– Он самый. Уже заложили первый камень. К маю сорок пятого закончим.
– А почему такая форма?
– Повлиял реконструированный стадион в Афинах, который я недавно увидел. И потом, при таких размерах в замкнутом колодце было бы душно, да и на психику сильно бы давило.
Было видно, что и на него в этот момент что-то давит.
– А размер самой арены не великоват?
– Я и сам по этому поводу в больших сомнениях. Несколько раз пытался говорить на эту тему с Гитлером – она не вписывается в современные олимпийские стандарты. Знаешь его ответ?
– Не могу даже представить.
– Говорит, что в сороковом году олимпиада пройдет в Токио, а потом страной ее постоянного проведения станет Германия. И мы сами будем определять размеры спортивных арен.
– Страшно.
Альберт подвел ее к знакомому макету.
– Лени, мы, наконец, завершили все проектные работы, через месяц начнется строительство первых сооружений. Нам нужно всю эту красоту зафиксировать на пленку. Для этого, собственно, я тебя и пригласил.
– Альберт, честное слово, я давно мечтаю для тебя что-то сделать. И я бы сняла этот фильм с большим удовольствием, – она улыбнулась, – тем более, есть еще одна причина для этого. Но я запустилась с новым проектом, у меня сейчас в Вене двести породистых жеребцов, в Рейнланде – огромные доги, мне еще нужно найти Ахиллеса и пару сотен молодых наездниц на роль амазонок. У меня мотор через месяц. Альберт, не режь меня по живому. Давай я поговорю с Фанком, он все сделает не хуже меня.
– Здесь нужна твоя хватка. Я ценю, конечно, твоего учителя и давний поклонник его горных фильмов. Но хотя бы окажи ему помощь в подготовке и производстве съемок.
Неожиданно в зале появился Гитлер. Он был без головного убора, в коричневом кителе и черных брюках. По всей видимости, прошел сюда своей тайной тропой, прямо из нового здания рейхсканцелярии.
Лени хотела попрощаться и уйти, но фюрер попросил ее остаться.
Шпеер тут же приступил к докладу:
– Мой фюрер, результат экспериментов с «Большим бетонным грузом» положительный. Почвы позволяют строить быстро. Мы экономим пять лет.
Гитлер воздел руки к небу, Лени сразу вспомнилась их первая встреча на Северном море, и воскликнул:
– Дай бог, чтобы я дожил до этого и мне не пришлось вести войну!
Лени вздрогнула – из уст Гитлера это слово звучало угрожающе, и она впервые ощутила скрытую в нем опасность.
После доклада фюрер принялся демонстрировать Лени уже хорошо знакомый ей макет и вдруг неожиданно спросил:
– Скажите, фройляйн Рифеншталь, а какие деревья лучше всего посадить на главной улице?
– Платаны, – не задумываясь, ответила Лени.
– Что скажете, Шпеер?
– Подойдут, – сухо произнес тот.
– Итак, платаны, – хлопнул в ладоши Гитлер.
* * *
– Лени, они погибли.
– ???
– Они уже летели сюда. Была очень плохая погода. Пилот поднял самолет над облачностью и взял курс по приборам. Когда пора уже было спускаться, под облаками не увидели ничего, кроме дождя и моря. Самолет был оборудован пеленгационным маяком, но станция в Берлине почему-то не работала, а сигналы из Бремена и Любека то и дело прерывались. Короче, они заблудились – пилот не учел сильный встречный ветер. Кончилось горючее, и они упали в море.
Они сидели на скамейке в министерском саду.
– Альберт, это я их убила.
– Это случай, Лени.
– Нет, Альберт, это я их убила. Так мне подсказывает сердце.
Лени трясло. Альберт положил ей руку на плечо:
– Объявят только через неделю.
– …Почему?
– Говорят, это нужно из каких-то там соображений. Вообще, я не должен был тебе этого сегодня говорить.
– А он знает?
– Да.
– …У него же около макета даже бровь не дернулась! Не может быть, Альберт! Ему наверняка еще не доложили!
– Он сам мне об этом сказал вчера ночью.
– Что-нибудь осталось? Я имею в виду то, что они делали…
– Ничего. Они все везли с собой.
– Нет, Альберт, все не так. Просто оттуда, – Лени подняла к небу глаза, – им ничего не позволили взять. А они слишком многое хотели унести.
Альберт привез ее домой. Все было чужое, даже руки и голос. В таком мире она еще не жила. Сердце замерло и уже не болело. Она видела себя со стороны, и, казалось, тело не ощущало предметов.
Лени поставила музыку, подумала, что, может, эта песня ее найдет.
Drei Sterne sah ich scheinen
Drei Sternen schienen Licht,
Und waren doch die Sterne
Die Sterne der Heimat nicht.
Drei Rosen sah ich stehen
In Schimmer und blauer Luft
Die Rosen in der Heimat —
Es war nicht euer Duft.
Drei Palmen stehen am Meere
Die Fremde ist so leer.
Drei Küße geb ich dem Winde
Er trägt sie wohl übers Meer,
Da steht in einem Garten
Ein grüner Lindenbaum.
Ich küße seine Rinde
Bei Nacht in meinem Traum.[33]
Лени смотрела на звездное небо. Но почему-то видела всего три звезды.
И три сосны у дома были совсем безучастны к ветру.
Нужно было уехать в горы. Хоть на неделю, хоть на три дня. Она проживала чью-то чужую жизнь, и фильм становился для нее совершенно ненужным делом.
Лени села в машину и погнала ее в Альпы, в Боцен.
Уже на следующее утро она поднялась на Хаммельсшпице. Стоя на вершине скалы, вдруг поняла, что фильма не будет.
На следующий день началась война.
* * *
Четыре года были сплошным мучением – Лени постоянно болела. Она начала новый проект – фильм назывался «Долина», но съемки шли мучительно. Как будто злой рок висел над картиной: то пропадали дорогущие декорации, то погода сопротивлялась, то сама Лени лежала перед камерой, не в силах пошевелиться.
Боли были жуткие, ее смотрели многие доктора, Гитлер даже направил ее к своему лечащему врачу Моррелю, – все было бесполезно. Лени чувствовала, что погибает.
Новая любовь, которую она встретила, приносила одни несчастья. Причина оставалась прежней – мужчины были ей неверны.
В какой-то момент Лени совсем отчаялась. Она уже не верила, что сможет закончить злополучную картину. Не верила, что будет вместе с любимым. Что ее страна, наконец, победит в этой чудовищной войне.
По сценарию, действие фильма происходило в Испании, и это, конечно, не облегчало съемочный процесс. Частично натуру нашли в Южном Тироле, частично сняли в берлинских павильонах. Но оставалась сцена с быками. Корриду нужно было снимать только в Испании.
Требовалась валюта, но Министерство экономики не хотело даже слушать об этом – «Долина» не являлась фильмом военного значения.
В таком подвешенном состоянии Лени провела девять месяцев. Но вдруг произошло чудо: валюту выдали, и киногруппа вылетела в Мадрид.
Мирная жизнь впечатляла. Реклама на вечерних улицах, спокойные лица, фрукты, настоящий кофе и никаких карточек. В поисках натуры Лени исколесила всю страну и добралась до самого Гибралтара. Познакомилась со знаменитыми тореадорами, даже сумела договориться с владельцем самого крупного хозяйства в Испании, где выращивалась тысяча быков для корриды – он согласился предоставить в ее распоряжение своих драгоценных животных.
И вот все было готово – в живописном местечке, недалеко от Мадрида, Лени смогла, наконец, сказать заветное слово: «Мотор!»
Сплошной черной массой пошли быки – их галопом гнали на камеру наездники. И в этот момент Лени едва не лишилась чувств: рядом с ней, как из-под земли, появился Эрик.
* * *
– Сначала я подумала, что перегрелась, сегодня на солн це было под шестьдесят… Потом стала искать остальных…
Лени вновь заплакала.
– Лени, слава богу, мне удалось тебя увидеть!
– Но как ты меня нашел?
– Ты себе представить не можешь, какие тут про тебя слухи ходят. Когда мне сказали, что приехала немка и требует для съемок шестьсот быков, я понял, что это ты. Ну кому еще понадобятся шестьсот самцов одновременно.
– Ой, Эрик, ты такой же, совсем не изменился. Расскажи мне теперь… подробно.
– Ну, все было как обычно. Мы закончили работать, и я пошел к Вильме.
– Мне спросить, кто это?
– Теперь это моя крестная мама. Она меня и спасла. Я с ней тогда только познакомился.
– В тот же вечер?..
– Ох, Лени, не дай бог жениться на тебе. Соврать тебе – себе дороже. Ну, ладно, буду рассказывать, как будто передо мной мужчина. Снял я ее в тот вечер. В чайной. Она приехала на неделю к подружке, та у тетки отдыхала. Ну, свежее лицо и все такое… Через полчаса мы были уже у нее. Дальше рассказывать?
– Без подробностей.
– Ну ладно. Тогда вкратце. Секс был три раза.
– Эрик… Не могу даже сердиться на тебя… Видишь слезы, болван…
– Ну вот, часа в четыре утра забираюсь к нашему дому со стороны моря…
– А почему со стороны моря?
– Мы купались.
– Ночью?
– Ну да, голые. Там есть хорошее место неподалеку. Ну и когда стал подходить, почувствовал: что-то не то. Сел на измену, короче.
– А что почувствовал?
– Голоса сначала. Незнакомые. С другой стороны, у входа. Мне они как-то сразу не понравились. Ну, было еще темно, я через соседей, по кустам, смотрю – чего-то грузят. Ближе подполз – мать честная, они все наши ящики увозят! А лица, Лени! Это были такие лица, что я сразу все понял.
