– А Степан Арутюнович знает, кто вы такие?
– Он думает, что мы из ФСБ. – Рот Николая чуть искривился в жёсткой улыбке. – Сегодня звонил по поводу офиса. Но мы ему помогать в этом не будем.
– А зачем я нужен вам тут? Зачем брать на себя все мои проблемы, если бы я мог сидеть у Степана Арутюновича и делать то же самое, но без знания о том, что есть КУНСТ?
– Потому что вам это не нравится, – проникновенно сказал Второй. – А должно нравиться. Вы негативно настроены по отношению к сериалам. А надо изменить позицию. Я же говорил вам – это главная часть операции прикрытия. Сериалы должны быть как можно хуже и неправдоподобней. В них должны быть несуществующие в жизни персонажи. Самые неправдоподобные коллизии. Небывалые характеры и невозможное развитие событий. Например, надо продолжать вкачивать в башку народа, что бандиты – это бандиты, а не «Коллегия-2», понимаете? Мы не можем себе позволить, чтобы кто-нибудь догадался. Однако сериалы – это только одна из задач операции прикрытия.
– А ещё что? – Усталость не добавляла мне способности ясно мыслить.
– Да всё остальное. Теленовости, в которых нет новостей, – согласитесь, нам в этой области многое удалось сделать. Ток-шоу, в которых десятки людей до хрипоты обсуждают несуществующие проблемы. Криминальные программы с придуманными преступлениями, от которых у нормального человека должны, как минимум, волосы стать дыбом. Ну и так далее. Это – я ещё раз подчеркну – основная причина не замечать КУНСТ. Если, не дай бог, люди начнут анализировать правду – они быстро догадаются. Ну, может, не все. Но кто-то догадается точно. Единственный выход для человека, желающего начать думать и делать, – выключить телек. А это почти невозможно. Потому что для начала им придётся выключить телек у себя в голове.
– Странно это всё, – пробормотал я.
– Что странно? – голос Николая на секунду стал усталым и жёстким.
– Всё странно, – язык у меня еле ворочался, – все методы. Вроде бы всё, что вы говорите, логично. Но всё равно не укладывается в голове. Разбои, убийства, грабежи… Я атеист, но вы нарушаете все заповеди.
– Заповеди работают там, где у человека есть выбор, – жёстко отрезал Второй. – Понятно? А у нас выбора нет. И у вас тоже нет. Вы пока ещё смотрите на нас глазами обывателя. Вас пока ужасает необходимость бить. Это пройдёт, Сергей. Знаете, сколько споров у нас было по Чечне, а? Сколько раз даже профессионалы задавали себе вопрос: а надо ли так? И только практика показала, что да, надо!
– А что… Чечня?.. – Глаза мои открылись, и сон сняло как рукой.
– Чечня, спешу заметить, жрала и крала государственные деньги с неимоверной скоростью, – повысил голос Николай Второй, которого я в таком настроении начал побаиваться. – А после проведения комплекса спецмероприятий мы собираем с Чечни сто пятьдесят миллионов долларов в год чистой прибыли. Да, со стороны всё выглядит чудовищно: все эти блокпосты, зачистки…. Сами знаем. Но результат налицо.
– А вот ваш коллега, Николай (я чуть было не ляпнул «Первый»), говорил… Ну то есть, я так понял, что вроде бы в летописях встречались упоминания о предтечах КУНСТа?
– Не совсем так, – раздражённо качнул головой мой собеседник. – Мы как-нибудь всё-таки выкроим время у Консультанта, и он вам всё расскажет. А что вам ещё говорил Николай Васильевич? Просто интересно?
– Ну говорил, что народ добрый, только безвольный. И пьёт.
– Добрый… – задумчивым эхом повторил Второй. – Безвольный и пьёт… Николай Васильевич, видите ли, родом из Люберец. Он вам практически описал свою семью, а не народ. Напрасно я его просил. Надо сразу к Консультанту! Добрый!.. – Николай Второй явно заводился. – Добрый, да? Пьёт, да? А он не рассказывал, откуда берутся те, кто обирает пьяных? Кто бьёт собственных жён и детей? Какой народ рожает бесчисленных хамов, страшных в своей безнаказанности? Откуда берутся мародёры? Кто ворует ПЗРК у своих и продаёт их врагам? А откуда появляются – не говорил ли он? – все эти бляди, а? Все эти прозрачные глаза и все эти рты, славящие любую нынешнюю партию? Рты, прерывающие хвалебные речи только для того, чтобы сильнее вылизать жопу любимого руководителя, кто бы им сейчас ни был? Откуда они, а?! Откуда?! Десятилетие за десятилетием эти бляди выходят из ниоткуда, и пишут передовицы, и читают прозрачными глазами с телесуфлёра новости? Откуда появляются другие, которые, яростно хрипя или весомо вещая, вкачивают в мозг того самого народа, который, по теории их родить не должен, говно своей аналитики, тоже, безусловно, поддерживающей генеральный курс? Задумайся над тем, откуда эти бляди берутся, – и ты получишь представление, чего ждать от народа, их рожающего с завидным постоянством. Я молчал.
– От вас требуется формальное согласие, Сергей, – беря себя в руки и возвращаясь к прежнему лёгкому тону, сообщил Николай. – Это специальная процедура, отчасти публичная, вам она предстоит на днях.
Я не стал спрашивать, что меня ждёт в случае отказа. Более того, желания отказываться не было, что меня премного удивило. Так, копошились червячки сомнения, но и только-то.
– Вы будете работать в этом же здании, на седьмом этаже, третья секция. Вход у вас с другой стороны. Я вам потом покажу, как удобнее проходить от вас ко мне – тут всё-таки большое здание. И ездить вам сюда удобнее от дома, – Николай встал, прошёл к окну и глянул за штору. – А то «Коллегия-69» работает так хорошо, что скоро и мы не сможем по городу передвигаться.
Кружка с чаем выпала у меня из рук и звякнула о стол.
– Пробки?! ПРОБКИ? Вы?! – Я не мог поверить своим ушам.
Николай Второй прошёлся от окна к столу, сел на своё место к лампе, и тут я увидел, что он всё-таки тоже чуть устал.
– Ну да, пробки, – глухо повторил он. – Вы коренной москвич, я знаю из вашего дела. Я тоже коренной. Я здесь родился, на Колхозной, которая сейчас Сухаревская. Я давно не вижу ту Москву, которую помню, – немного тоскливо сказал он, словно откликнувшись на мои мысли. – Вам это как? Мне, например, больно. У вас, я читал в деле, прадед имел дом с лавкой. А у моего прадеда было небольшое имение. Он был офицер, царский полковник. У нас полсемьи репрессированных. И имение это снесли, разумеется, при советской власти. Тогда это и не Москва никакая была. Родители мои жили на Сухаревке уже к тому времени. Я сухаревская шпана, – и он печально улыбнулся. – Мы решили создать «Коллегию-69». Они делают жизнь в Москве невыносимой. И делают, кстати, успешно. Одна из самых успешных Коллегий, – вздохнул он. – Работают, правда, не по всей стране. В Москве. В Питере ещё – ну там проще пробки организовывать, там мосты эти дурацкие. В Казани работают, в Нижнем. Но сил не хватает.
– А какого вы ждёте результата? – вздохнул я.
– Рано или поздно страной официально будем руководить мы, – поднял на меня взгляд Николай. – Налоги будут собираться со всех, мы уже это делаем. Преступность исчезнет – за исключением, собственно, уголовников: мы ими не занимаемся и никакого дела с ворами не имеем. Взятки канут в Лету. И пробки исчезнут, потому что «Коллегия-69» будет расформирована и займётся тем, чем сейчас занимается ГИБДД. Наши из «Шестьдесят девятой» знают, какими должны быть менты на дорогах. И Москва будет как раньше… Ну хоть немного.
– И дом прадедушкин вернёте? – Я то ли неудачно сострил, то ли попёр на рожон.
– Нет. Дом не вернём, – честно ответил Второй. – Хотя мне и самому тот район жалко. Красивый район. Московский.
Меня вновь начинала томить сонная одурь. Подробности про работу с телеканалами можно выяснить и завтра, и послезавтра. Консультант подождёт. Формальности не к спеху. И я, не в силах уже справляться с организмом, широко зевнул. Николай это увидел.
– Вы сейчас отдохните, пока вам будут машину готовить и документы, – сочувственно посоветовал он, – я вас провожу. У нас тут есть нечто вроде гостиницы для сотрудников. Там сможете перевести дух. А потом за вами придут.
Так я оказался в тёплой небольшой комнате, действительно похожей на номер обычного трёхзвёздочного отеля, только очень чистого и тихого. Под ногами у меня пружинил ковёр, светился проём на удивление большой ванной комнаты. За окнами было темно: на Москву спустился вечер, и красные реки огней на колёсах парализовали центр города. «Коллегия-69» не зря ела свой хлеб.
Я не собирался спать. Я просто присел на кровать, чтобы перевести дух и насладиться хотя бы минутами тишины после этого сумасшедшего дня. Наслаждаться тишиной сидя стало неудобно и я, видимо, прилёг. Тепло и уют размыли сомнения держащегося из последних сил мозга, и он повелительно дал команду на отключение. Я не знаю, сколько удалось проспать. Проснулся я с колотящимся сердцем оттого, что кто-то вошёл в комнату и запер дверь изнутри. Между дверью и комнатой был небольшой двухметровый коридорчик, и я не мог видеть, кто это. Неясная тень легла на порог комнаты, и в следующее мгновение в мягком рассеянном свете, льющемся из ванной, я увидел абрис тела божественной Анны Вячеславовны.
