— Вы нас успокоили. Но скажите, как вам, у которых ничего нет, удается держать в поле зрения весь мир?
— У нас нет ничего, и у нас есть все. Но даже если у тебя есть все, тебе этого мало. Вот почему мы пришли сюда. Мы хотим следовать за вами и увеличить наше знание.
— А если мы не хотим, чтобы вы за нами следовали?
— Мы, разумеется, выполним вашу волю. Но отныне вам никогда уже не удастся полностью избавиться от нашего присутствия.
— Приятная перспектива, — иронически обронил Старик. — И все ж объясните, как вы сумели извлечь столь многое из ничего.
— Мы отказались от соблазна карабкаться туда, куда не достигают наши органы чувств, участвовать в безумной гонке, именуемой прогрессом. Изучая то, что рядом с нами, пытаясь вникнуть в его суть, мы делаем первый шаг к познанию всего остального.
— А что рядом с вами?
— Тело. Подчини себе свое тело, и ты подберешься к сути мироздания ближе, чем если будешь болтаться где-нибудь в безвоздушном пространстве на тросе, прицепленном к космическому кораблю.
— И вам удалось подчинить тело?
— Мы едва царапнули скорлупу понимания, но и этого уже не так мало. К примеру, любой из нас намного старше вашего японского знакомого. Большинству святых старцев гораздо больше ста лет. Тела наши иссушены, но вовсе не бессильны. Тщедушны, но функциональны. Даже в выжженной пустыне нам не грозит обезвоживание — мы умеем впитывать росу через поры кожи. Нас насытит стебелек травы, опьянит исходящий от него тончайший аромат. Два стебелька — это уже пир, невоздержанность, первый шаг к саморазрушению. Мы способны всосать в себя через задний проход небольшое озерцо и перенести его в собственном теле на другое место. Но такими вещами мы занимаемся без свидетелей, чтобы не оскорблять чувства тех, кто подобных способностей лишен. Хотя иногда к нам за помощью обращаются жители отдаленных деревень, где скудны запасы воды и часты пожары. Любое отверстие в человеческом теле может быть использовано как для введения, так и для выведения различных субстанций. Благодаря искусству йоги органы чувств развиваются до такой степени, что слышишь за пределами слышимости и видишь происходящее за горизонтом (особенно при низкой облачности, заменяющей зеркало). Нам нет нужды тренировать голосовые связки, мы передаем свои мысли по звуковым волнам. И при этом в нашем искусстве нет ничего экстрасенсорного. Мы всего лишь используем в полной мере знание анатомии.
— Что ж, — медленно произнес Старик, осторожно подбирая слова. — Я не могу назвать вам свое имя, ибо боюсь уязвить ваши чувства. Глупая предосторожность, ведь вы относитесь к нам с таким почтением, но все же так будет лучше… Скажу лишь, что я в восторге от модификаций, которыми вы украсили первоначальный проект. Дело в том, что я имел некоторое отношение к его разработке. Честно говоря, я и не подозревал, что проект может быть до такой степени переработан и усовершенствован. Как-то не предполагалось, что человек будет питаться одной травинкой или утолять жажду утренней росой через поры кожи, но тем похвальней ваши заслуги. Я восхищен вашими достижениями, безмерно восхищен.
— Мы не знаем, кто ты, ибо ты и твой помощник сокрыли свой истинный облик. Может быть, нам и не нужно это знать. С нас довольно того, что мы видим, — твоих улыбчивых глаз и твоего добродушного чрева. Мы узрели его издалека, оно поднималось из травы золотистым куполом, отражая солнечные лучи с такой яркостью, что даже нам было больно смотреть. Мы обратили внимание на величественные контуры твоего живота, на его идеальную гладкость, лишенную признаков естественного рождения. Тогда-то мы и решили, что будем внимать тебе и восхищаться тобой.
Наступила долгая пауза, потом все тот же тонкий голос произнес:
— Мы очень надеемся, что это слезы радости.
Старик конфузливо закрыл лицо ладонью.
Мистер Смит не выдержал сентиментальной паточности момента и, одержимый духом иконоборчества, возопил противным, скрежещущим голосом, от которого святые старцы втянули головы в плечи:
— Никакой я ему не помощник!
— Прости, мы выбрали неверное слово. Быть может, следовало сказать «спутник»?
— Я такой же, как он. У нас одинаковый статус!
— Очевидно, тут какие-то тонкости небесной семантики, недоступные нашему пониманию.
— Вы уж извините, — вмешался Старик, рывком приподнимаясь, — но нам и в самом деле пора. Мы оба изрядно устали. Время отправляться в дорогу… Нас ждут в другом месте…
— Нас ждут в разных местах! — выкрикнул мистер Смит.
Специфический тембр его голоса привлек внимание тигрицы, решившей, что скрежещущие звуки может издавать какое-нибудь редкое, но вполне съедобное животное, — во всяком случае, почему бы не разведать?
— Если ты не заткнешься, я исчезну и оставлю тебя наедине вон с тем тигром, — предупредил Старик.
— Где тигр? — шепотом спросил компаньон.
— Вон сидит принюхивается.
— Не вздумай, а то я исчезну первый!
— И мы навсегда потеряем друг друга из виду.
После этого замечания мистер Смит умолк, но начал дрожать.
— Это не тигр, а тигрица, что еще опасней, — раздался голос одного из святых старцев. — Судя по набухшим соскам, она выкармливает тигрят. Самцы охотятся для собственного развлечения, как британские джентльмены. Самка же должна кормить молодняк, и эта альтруистическая мотивировка делает ее бесстрашной. Смотрите, она медленно движется в нашу сторону.
— И вы не боитесь? — спросил Старик.
— За долгие годы мы научились секретировать запах, не ощутимый для людского обоняния, но вызывающий отвращение у хищных зверей.
— Однако, я смотрю, вы неутомимы в своих исследованиях.
— К сожалению, немало святых старцев погибло в когтях тигров, прежде чем удалось найти нужную формулу запаха. Эти старцы пожертвовали собой ради общего дела.
Тигрица бесшумно кралась, пригнув морду к самой земле, — видимо, готовилась к финальному прыжку.
Старик поднялся.
— Нет! Не оставляй меня! — взвыл мистер Смит, вцепившись в край его тоги. Тигрица замерла на месте и возбужденно заморгала — скрежещущий звук определенно вызывал у нее повышенное слюноотделение.
— Закрой рот и больше не вопи, — приказал Старик, простер ладонь и стал делать ею в воздухе ласкающие движения. Тигрица перевернулась на спину, раскинула лапы и недвусмысленно дала понять, что ей нужно почесать живот.
Компаньоны уходили вдаль по узкой тропинке, святые старцы махали им вслед, а тонкий, неугасающий голос произносил слова последнего напутствия:
— Мы увидели великую силу Добра и теперь еще более укрепились в вере, что природа едина и каждая ее частица столь же священна, как целое. Идите, путники, и знайте, что отныне, где бы вы ни были, мы всегда будем неподалеку.
* * *
Первым нарушил молчание Старик. Это произошло примерно полчаса спустя, но мистер Смит по-прежнему держался за его подол.
— Природа, возможно, и едина. Не стану спорить и насчет того, что ее частицы, равно как и целое, священны. Но меня во всем этом трогательном равновесии смущает одна мысль: тигрята-то остались голодными!
— Как несостоявшийся тигриный обед позволю себе заметить, что меня подобный исход вполне устраивает.
— Надеюсь, они нас не слышат.
— Если, конечно, они не научились читать по губам через линию горизонта.
— Мы повернуты к ним спиной.
Впереди показалось какое-то селение, которое компаньоны поначалу приняли за маленькую деревеньку, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это окраина городка. По улице бродили священные коровы. Они мешали движению транспорта, лениво жевали товар, разложенный на прилавках зеленщиков, — одним словом, вели себя как вдовствующие императрицы, которые уверены, что им все, то есть абсолютно все дозволено. Только корон на рогах не хватало.
Мистер Смит опасливо косился на бродячих собак, а те поглядывали на него застенчиво и виновато, похожие на небольшие авиабазы блох и зловещего вида мух.
— Брысь! Фу, какие грязные, — бормотал мистер Смит и все ближе жался к Старику, стараясь избежать контакта с несчастными псинами, которым все время хотелось почесаться об него, причем с самыми дружелюбными намерениями. Людей на улицах постепенно становилось больше, жаркий день отступал, сменяясь более умеренным вечером. Компаньоны шагали по глиняной мостовой, лавируя между трехколесными автомобильчиками (водители отчаянно дребезжали велосипедными звонками) и священными коровьими лепешками. Внезапно мистер Смит оставил подол Старика в покое и со словами «Подожди секундочку» скрылся в магазине, где торговали всем на свете — от электровентиляторов до развесного шербета.
Такая неожиданная решительность изрядно встревожила Старика. Если уж Смит преодолел трусость, значит, соблазн оказался нешуточным. Тут Старику пришлось посторониться — прямо на него перла священная корова. На пресыщенной физиономии этой Марии-Антуанетты было запечатлено бескомпромиссное «Раз у них нет хлеба, пусть едят пирожные». Старик сделал вид, что и так собирался отойти в сторонку (что было неправдой).
