— Это грязный трюк, сэр Арчи. И как раз когда у Пейджа дела пошли на лад и он начал одерживать над ними верх. Тут что-то надо бы сделать, только боюсь, никто и пальцем не шевельнет.
Эти замечания, особенно многозначительная и небезынтересная фраза о том, что «дела у Пейджа пошли на лад», все еще вертелись в мозгу Уэзерби, когда он задумчиво стоял у окна, раскуривая свою первую в этот день сигару. Его лично все это не очень волновало, однако было тут одно обстоятельство, которое привлекло его внимание, как человека проницательного и умеющего из всего извлечь выгоду. Его тщеславие — а оно было немалое — нашептывало ему, что он — первый человек в городе. Когда он вручал кубки на местных спортивных состязаниях или выдавал призы в средней школе, троекратное «ура» в честь сэра Арчи отдавалось сладостной музыкой в его ушах, равно как смех и аплодисменты, которыми награждали его, когда он, с сигарой в одной руке и бутылкой портвейна в другой, произносил одну из своих знаменитых речей на ежегодном банкете «Благородного ордена верных северян». Частенько, возвращаясь после такого события домой в своем «даймлере», где можно было так уютно укутать ноги меховой полостью, он весело говорил жене, которая, пожалуй, была наименее восторженной из всех его слушателей: «А знаешь, Элли, твой муж — самый популярный человек в Хедлстоне».
И вот сейчас, прищурившись, словно для того, чтобы лучше разглядеть открывавшуюся перед ним перспективу, он со всею ясностью увидел, какая это для него возможность еще больше возвыситься в глазах общественного мнения, не упуская главной цели — «попутно принести пользу и себе». Выдать из своего кармана заем в десять, пятнадцать да, пожалуй, и в двадцать тысяч фунтов ему ровно ничего не стоит. Зато Пейджа и «Северный свет» это может спасти. Новость распространится по городу со скоростью степного пожара. Ей-богу, его превознесут до небес за то, что он вовремя пришел на помощь, выступив как поборник справедливости и честности и поддержав правое дело и престиж Хедлстона. Кроме того, весьма логично размышлял далее сэр Арчи, это еще окупится сторицей, когда он выдвинет свою кандидатуру в парламент. Хотя Пейдж не такой человек, которого можно заранее связать какими-либо обещаниями, но он безусловно поддержит его на следующих выборах. Все-таки на Генри можно положиться, чего отнюдь нельзя сказать об этом типе Нае — тот, пожалуй, слишком хитер и не внушает доверия. Человек быстрых решений, Уэзерби несколько секунд отчаянно попыхивал сигарой — признак большого умственного напряжения, — затем, нажав на зуммер, вызвал секретаря.
— Соедините меня с «Северным светом». — Но поскольку секретарь не уходил, ожидая дальнейших приказаний, новая мысль родилась в мозгу Уэзерби: — Нет… сначала я поговорю с леди Уэзерби.
Тем временем миссис Пейдж вернулась домой; от уныния, с каким она утром пустилась в путь, не осталось и следа, — такие переходы были у нее нередки, ибо настроение ее менялось самым удивительным образом. Причиной тому была мысль, что постигшее их несчастье приключилось не по ее вине. Она прошла в библиотеку и, черпая силы в растущем сознании своей правоты, решила во что бы то ни стало быть спокойной, выдержанной, уравновешенной. Эту беду навлек на них Генри, а она с самого начала предупреждала его, но он не обращал внимания на ее предупреждения, и вот теперь — результат налицо. Позволив себе последнюю поблажку в виде трагической улыбки, она вдруг перешла на просторечие своих родных мест, что с ней иногда случалось, когда она разговаривала сама с собой: «Ну-с, моя красавица, не видать вам теперь Гавайских островов, как своих ушей. И прием ваш в честь открытия филармонического сезона тоже тю-тю». Затем, собравшись с духом, Алиса начала соображать, как же быть дальше. Она не отвернется от Генри, все-таки она была ему хорошей женой, а если на этот раз и не удержится от упреков, то по крайней мере постарается смягчить их проявлением участия. Алиса уже строила планы, какие жертвы она принесет, чтобы поддержать семью и восстановить ее честь. Само собой разумеется, прежде всего придется продать драгоценности, которых у нее, правда, не так уж много, ибо Генри никогда не стремился приобретать их, да и она сама не любила ярких украшений — не в пример Элинор Уэзерби. Но все же то немногое, что у нее есть, не даст им умереть с голоду.
Однако она может сделать больше, гораздо больше, и чем сильнее разыгрывалось ее воображение, тем увлекательнее были открывавшиеся перед ней перспективы. Разве не может она завести магазин и продавать свое вышиванье или, скажем, открыть кафе-кондитерскую, где в спокойной и изысканной обстановке будет собираться каждый вечер избранная публика? Подумав немного, она решила назвать кафе «Цветок лаванды» и уже-видела себя и Дороти в очаровательных форменных платьях того оттенка, какой им больше всего к лицу. Но тут ей на ум пришла новая блестящая идея: она вспомнила про чудесные пшеничные лепешки, которые Роза так хорошо пекла в Бэнксхолме и которые, конечно, могут составить гордость нового заведения. Она напишет Розе, своей милой Розе, и попросит прислать рецепт… сегодня же напишет… Но мысли о сестре и о родном доме перенесли Алису из будущего в прошлое. Мечты, рожденные фантазией и возникавшие порой от какого-нибудь слова, запаха, далекого крика, слабого перезвона колоколов, звуков рояля в тихий воскресный полдень, овладели ею сейчас и мгновенно нахлынули волною грустных воспоминаний. Они уводили ее все дальше и дальше в детство: вот она стоит в большой темной кухне, наполненной ароматом свежих лепешек, вот берет одну из них, еще горячую, с золотистой корочкой и, весело смеясь, бежит во двор, к качелям за кустами. Она явственно слышит, как скрипят качели, как цокают по аллее копыта отцовского пони, запряженного в двуколку, как блеют овцы далеко на Чевиотских холмах, как пронзительно кричит торговка рыбой, проходя со своей тяжелой корзиной по дорожке за живой изгородью: «Свежее филе… совсем свежее, сегодняшнее… свежая рыбка из Фёрта…»
Раздался стук в дверь, и вошла Ханна.
— Вы будете завтракать, миссис Пейдж?
Алиса сразу пришла в себя, снова очутилась в Хедлстоне и, вернувшись к взятой на себя роли спасительницы семейства, спокойно сказала:
— Дайте мне поджаренного хлеба с сыром и стакан молока.
— Бодьше ничего?
— Нет, благодарю вас, Ханна.
«Знает», — подумала Алиса, когда Ханна ушла, и решила, что старая шотландка только больше станет уважать ее — и за воздержание, и за этот первый шаг к экономии. Однако, когда поджаренный хлеб с сыром прибыл на подносе, порция оказалась более чем изрядной, и Алиса с удовольствием принялась за еду. Вообще, это было одно из ее любимых блюд, и Ханна, возможно еще и для того, чтобы подбодрить Алису в ее воздержании, приготовила его на славу. Алиса съела все до последней крошки, затем поднялась к себе наверх, намереваясь, по обыкновению, отдохнуть.
К своему удивлению, она заснула и проснулась уже после трех от телефонного звонка. Она взяла трубку и тотчас узнала голос леди Уэзерби.
— Алиса, дорогая, это вы? Говорит Элинор Уэзерби. Алиса, мы хотим, чтобы вы с Генри пришли к нам пообедать в четверг. Нет, никаких гостей у нас не будет, просто уютненько посидим вчетвером. Договорились?
Пораженная и еще не вполне проснувшаяся, Алиса не верила собственным ущам. Она только смогла произнести:
— Да… да… по-моему, мы свободны.
— Прекрасно, значит, мы вас ждем. Только сегодня утром Арчи говорил, что мы давно вас не видели…
— Да, в самом деле, — не утерпела Алиса. — Признаюсь, я немножко обиделась, когда на прошлой неделе не получила приглашения к вам на вечер.
— Ах, моя дорогая, была такая скучища. К тому же, мы знаем, как занят сейчас Генри, да и вы, я уверена, вряд ли смогли бы прийти. Но сейчас мы хотим видеть вас обоих. Какой необыкновенный человек ваш муж… он буквально взбудоражил весь город. Так ждем вас в четверг. И приходите пораньше.
Кровь горячей волной прихлынула к лицу Алисы, когда она положила трубку на место. Ее уважают, несмотря на всю глубину постигшего их несчастья, и уважают за ее личные качества. То, что из всех ее друзей именно Элинор Уэзерби в такую трагическую минуту проявила к ней внимание, было самым большим комплиментом, какой она когда-либо получала.
Она причесалась, посмотрела на себя в зеркало и спустилась вниз, куда Ханна принесла ей чашку крепкого чая и несколько сухариков.
— Прикажете сегодня приготовить баранину, миссис Пейдж?
И снова Алиса почувствовала участие, но сдержалась и не откликнулась на него. Она велела Ханне, как всегда, поджарить окорок. В конце концов, он уже куплен, а кто знает, что будет у них на обед завтра?
День медленно клонился к вечеру. Подкрепившись долгим отдыхом и чаем, Алиса решила чем-нибудь заняться. Генри еще не вернулся, и она целый день не имела от него вестей. В ожидании его она решила написать письмо сестре, чтобы не только попросить рецепт приготовления лепешек, но и сообщить о постигшем ее несчастье. Она села к бюро, вынула листок почтовой бумаги и, подумав немного, начала изливать душу:
