Это было невыносимо. Я со стоном опустился прямо на пол.
— Вика, они не блефуют! Они и правда все знают… И что я был в посольстве, и где я остановился в Москве… Получается, они действительно наблюдают за мной — и во Львове, и здесь в Москве.
— Герман, но как же так может быть? — Вика была растеряна. — Я знаю, такое возможно, я столько раз и в кино видела, и в книгах читала… Но ведь для этого нужна целая система, специальная аппаратура и все такое… Неужели против тебя выступает целая бандитская группировка?
— Не знаю, сестренка, не знаю… — Мне нечего было ей ответить. Я не мог ничего сделать, но и сидеть на месте и ждать было выше моих сил. Я решил, что обязательно должен найти Добрякова. И уже хотел тотчас мчаться на Ленинский проспект, но в последний момент сообразил, что так и не успел одеться.
Из дома я вышел часа через полтора — привел себя в порядок, навестил Басю, чтобы не огорчать ее, выпил чаю с пирогами. Вика на всякий случай дала мне ключи от своей квартиры.
«Интересно, Ленинский, тридцать два, — это где? Кажется, у площади Гагарина. Метро… Какое же там метро? Черт, все уже забыл. Вот если бы была машина…» — И тут я вспомнил про Сашку Семенова. У него же теперь «Тойота»! А он улетает в отпуск, получается, машина некоторое время не будет ему нужна…
— Конечно, бери! — сразу согласился верный друг. — Даже выручишь меня — чем оставлять ее на стоянке около «Шереметьево», лучше моя «японочка» под твоим надежным присмотром будет.
— Я отвезу вас в аэропорт, — пообещал я. — Самолет во сколько?
— Что-то около шести утра. Часа в три надо будет выехать.
— Не проблема. Домчим с ветерком! А сегодня можно я уже машиной воспользуюсь?
— Да без вопросов!
Вот так и получилось, что на Ленинский проспект я прибыл без помощи общественного транспорта. Но сколько ни думал по дороге, так и не смог изобрести никакого хитрого хода, позволившего бы мне надавить на Добрякова и поскорее вызволить дочь.
Я оказался у нужного подъезда, так и не решив, что предпринять. Металлическая дверь прочно охранялась домофоном. Была не была! Я набрал номер квартиры и позвонил.
— Кто там? — спросил женский голос.
— К Михаилу Борисовичу! — отвечал я.
— А они здесь больше не живут.
Вот это новость! Честно признаться, я просто упустил из виду такой вариант развития событий. Что же теперь делать?
— А куда они переехали? — я, как утопающий, схватился за последнюю соломинку.
— В Химки. Они там дом построили.
— Может, вы дадите мне адрес? — Я был уверен, что услышу в ответ: «А я его не знаю». Но сегодня, видно, звезды на небе расположились каким-то особым образом. Так или иначе, мне повезло.
— Сейчас найду, — ответила женщина и отключилась. Но не прошло и нескольких минут, как из динамика вновь зазвучал ее голос:
— Але, вы еще здесь? Поселок Вашутино, Северная улица, дом шестнадцать.
— Спасибо! Вы даже не представляете, как меня выручили!
За те годы, что я не был в Москве, окрестности города разительно изменились. Я помнил, как эти места были самой что ни на есть типичной деревней — а теперь оказались сплошь застроены новехонькими домами и домиками — изредка красивыми, иногда оригинальными, часто безвкусными и почти всегда очень дорогими. Сейчас, в конце мая, когда вокруг все зеленело и цвело, эти поселки на берегах реки и водохранилища выглядели просто райскими уголками — особенно по сравнению с пыльным загазованным городом.
Коттеджный поселок, где, судя по всему, поселились Добряковы, был совсем новым, большая часть домов была еще недостроена, некоторые участки и вовсе пустовали. У номера шестнадцать по Северной улице тоже еще не было забора, а двор имел тот вид, который обычно бывает, когда идет стройка — повсюду какой-то мусор, кучи песка и щебня, никаких тебе пока еще дорожек и клумб. Гаража тоже еще не было — шикарный серебристый «Мерседес» был припаркован просто у стены. Но дом уже был обжит: на окнах висели занавески, резные балконы украшали розовые, белые и голубые цветочки в висячих горшках, а в одном из окон первого этажа виднелся сидящий на подоконнике большой лилово-желтый игрушечный заяц.
Я остановил «Тойоту» в аллее напротив дома, в тени весело зеленеющих березок, и принялся ждать, сам не зная чего. Но, очевидно, сегодня был мой день. Не прошло и пятнадцати минут, как дверь коттеджа отворилась и из нее появилась целая процессия. Первым вышел мужчина средних лет — лысый, полный и как две капли воды похожий на описание, данное мне Остапом. Следом выбежала девочка лет шести, черненькая, тоже толстенькая, очень похожая на отца. Завершала шествие молодая высокая женщина в элегантных расклешенных брюках.
— Папа, пока-пока! — пропищала девочка. Толстяк чмокнул ее в макушку, и у меня все заклокотало внутри. Вот сволочь! У самого есть дочь…
— Лика, иди в дом! — сказала женщина. Она тоже была темноволосой, с короткой стрижкой «а ля ежик», но, в отличие от мужа и дочери, худощавой, на мой вкус, пожалуй, даже излишне. Мне нравятся женщины с формами, а эта была ровной сверху донизу, тощей и какой-то колючей. Я тут же окрестил ее Ежихой.
Девочка убежала, Ежиха прислонилась спиной к витой решетке крыльца и закурила.
— Когда ты вернешься? — сварливо поинтересовалась она.
— Как обычно, — раздраженно отвечал он. Не похоже, чтобы эти супруги таяли от любви друг к другу.
— То есть поздно. И когда же? В двенадцать? В два? Или уже утром?
— Не знаю. Жанна, сколько раз тебе можно объяснять — у меня ненормированный рабочий день. Это в конторах штаны просиживают с десяти до шести, а я все-таки на телевидении работаю. — Голос Толстяка почему-то казался мне смутно знакомым, но я никак не мог сообразить, где именно я мог его слышать. Во всяком случае, не на кассете. И по телефону от имени похитителей со мной говорили совсем по-другому — но и там, и там голос был искусственно приглушен, точно звучал через платок.
— Ну да, конечно! — продолжала тем временем язвить Ежиха. — И работа у тебя такая тяжелая-тяжелая… Оттого и возвращаешься каждый раз ночь-заполночь, весь в помаде, духами от тебя прет за версту! Да еще и пьяный вдрыбадан. Как тебя гаишники только пропускают? Хорошая, я смотрю, у вас работа на телевидении! Может, и мне туда устроиться? А то что-то надоело дома сидеть, верную жену из себя изображать. Толстяк равнодушно постучал ногой по колесу, проверяя, хорошо ли накачана шина. Лицо его выражало скуку — он явно привык к подобным разбирательствам.
— Я тебя сутками не вижу! — продолжала тем временем Ежиха. — Тебя никогда нет дома, а если вдруг и забредешь случайно, то уставишься в эту свою проклятую аппаратуру и сидишь, как зомбированный! Ни капли внимания ни Лике, ни мне! Ты хоть помнишь, когда мы с тобой последний раз трахались? Нет? А я помню. Двадцать первого февраля. Еще зимой. А сейчас уже май на исходе!
Толстяк скривился:
— Жанна, ты не могла найти другого времени для того, чтобы устроить сцену? Мне ехать пора, я уже опаздываю!
— Да катись ты ко всем чертям! — Она, не глядя, отшвырнула окурок и ушла в дом, хлопнув дверью.
«Да, — подумал я, — неплохая иллюстрация к словам Льва Толстого о несчастной семье».
Толстяк, даже не поглядев ей вслед, направился к своей машине. Внезапно раздалась мелодия «Мурки» — кто-то звонил ему на мобильный. Очевидно, в этом месте была плохая связь: чтобы поймать сеть, ему пришлось походить туда-сюда по улице. Наконец, он остановился прямо перед моим автомобилем. Слава богу, что у «Тойоты» были тонированные стекла. Добряков даже не мог видеть, есть кто-то в машине или нет.
— Алло! — говорил он в трубку. — Слушай, но я же просил тебя не звонить в это время! Нет, еще дома, еще не уехал. Понятно, и я по тебе, но ты же знаешь… Ну, хорошо. Вот и умница. Конечно, увидимся. Давай часов в восемь, я уже точно освобожусь. А сама выбери — куда хочешь, туда и пойдем… «Эрл Грей»? А где это? На проспекте Мира? Хорошо, договорились. И я тебя целую, сама знаешь, куда…
Похоже, он был доволен только что состоявшимся телефонным разговором. Во всяком случае, усаживаясь в машину, он даже что-то мурлыкал себе под нос и явно менее всего думал о Ежихе и ее претензиях.
Серебристый «Мерседес» заурчал и рванул с места. Я выждал некоторое время и отправился следом за ним. Несмотря на то что внутри у меня все бурлило, я вынужден был держать себя в руках. Впереди меня ехал человек, собственноручно похитивший мою дочь, а значит, малейшее неосторожное движение с моей стороны могло навредить Светке. Причем навредить необратимо…
Толстяк, похоже, действительно работал в Останкино — во всяком случае, отправился он именно туда. Добрался до телестудии и въехал на территорию. Я попробовал было последовать его примеру, но дюжий охранник строгим голосом запросил пропуск.
