Но когда Артем обувается возле входной двери, чтобы сходить за закладкой, этот новый сосед внезапно оказывается в коридоре и решительным шагом подходит к Артему.
— Артем, добрый день! — говорит сосед деловым тоном. — А нам, случайно, не по пути?
— Вряд ли, — отвечает Артем. Он стоит с латунной ложкой для обуви в темноте, держа ее горизонтально, чтоб обозначить дистанцию, которую новому соседу не следует сокращать. Этот новый сосед («Сеня! Вот как его зовут!») как будто не замечает грубого тона и латунной ложки, нацеленной ему в район живота:
— Напрасно вы так уверены. А вам куда?
Подобные вопросы несовместимы с этикой коммунальной квартиры на Грибоедова, в которой никто никогда не лезет в чужие дела и с уважением относится к личному пространству. Артем хочет сказать: «Ты охуел?» — или даже что-то напыщенное: «Кто ты такой, чтоб задавать мне такие вопросы?!» — но вместо этого отвечает глухим голосом:
— Собираюсь в кино.
— О! А здесь есть кинотеатр поблизости? Тысячу лет не ходил!
Артем сохраняет невозмутимость. Он не понимает, зачем начал врать, и тем более врать непродуманно и неумело. Наконец он отвечает: «Я иду в „Англетер“». Артем уверен, что сосед на этом отстанет, но тот сразу же задает новый вопрос:
— А в какой он находится стороне?
Этот вопрос звучит как чистое издевательство. Еще чуть-чуть — и Артем психанет. «Серьезно? Ты хочешь узнать направление?»
— А вон в той, — говорит Артем и куда-то показывает. Он скрипит зубами, изо всех сил сжимает в руке латунную ложку. «Ну давай, — размышляет он про себя, — продолжай задавать вопросы. На какой фильм я иду. Время сеанса, длительность, цена билета». И Сеня, рыхлый, мокрый, невинный в своем мятом синем костюме, в самом деле приоткрывает рот, чтобы еще что-то спросить, но Артем резко выпаливает: «Ну все, мне пора!» — и выходит за дверь. Милитари-куртку и шапку он надевает уже на лестнице. Спускаясь, Артем представляет, как его новый сосед с открытым ртом, с выражением лица сельского идиота стоит у двери.
На улице солнечно и, как обычно, безлюдно. Артем не устает поражаться этой особенности района: в десяти-пятнадцати минутах ходьбы отсюда с разных сторон — Исаакиевский собор, Адмиралтейство, Медный всадник, Новая Голландия и Мариинка. Вокруг бурлят массы туристов, но сюда никто не просачивается.
Несмотря на легкую головную боль, настроение у Артема приподнятое — впервые за много дней. Он чувствует себя на своем месте, чувствует, что все развивается именно так, как надо, — несмотря на небольшие погрешности. На заднем стекле проржавленной колымаги поэта, обманутого дольщика кто-то написал на снегу слово «лох», и это необыкновенно развеселило Артема.
У Подьяческого моста Артем встречает первых людей: двое школьников пытаются поочередно попасть плевком в ворону. Увидев Артема вдалеке, они прекращают это занятие и провожают его долгим серьезным взглядом. Почему-то дети при виде Артема всегда становятся внимательными и серьезными. Дети возбуждают в Артеме глубокую неприязнь. Ему хочется им нагрубить, но он сдерживается и смотрит наверх. По небу летят три истребителя, оставляя тонкие и ровные следы, напоминающие надрезы от скальпеля. «След самолета как надрез» — один из тех образов, которые вечно роятся в голове у Володи. Артем написал ему ночью, спросил, как дела, но тот пока не ответил.
Артем сворачивает в Фонарный переулок и заходит в аптеку, чтобы взять таблетки от головы. За кассой стоит высокая сухая аптекарша со вздернутыми плечами и крючковатым носом.
— Маску купить не желаете? — спрашивает она.
— Нет.
— Вот, рекомендую такие маски с клапаном, одноразовые, — продолжает аптекарша. — Есть очень красивые: белые с красным клапаном. На случай, если пойдете в консерваторию. Или в кино.
Артем стоит неподвижно, сжимая заранее заготовленную наличку в ладони.
— Что вы сказали?
— Сказала, если идете в кино, то возьмите маску.
Немного поколебавшись, Артем отвечает:
— Мне, пожалуйста, пенталгин.
Аптекарша смотрит на него издевательским взглядом, после чего надолго уходит в подсобку разыскивать там пенталгин. Слышно, как она что-то бормочет и роняет предметы. Артем с тревогой смотрит на маску с красным клапаном. Нарядная маска для посещения «Англетера». Не дождавшись аптекарши, Артем выходит на улицу.
Закладку оставили во дворе возле Фонарных бань, около водосточной трубы. Одна из входных дверей, искривленная, со следами ударов, придавлена валуном — как будто кто-то пытался остановить чудовище, запертое в парадной. Артем торопливо осматривается и идет к водосточной трубе. По дороге он чуть не падает, поскользнувшись на льду, скрытом под слоем снега. Артем включает фонарик, обходит трубу с разных сторон, заглядывает в нее, подсвечивает углы, потом наклоняется и какое-то время роет носком ботинка снег, после чего встает и снова обходит, совершенно не заботясь о том, как это может выглядеть со стороны. Артем так увлекается поисками, что не замечает свежую собачью кучу. Он наступает на нее всем ботинком и слышит смачное чавканье.
Артем ничем не выдает своего огорчения: он сразу же достает из нагрудного кармана куртки упаковку влажных салфеток и неторопливо начинает счищать кал с ботинка. Он переводит на это почти все пачку, и все же на ребрах подошвы остаются кое-какие следы. Вероятно, с ними уже ничего не поделать. Артем делает два шага в сторону урны, и в это время над головой звучит нарастающий грохот. С крыши сходит ледяная лавина и с кошмарным стуком ударяется о брусчатку. Крупные куски льда разлетаются по всему двору, и один обломок отскакивает Артему в ногу. Артем, отступив еще на шаг, констатирует: «Будет синяк». Следом с крыши скатывается и падает в снег лопата. Артем представляет, как она разрубает его пополам. Ледяная лавина сошла ровно туда, где три секунды назад стоял Артем, аккуратно счищая кал с подошвы. Если бы Артем замешкался ненадолго, если бы оказался перфекционистом и попытался счистить кал, оставшийся на ребрах ботинок, то сейчас лежал бы возле трубы с пробитым черепом.
Какое-то время Артем стоит, весь засыпанный снежной крошкой, пытаясь свыкнуться с этой идеей. Он смотрит на груду обломков, воображая там свое тело, а потом поднимает глаза на крышу. Небо все такое же синее, однотонное, обманчиво чистое, без следов. Артем вспоминает сегодняшний сон: ему снились огромные пространства, пустоты на небе. Ему снилось отсутствие. Отряхиваясь на ходу, забыв про закладку, Артем быстрым шагом идет в направлении дома.
О подозрительности, подглядывании и попытке побега
Артем заходит в комнату и смотрит на Нину как на надоевшую жену. Накачанная снотворным, она напоминает старую рептилию из террариума. Рептилию, которая сутками валяется без движения, которой в тягость даже просто лежать, но стоит стеклу между вами лопнуть — и тогда все изменится.
Артем садится напротив Нины и пробует заговорить. Он начинает так: «Думаю, ты все понимаешь». Подумав, прибавляет: «У меня не было выбора». Лицо Нины не выражает эмоций. Артем чувствует себя обязанным оправдаться, но нужные слова не приходят. И он решает взять с полки том Филострата, «Жизнь Аполлония Тианского», и зачитать вслух фрагмент о Мениппе и соблазнившей его эмпузе. Артем опасается, что его могут услышать соседи, он садится на пол с книгой в руках, и, наклонившись к Нине, монотонно бубнит:
— «„Приходи вечером, — уговаривала она Мениппа, — и послушаешь, какие песни спою я тебе, и вина отведаешь, какого в жизни не пил, и никакой соперник тебя не потревожит — буду я, красавица, с тобою, с красавцем“. Юноша согласился, ибо не только любомудрию был предан, но и к любострастию склонен; итак, он пришел к ней на закате, а затем стал частенько навещать ее вроде бы для забавы, отнюдь не понимая, что связался с нежитью. И вот Аполлоний, глянув на Мениппа, словно ваятель, создал мысленное изображение юноши, проник в его сущность и обратился к нему с такими словами: „Ты, без сомнения, красавец и приманка для красоток, однако сейчас сохнешь по змее, а змея — по тебе“».
