Затем он опустил стекло.
– Будь осторожен… – только и успел я сказать Марко вдогонку, прежде чем он на полной скорости исчез вдали. Это был последний раз, когда я видел своего друга.
Тем вечером у Марко все шло гладко. До поры до времени. В ресторане он бахвалился: спустил все деньги, а потом стал жаловаться хозяину на низкое качество вина. Хозяин чуть не разбил бутылку Марко о голову, тыча ему в лицо этикеткой “Брунелло”, купленного за двести лир.
Марко взял под руку свою новую подругу, и они вышли из ресторана, чтобы укрыться в каком-нибудь укромном местечке. Они направились к моей машине, оставленной у всех на виду напротив ресторана. Не успел он открыть дверцу, как услышал крики:
– Погоди! Стой!
Из темноты показались двое в масках и с оружием. Однако, поняв, что перед ними не тот, кто им нужен, снова растворились во тьме. Марко оставил ключи в дверце машины и вместе с девушкой убежал обратно в ресторан.
Все тот же несчастный владелец ресторана отвез Марко домой, а мне рассказал о случившемся на следующий день, когда я пришел за машиной. Марко простыл и след. Это происшествие сильно напугало его.
Я же больше не сомневался, что меня хотят убить и даже есть готовая команда для осуществления плана. Теперь это был вопрос времени. С тоской я подумал о том, что скоро пополню длинный список моих убитых родных.
Меня насторожила скорость, с которой была приготовлена засада: ведь я прибыл из Германии в Казамарину всего день назад!
Очевидно, враги хотели застать меня врасплох. Возможно, они охотились за мной еще в Германии.
С тех пор я решил не полагаться на старших членов семьи, сидевших в тюрьме. Я упрекал их в том, что они не были в состоянии защитить меня и питались иллюзиями.
Меня не убьют так просто, поклялся я себе. Я был готов ко всему, кроме того, что убийцей, которому поручат всадить в меня пулю, окажется мой друг детства – Тото. Тото Фимминедда.
Знаю, как и почему стал убийцей я. Но он? Как? Почему? Неужели возможно, чтобы человеку вроде Тото хватило духу взять в руки пистолет или вскинуть на плечо заряженную винтовку? Не говоря уже о том, чтобы убить кого-то. Сама мысль, что Тото Фимминедда способен нажать на затвор, казалась мне нелепой.
Годами я мучительно искал ответ на эти вопросы, но так и не нашел подходящего объяснения поступку Тото, если не считать риторического клише, гласящего, что жизнь меняет всех и всё. Но мысль о том, что Тото, мой дорогой друг Тото, который пугался даже собственной тени, решился взять в руки винтовку и превратить мое тело в кровавое месиво, нашпиговать меня пулями, навсегда погасить мою улыбку, – эта мысль до сих пор причиняет мне боль, как незаживающая рана.
К тому же Тото пошел на убийство по приказанию “Коза Ностры”, а не по собственной воле, – это обстоятельство усугубляло мою боль и не давало покоя.
Но история осталась в прошлом, и его не стоит ворошить. Я не держу зла на Тото. В те времена он был другим человеком и сам делал свой выбор. Недаром Сократ говорил: “Каждый идет своей дорогой, вы продолжаете жить, а я умираю, и неизвестно, что лучше”.
Яне мог оставаться и часа на Сицилии. Я быстро собрал чемодан, запрыгнул в свой “Мерседес” и отбыл в Германию. Я не бежал. Мне нужно было уладить свои дела.
Для начала я решил продать автомобиль, выигранный у Йорге: вырученных денег хватило бы на оружие. Судьбе было угодно, чтобы я снова встретился с бывшим хозяином “Мерседеса”, но на этот раз не за игрой в покер.
Это произошло в субботу вечером, когда мы с Фофо находились в одном из ночных клубов Гамбурга. Мы попивали бурбон за стойкой и вдруг увидели Йорге – он оживленно беседовал с двумя мужчинами, по виду – турками. Я спросил у бармена, в чем дело. Он сообщил, что Йорге обыграл в карты знаменитого турецкого коммерсанта и теперь, по всей видимости, они обсуждали дальнейший ход дела.
Я снова отвернулся к барной стойке, но вскоре по выражению лица сидевшей рядом женщины догадался, что между Йорге и турками происходит что-то интересное. Обернувшись, я увидел, как Йорге мощным ударом уложил на пол одного из турок.
Развязалась чудовищная драка. Мы с Фофо подошли ближе, чтобы разнять противников, и турок с неожиданной ожесточенностью ударил моего друга по лицу. Для меня это было равносильно тому, как если бы он напал на моего родного брата.
Я просто озверел и стал раздавать направо и налево удары и затрещины всем, кто попадался под руку. Скоро к драке присоединились и другие турки. Немцы и итальянцы колотили турок и сами получали тумаки. Избивали всех, кроме Йорге, который разил всякого, кто приближался к нему. Мало того, что он был здоровяком, так еще и накачался кокаином: он походил на разъяренного быка. И представить только, его забавляет это побоище, подумал я, наблюдая, как он хохочет. Я же не понимал, как поскорее выбраться из заварушки.
Когда все стихло, я обнаружил, что ранен в руку ножом. Шрам остался по сей день. Из-за раны я не мог работать несколько месяцев. Йорге заплатит мне за это, решил я.
Некоторым эта драка обошлась еще дороже. Приятеля Йорге, Вогеля, пырнули в живот. Но во время драки тот даже не заметил раны. Нелепо, но это так.
Вогель сидел рядом со мной в машине и вдруг сказал, что у него намокла рубашка. Включив свет в салоне, я заметил, что его руки в крови. Я остановился и поднял ему рубашку. Черт побери, под ней была кровь, но я не находил раны. Я быстро отвез Вогеля в больницу и передал в руки врачей, а сам сбежал через окно туалета.
Вогель выжил. Проколы, сделанные стилетом, были настолько тонкими, что я даже не разглядел их. К счастью, жизненно важные органы не были задеты.
Йорге подумал, что мы с Фофо бросились в драку, желая помочь ему и тем самым нарушив “закон большой дороги”, который предписывает иностранцам объединяться против немцев, если те затевают драку. Мы не стали разубеждать его в этом.
С того вечера Йорге считал себя моим должником. Впоследствии, узнав, что именно я отвез Вогеля в больницу, он устыдился. Он так накачался кокаином, что не был в состоянии помочь своему другу. На самом деле во время переполоха, вызванного прибытием полиции, Вогель почти случайно заскочил в мою машину. Но я не стал признаваться в этом Йорге, и теперь тот думал, что я исключительный человек.
Он перестал употреблять наркотики в моем присутствии. И никогда больше не вступал со мной в игру. Я потерял довольно богатого клиента, подумал я.
Однажды Йорге чуть ли не силой затащил меня к себе в гости. Позже его жена рассказала мне, что Йорге никого не приглашал в свой дом.
Мы подъехали к ограде его особняка, Йорге свернул на боковую аллею, окаймленную цветущими кустами, которые закрывали обзор. Затем он спустился к подземному гаражу, нажал кнопку на пульте, открылась автоматическая дверь, и мы вошли. Слева я заметил бассейн в голливудском стиле, справа – сауну с душами, солярием и шезлонгами. Поднявшись этажом выше, мы оказались в просторной гостиной, где нас ожидала высокая загорелая блондинка, приветствуя типично немецкой вежливой улыбкой. Крупные жемчужные серьги, казалось, делали ее лицо еще лучезарнее. Это была великолепная сорокалетняя женщина. Она протянула мне руку и прощебетала: “Моника”.
Рядом стояли трое детей: две девочки и мальчик, все светловолосые и с ярко-голубыми глазами, до того хорошенькие, словно сошли со страниц рекламного буклета. Удивительно, что столь неказистому папаше, как Йорге, удалось родить таких прекрасных ребятишек.
– Хорошо, что они пошли в твою жену, – шепнул я ему, вызвав у него раскатистый смех.
Жена Йорге проводила нас в бар и приготовила два аперитива. Сынишка начал жаловаться, что его обошли угощением. Тогда женщина с серьезным видом приготовила ему фруктовый напиток под названием “особый аперитив для взрослого мальчика”. Мальчик с довольной улыбкой посмотрел на меня.
Моника знала итальянский язык. Она начала рассказывать мне о Таормине, ее сказочных пляжах и музеях, в которых я никогда не был. Она называла имена известных итальянских художников. А я ни разу не слышал этих имен. И глубоко стыдился своего невежества. Слава Богу, вскоре она побежала на кухню проверить, не подгорело ли жаркое.
В ожидании ужина Йорге предложил мне освежиться в ванной. Ему было забавно наблюдать за мной, ведь он никогда еще не видел меня в такой растерянности. Он сказал мне расслабиться, а я с невольной злостью выпалил в ответ:
– Придурок! Если увижу тебя нюхающим кокаин, мозги вышибу!
Он почти застенчиво улыбнулся мне, в то время как в раскрытых дверях ванной показалась светлая детская головка, и ребенок крикнул: “Ужин готов!”
Моника знала итальянские традиции, поэтому на столе оказался свежеиспеченный хлеб.
За ужином я заметил, что Йорге не пьет даже вина. Дома он вел себя, как добропорядочный, достойный всякого уважения, внимательный отец: я даже вообразить не мог, что этот варвар – громадных пропорций, с орлиным носом и белобрысый, как футболист Грубеш, – способен на нежные чувства. В тот момент я полюбил его.
