаждаться, но традиционный юмор автора в дальнейшем оживляет книгу, и в целом роман – достойная дань памяти Антонина Дворжака и праздник той музыки, дорогу которой он проложил.
Стиль прозы Шкворецкого, пишущего и на чешском, и на английском, поэтичен, и сюжет в ней часто играет меньшую роль, чем игра слов и образов. Его длинные периоды виснут и уходят в бесконечность, а огромные придаточные в скобках паровозами грохочут мимо. Язык его в высшей степени музыкален, одновременно напоминая фуги и сонаты – и бесконечные саксофонные импровизации свободного джаза. В нем – и ностальгия, и горечь писателя, оторванного от родной языковой среды чуждой тоталитарной силой. Проза Шкворецкого не потеряла своего блеска и свежести и сейчас. Сам он в предисловии к канадскому изданию «Бас-саксофона» писал: «Для меня литература постоянно трубит в рог, поет о молодости, когда молодость уже безвозвратно ушла, поет о родном доме, когда в шизофрении времени вдруг оказываешься на земле, лежащей за океаном, на земле, где – как бы гостеприимна или дружелюбна она ни была – нет твоего сердца, поскольку ты приземлился на этих берегах слишком поздно».
М. Немцов
«Это элементарно, дорогой Ватсон!» (англ.) – фраза, часто приписываемая Шерлоку Холмсу, впервые появилась в комическом романе П. Г. Вудхауза (1881–1975) «Псмит, журналист» (1915) как псевдоцитата из Конан-Дойля.
Кто знает? Уж точно не я (англ.).
Здесь – джазмен или истовый фанатик джаза (амер. разг.).
Вернее «We are such staff// As dreams are made on» (англ.) – «Мы созданы из вещества того же, // что наши сны». У. Шекспир, «Буря», Акт IV, сцена 1 (перевод М. Донского).
Звание профессора выпускники некоторых чешских вузов получают сразу после выпуска.
Поехали, ребятки! (амер. разг.)
Мне какое дело? (англ.)
Клонись же, солнце, за горизонт, посмотрим, что будет завтра… Синее небо или муссон – посмотрим, что будет завтра (англ.).
Променуар – крытая галерея для гуляний (фр.).
Дрда, Ян (1915–1970) – чешский писатель, автор социально-психологических романов и антифашистских произведений.
Этот термин ввели философы Древней Греции для обозначения идеального человека, соединяющего в себе физическую красоту безупречного и здорового тела и внутреннее, нравственное благородство, честь и справедливость.
Эпиктет (ок. 50 – ок. 140) – римский философ-стоик.
Я отправлюсь в романтическое путешествие… И позволю сердцу порхать без забот (англ.).
Первая строфа «Священного хорала» английского поэта-романтика Фулка Гревилля (1554–1628):
О, этот тусклый человеческий удел
Меняться от закона до закона,
Родиться в боли от чужих тщеславных дел?
И править бал без жалобы и стона.
Здесь – и все пойдет по-прежнему (фр.).
Американская народная песня «Беспечная любовь»:
Любовь, любовь, беспечная любовь,
Ты подарила мне девчонку без души…(англ.)
Мне не нужно женщин,
Кроме тех, что разгонят мой блюз…(англ.)
Здесь – «Хайло не раскрывай!» (англ.)
Здесь – глагол, плоть (лат.).
Спальный вагон (фр.).
