– Ты полагаешь, что подействуешь на меня в таком виде возбуждающе?
– Ничего я не полагаю, просто жарко очень. – Он забегал по кухне, то и дело открывая холодильник. Как-то лихорадочно накрывал на стол, мыл рюмки, до дыр вытирал их полотенцем.
Ольга совершила экскурсию в комнату.
– Извини. Постель разобрана, – сказал он как-то очень осторожно.
– Да ради бога, – улыбнулась она.
– Я в том смысле, что где ты спать ляжешь – здесь или в комнате?
– Пока не знаю, подумаю. Дай чего-нибудь выпить, – попросила Ольга.
Она взяла в руки наполненную до краев рюмку, капли вина падали ей на пальцы.
– Я не хочу больше жить, – со звериной тоской сказала она, поднося рюмку к губам.
На этом повествование Суки обрывалось...
– Тебе рассказывал Алешин, наверное, что было со мной. – Он подошел к ней и заглянул в глаза.
– Да, – отвела она взгляд. Она знала, что его вынимали из петли, когда от него ушла жена.
– Меня тогда мать спасла. Минутой бы позже пришла, меня б на свете уже не было. Вызвали «скорую», тут же меня – в психушку. Попытка суицида. Сделали какой-то укол – уснул. Утром приходит ко мне целый консилиум. Спрашивают: «Сколько будет дважды два?» «Пять!» – отвечаю. Взял табуретку да как запустил ею в мужика в белом халате. А это главврач оказался. И такой мне вколотили укол парализующий, жестокий и страшный, это я уж потом узнал. Ни рукой, ни ногой шевельнуть: любое движение причиняет нестерпимую боль. Зачем тебе об этом рассказываю – не знаю. Ты купаться будешь?
– Буду.
Она пошла в ванную, нехотя разделась. Встала под душ. «Тоска... Зачем? Кому нужна эта брезжущая ночь? Так хорошо, как раньше, мне никогда не будет. Мы абсолютно чужие. Ничего не знаем друг о друге. Вот уж натуральная мокрощелка». Она собрала слюну и плюнула ее себе под ноги. Тщательно вытерлась, надела его майку, висевшую на веревочке, вышла в комнату и легла рядом с ним на здоровенную постель.
– Понятно, что удовлетворять свои сексуальные потребности тебе нужно только на такой постели – вдоль, поперек. Не хватает только зеркала на потолке, – ехидно заметила она.
– Хватит издеваться. Молчи и слушай. Не знаю я, что там у тебя произошло. Только расскажу я тебе одну историю Ошо Раджниша. Два буддийских монаха переходили бурную реку. Они встретили ослепительно красивую женщину, которая тоже хотела перейти реку, но боялась. Тогда один из монахов взял ее на плечи и перенес на другой берег. Ужасно разозлился второй монах. Он молчал, но внутренне весь кипел. Дело в том, что монахи не должны были даже дотрагиваться до женщины, а его спутник не только дотронулся, но и нес ее на своих плечах. Когда их дорога подошла к концу и они оказались у стен монастыря, сердитый монах сказал первому: «Мне придется доложить о происшедшем настоятелю. Это запрещено!» «О чем ты? Что запрещено?» – удивился первый монах. «Забыл? Ты же нес женщину на своих плечах!» Первый монах засмеялся и сказал: «Это так. Но я оставил ее у реки, много миль назад. Неужели ты все еще несешь ее?»
– Мудро, – ответила она, прижимаясь к нему. – Только не в точку.
– Да пойми ты: то, что осуждаем мы в других, находится в нас. Только мы того стыдимся, подавляем, отвергаем в самих себе. – Он нежно поцеловал ее в верхнюю губу.
– Суть дела такова: меня бросил самый дорогой для меня на этом свете человек, – прошептала она.
– Ну и бог с ним!
– Это как?
– А хотя бы так: известен ли тебе миф Платона о том, как извечно неудержимо стремятся друг к другу рассеченные Зевсом пополам на мужчин и женщин – раньше единые, а теперь разнополые тела людей? – спросил он, целуя ее маленькую родинку на левой груди.
– Что-то слышала...
– Филолух безхрамотный. Что-то, где-то... Все скачете по верхам.
– Я уж давно не филолог, а самый натуральный торгаш, – ожесточенно ответила она, пытаясь одолеть свое ноющее в предчувствии почти забытого упоения тело.
– Да какой из тебя торгаш – ты на себя-то посмотри! Это все временно, уверяю тебя: жизнь сейчас такая. Ты просто женщина, которая вся высохла изнутри. По своей же вине, между прочим. Ты потеряла смысл жизни, безмерно устала, ползешь по жизни как сонная муха и жалеешь, что появилась на свет божий. Ты потеряла ориентиры, живешь с нелюбимым человеком, делаешь опротивевшую тебе работу. Любимый ее оставил. Подумаешь! Да олух он, и все тут! А ты играешь им навязанную роль – страдаешь на полную катушку, бредешь, сама не зная куда. Вылези ты из своей клетки, в которую сама себя и посадила. Посмотри на себя – ты ж в летаргии!
– А если по Платонову мифу он и был моей половинкой? – спросила она, медленно падая вместе с ним в любовь.
– А если ты ошиблась? – услышала она замечательно проникновенный голос со щемящими нотками печали и страсти.
...Оставшуюся часть ночи они обсуждали обряды и традиции древних славян в свете понятия «секс вне брака».
– Вот они искали! Неустанно искали свою вторую половинку! Мораль древних славян – наших предков – очень демократична была в сексуальных отношениях. В их семьях одинаково радовались всем детям – рожденным в браке и зачатым вне брака, – кричал он.
– Но у них были и семьи, в которых супруги оставались верны друг другу всю жизнь. Кажется, очень смутно я все это помню, поскольку вопросом этим очень давно интересовалась, такой брак выявляли волхвы. И он находился под их покровительством, считался священным, – возражала она.
Ни с чем не сравнимая радость: узнавать мужчину и позволять ему узнавать тебя.
Ночь была точно мелодия, новая и незнакомая, но из тех, что нравится сразу, потому что близка. Ольга засыпала с благодарным признанием, что с его стороны не было ни одного жеста, движения, слова, которые были бы ей неприятны. Видимо, пребывая в состоянии прежних своих впечатлений о нем, она все боялась, что он вдруг начнет тушить о ее грудь сигареты.
Во всем, что говорилось и совершалось, была какая-то обволакивающая нежность. Просто две одинокие души встретились. Оказалось, что близкие. Оказалось, что переполненные любовью. Не друг к другу, конечно. К неким абстрактным мужчине-мечте и такой же женщине. Вечно зовущим своим половинкам. Она не успела ничего из этого Олегу сказать, потому что заснула.
Утром она проснулась первая. Тряхнула головой, посмотрев себе за плечо. Увидела спящего Олега. Они лежали спиной друг к другу. «Кошмар... Как это все совсем не напоминает нечто. После всего, что происходило между нами, мы всегда засыпали, буквально зарываясь друг в друга», – вспомнила она.
Эти сегодняшние двое закрытую раковину не напоминали, наоборот: она была открыта и выворочена наизнанку: каждая половинка была сама по себе и не жаждала второй своей половинки. Это было НЕ ТО, но это было ДРУГОЕ.
Трагедия той, прошлой раковинки заключалась в том, что она была жива, пока ее никто не трогал. Но это невозможно в нашем беспорядочном мире. Попытались ее открыть – она раскололась. Как яичко в грустной детской сказке про курочку Рябу: мышка бежала, хвостиком взмахнула...
Может, и правильно в нашем мире, что все в жизни кончается. Остается только мечта – только она всегда с тобой. Может, иначе было бы просто неинтересно жить.
Она стала его будить. Нужно было срочно сказать, что она чувствует себя как-то легко и чудесно освобожденной. Абсолютно свободной от того груза предательства, потерь, неудач, что свалились на нее в последние полтора года. И еще – она чувствовала себя абсолютно счастливой.
– Ты с ума сошла – такая рань.
– Прости меня. Прости меня, пожалуйста. – Она смотрела на него своими кошачьими глазами, в которых гуляли озорные огоньки. И только на дне их можно было угадать крохотные капельки печали.
– Да за что? Мне было так хорошо с тобой. Между прочим, знаешь, чем ты пахнешь?
– Чем? – Она настороженно метнула на него взгляд.
– Парным молоком.
– Правда? – засмеялась она. – Мне тоже было хорошо с тобой. А прости меня за то, что ты сам не знаешь, как мне помог. Получается, я вроде как тебя использовала, но это совсем не так, честное слово.
– Глупости. В конце концов, мы для того и живем на свете, чтобы ближнему помочь, как это ни банально звучит.
– Нормально звучит. Светло, – не раздумывая, сказала Ольга. – Главное, что грустная история про то, как жила-была и померла, осталась там, у вчерашней тумбы. А остатки ее возит мальчик в своей неряшливой «шестерке». А останки ее – в твоей ванне. И я – это уже не я. То есть, наоборот, я снова стала самой собой.
– Приятно слышать! А не допить ли нам по этому поводу вчерашнее вино?
– Допить, допить!
Они вышли вместе, расцеловались у арки.
– Я провожу тебя.
– Нет! Нет! – весело сказала Ольга. – Я сама.
И она понеслась домой. Счастливая, красивая, молодая.
Первым делом она открыла свою многострадальную тетрадь. Она листала ее со странным чувством, что все это произошло с ней, но все прошло. Все прошло. Она выздоровела. Теперь можно и перевернуть страницу. И она это сделала. Написала: «Как хочется любить...»
