– А потом на землю пришел май, – объявляли Ольгины неутомимые сотрудники. – И День Победы, тот, что порохом пропах, мы отмечали на вылазке. И Ольга безобразно напилась, свалилась в ручей, промочила ноги.
– А вы зачем-то посадили меня к костру и надели мне вместо носков целлофановые пакеты. Да еще запечатлели на пленку, бессовестные, – вспомнила она.
– Это чтобы потом иметь компромат и тебя шантажировать.
– Кому он нужен – компромат на меня?
– А на всякий случай!
«Вот тогда мне никак не удалось отвертеться от поездки с семьей. Алешин ехать не хотел вообще, но ребята завалили к нам все вместе утром, схватили нас в охапку вместе с Дашкой и повезли на природу. Я совсем не так хотела этот праздник провести, была злая и раздраженная. Потому быстренько залила весь свой негатив водкой с тоником. Результат не замедлил сказаться: я рванула на просторы родного края, внимания не обращая на пути-дороги, и вляпалась прямиком в воду. Ручей какой-то был невидный, скрытый за свежезеленой растительностью. Туда-то я добралась нетвердым бегом трусцой, а как обратно вылезать – силы меня оставили. Я стояла по щиколотку в ручье и молила: „Эй! Хоть кто-нибудь, вытащите меня отсюда“. На зов пришел Алешин. „Нет удержу у тебя. Как и стыда“, – констатировал он. „Аналогично“, – развязно ответила я. „Хоть думай иногда, что говоришь“, – парировал он, предлагая мне руку...»
А на повестке дня у всех уже стоял июнь.
– Июнь! Что-то ничего выдающегося не помню, – размышляла Света.
– Да ты что? А всеобщая, неизвестно откуда вспыхнувшая страсть к оздоровлению?
«В конце июня он как-то нелепо попал в больницу с пневмонией. Следующие четыре недели были для меня мукой мученической. Я гнала время, гнала. Довела себя до того, что моя жизнь вне его, казалось, потеряла всякий смысл. Я жила только в те минуты, когда разговаривала с ним по телефону, – два раза в день: утром и вечером...»
Дальше вспоминать уходящий год Ольге не хотелось. Она тихонько вышла из этого праздника жизни, двинулась в свой кабинет. Подошла к столу и набрала его номер.
– Слушаю вас, – сказал он по-боевому. Очень энергично.
Она положила трубку. И тут же, набрав воздуха, нажала на «повтор».
– Привет!
– Здорово! Как дела-то? – громко вопрошал он.
– Через раз, – ненаходчиво ответила Ольга.
– Это не есть хорошо, как говорят у нас в конторе. Новый год отпраздновали?
– Сейчас отмечаем.
– Подарки маме, Коле, Дашке купила?
Никогда в жизни он не интересовался этой стороной ее жизни.
– А что, ты хочешь мне в этом помочь? Не купила. Ты же знаешь, у меня все на последний день приходится.
– Рад бы помочь, да Галка загибается с язвой своей.
– Что ж она у тебя такая хворая всю дорогу!
– Вот такая колбаса. Моя любимая – сырокопченая. – Он сладко причмокнул.
Ольге сразу расхотелось с ним разговаривать. Она не знала, зачем ему позвонила. Вернулась к ребятам, нацепив улыбающееся лицо. Там уже все были очень навеселе, а стоял только июль.
– «Июль с грозой, июльский воздух снял комнаты у нас внаем»... – в тон общему настроению провозгласила Ольга. – Я пойду, дорогие мои, потому что сейчас начнутся безобразия. Нет, нет, не уговаривайте, у меня еще дел домашних невпроворот.
Ольга пришла домой и заглянула в гостиную. Даша сидела, вязала ленточки на завтрашних подарках. Мама была в своем кресле с очередной медитативной книжкой в руках. По телевизору хохотал «Аншлаг». Пахло свежеиспеченными пирогами. В следующей комнате находился Алешин на своем боевом посту у компьютера. Все, как должно быть в нормальной семье. Завтра – Новый год со всеми вытекающими отсюда последствиями: новым счастьем, новым здоровьем, новой удачей...
– Вот послушай. – Мама как хвостик проследовала за ней на кухню. – Детка моя, сядь и послушай. Плохо тебе, все вижу. Но сколько можно себя убивать? Надо себя пожалеть. Вот смотри: один аптекарь из Франции, он потом известным психологом стал, обратил внимание на то, что люди исцеляются не от лекарств, а от того, что они в них верят.
– Ой, мам, тебя бы с нашей Светкой свести...
– Ты не перебивай. Нужно повторять себе каждый день перед сном такую фразу: «С каждым днем во всех отношениях мне становится все лучше и лучше». Пятьдесят раз перед сном. И все получится. Ты себя программируешь на хорошее и доброе, и оно обязательно произойдет.
– Сколько раз повторять? Пятьдесят? Так я не успею, потому что усну.
– Ой, ну не придирайся к словам – сколько получится. И вообще в течение дня – задалась свободная минутка – скажи про себя эти слова.
– Это твой аптекарь придумал?
– Ну какая разница, в конце концов! Ты попробуй.
– Обязательно, мамочка, если ты просишь, – согласилась Ольга.
...Прошло девять месяцев. Добропорядочные люди умудряются за это время сваять и родить ребенка.
Для Ольги они прошли, как проходит день, за который ничего не происходит. Дом – работа – дом. Побеги к друзьям. Говорить самой не хочется – слушаешь их, смотришь в их глаза, как в души. А той единственной – нет. Той единственной, которой можно объяснить всю себя, да и не нужно ей ничего объяснять.
Ее нет рядом, нет даже в отдалении, где она – известно лишь провидению. Елена будто канула в Лету. Ольга тяжело привыкала к жизни без нее. Это можно было бы каким-то образом делать, если б рядом был он. Не тот, что чревовещательным голосом сообщил ей про колбасу, а другой, ее, прежний. Но его больше не было.
Кто-то хорошо сказал: «Повседневная жизнь идет своим чередом. Это многих спасает от безумия». Туда она и ударилась. Тихие перебранки с мужем. В основном на давно осточертевшие темы – по поводу его неприноса денег в дом. Лихорадочные переживания Дашки по поводу устройства на ее первую работу. «Вдруг не справлюсь?» – все падает на нервы мамы с бабушкой.
Тоска, тихое утопание в быту. Когда тебя начинают уже не раздражать брошенные где попало вещи, ты просто молча собираешь их и раскладываешь по своим местам. Поиски спасения в рождении своей тетради. Из букв рождаются слова. Из слов – предложения. Из предложений – текст. Это только так кажется, что в результате этого тройственного союза, на самом деле он с усилием вырывается из самой души. И ей потихоньку становится легче.
Господи, что же ты меня покинул? Со всем приходится справляться самой. На свете ведь все заканчивается, почему же ты не научил меня этому? Что есть вечное-то в этом мире – только смерть. И вот наступила... смерть. Остановившиеся, застывшие глаза. Говорят, у многих умерших улыбка на лице: отмучились. Мертвое тело. Никому не нужное мертвое тело. Ненавистное мне тело – мертвая родинка на правой груди со своими крошечными воспоминаниями о прикосновении к ней теплых губ. Сейчас она мертва, холодна и никаких эмоций, кроме отторжения, не вызывает. Кривой неподвижный палец на правой руке – след неправильно сросшегося перелома.
«На свете девушка жила. Была мила. Ее довольство и успех сопровождали. Любимый обманул ее, и вот в печали отраву выпила она и умерла» – вот такая простая история.
Ну уж нет. Вот что я абсолютно точно знаю: жить нужно ровно столько, сколько отпущено тебе. И никакого проявления собственной на то воли. И потом ведь с каждым днем во всех отношениях мне становится все лучше и лучше. Все лучше и лучше. Во всех отношениях.
И вот... этот палец... Этот палец... Он начинает шевелиться. Потом сгибаться, как прежде, не до конца. И это видят мои глаза. И я чувствую, что делаю первый вздох, – он пока такой легкий, такой неслышный. Но я-то его слышу. Тихонечко, чтобы его не вспугнуть, я беру зеркало – осторожно и недоверчиво смотрю в него и вижу себя: я – живая. Нет, это, честное слово, я. Бедная Снегурочка – от нее осталась лишь лужица, получается, я плохо любила? Но если я оживаю, то, значит, так нужно? Мне так нужно.
Может, я еще не встретила ту великую любовь, на которую способна. Которой достойна. Может, просто человек, на которого она была обрушена, утратил способность ее ценить и разделять. Ведь утратил же он тогда вдруг способность совершать поступки. А может, ее у него никогда и не было.
Я создала его для себя, раскрасила яркими красками каждый его шаг, осыпая красивыми цветами. А потом прошел ливень, сногсшибательный, потрясающий ливень, но радуги после него не было – не получилось...
Смириться со спокойным достоинством с тем, что вытворяет с тобой судьба, нелегко. Но если оборотить свои глаза изнутри наружу, может статься, что-то и получится. Такая попытка – все равно что пытка. Но пренебречь ею никак нельзя. Представляешь, что тебя нет – одни сплошные глаза и уши. Большие такие зеркальные глаза. И уши как локаторы. Только не стоит, вооружившись ими, отправляться в путешествие в обратную сторону по своей линии жизни. Это никчемушное занятие никакого результата не даст – так, хождение по ленте Мёбиуса. Нужно взять за точку отсчета сегодняшний день, час, мгновение.
