— Ну и что? При чем здесь я?! — Сергей Григорьевич едва не плакал. — При чем здесь какие-то сказки про передачу Дьяволу душ тех, кого спасли после клинической смерти? О какой кандидатуре применительно ко мне вы бормочете уже который день? Я чувствую, что есть какая-то связь, но не понимаю, какая именно…
Тем временем Шоссе постепенно выпрямилось, и машины помчались по нему как ни в чем не бывало, взлетая на эстакады и врываясь в туннели. Тут, попав в обычные условия езды, совершенно неожиданно в разговор влез брат-шофер.
— Всегда ты был тупой, хоть и профессор, — сказал он, обернувшись к Кузнецову и презрительно, насколько мог, скривив рот. — В математике своей туда-сюда, а кроме нее, кавээна мудацкого и баб — ничем не интересовался. А страна, короче, другая стала, понял? Россия. И прочих стран теперь нет и не будет никогда и нигде. И Вертикаль — это… Это наше все, понял, короче? Как сказал Черный.
Неожиданно для самого себя Кузнецов обиделся на всю эту чушь и, совершенно забыв, что он действительно профессор, ответил достойно.
— Жалко, что я тебя, недоебка, тогда молотком не пизданул, — сказал Сергей Григорьевич довольно сдержанно. — Кто ж мог знать, что вырастет такой говнюк…
— Ну и пизданул бы, — еще сдержанней ответил шофер. — Меня бы оживили, и теперь я сидел бы вместо тебя, короче, а ты после колонии баранку крутил бы. Шоферов-то инфаркт реже хуярит, чем профессоров…
— Да, теперь видно, что родственники, — от души захохотал Михайлов. — Однако к делу. Ты гони по маршруту, — приказал он водителю, — а вы совершенно правы, Сергей Григорьевич, потому что я действительно хожу вокруг да около. Уж больно предмет сложный и ответственный…
— Кто такой Воробьев? — некстати вспомнил Кузнецов. — И почему горы опять Ленинские?
— Ленинские в рамках восстановления исторических названий, — терпеливо, как ребенку или иностранцу, объяснил Михайлов. — А Воробьевым, естественно, был тот не известный ранее никому человек, в честь которого горы какое-то время назывались. Ну и в рамках исторической справедливости… Нашли захоронение, потом вообще просто: стволовые клетки и прочая чепуха, — и пожалуйста, лежит себе как миленький. Хотя многие требуют предать земле по христианскому обычаю…
— Дурдом, — коротко определил ситуацию профессор.
— Сравнение с психиатрической лечебницей, профессор, — возразил полковник, — абсолютно неправомерно. Никакое общественное устройство не порождает так мало психических отклонений, как Вертикаль. Мы здесь все абсолютно нормальные люди! Все как один. Любой социологический опрос обязательно показывает девяносто процентов минимум. То есть «за» или «против» — это как пойдет и как подготовить страну, но процент всегда близкий к ста. Лучшая певица в ноябре? Девяносто четыре за… ну, не важно. А лучшая певица в декабре? Девяносто семь против… ну, против нее же. Черный? Девяносто восемь за. Белый? Девяносто шесть за. Черный против Белого — девяносто восемь за обоих. Результаты последнего опроса аннулировать как не соответствующие математическим законам? Девяносто один за…
— Вот и есть настоящий дурдом, — угрюмо пробормотал Кузнецов.
— Ладно, — добродушно согласился Михайлов, — обсудим на досуге социально-психическое здоровье нашего общества, можно на референдум будет вынести… А сейчас к делу. Итак, вы ведь верующий православный христианин?
— Ну… — неопределенно протянул Кузнецов, — в каком-то смысле… Каждый идет к вере своим путем… Но меня бабка, она верующая была, из мещан, крестила в детстве тайно. Знаете, какие тогда времена были… Но, конечно, нельзя не признать существование Высшей Силы, которая, собственно, и проявляется в законах науки, поскольку…
— Тайно крещеный! — восхищенно перебил полковник. — Да уже этого достаточно, чтобы вы вошли в самую что ни на есть нашу элиту! Ведь там все исключительно тайно крещеные. Некоторые уже областями руководили, отраслями ворочали, когда принимали крещение! Я у одного товарища… ну, моего товарища еще по учебке… в смысле по учебе, сам был крестным отцом. Прямо между планерками, в его комнате отдыха за кабинетом, и крестили. И батюшка был из наших, доверяли ему, как самим себе. Представляете, окрестил, все по-человечески, а в рапорт не включил! Здорово рисковали все, между прочим… Да. Итак, вы верующий, следовательно, вам должна быть близка концепция, в соответствии с которой вы сначала отдаете душу… не нервничайте, простите! Значит, отдаете Богу душу, а после успешных реанимационных мероприятий душа ваша… не нервничайте!!! Душа ваша возвращается на этот свет, Князем которого, как известно, является Сатана, черт бы его взял. И становится ваша душа на втором сроке эксплуатации сразу же его полной собственностью. А так как он есть Князь мира сего, то и подвластные ему условно оживленные занимают ключевые позиции в государстве и обществе. В результате чего мы имеем такое государство и, мать бы его так, общество тоже не лучше!
— А в других странах как? — включаясь в бред, спросил Сергей Григорьевич.
— А других стран, дорогой профессор, — чуть понизив голос, задушевно сообщил Петр Иваныч, — давно уже нет. Вон даже ваш брат, шофер, это знает. В связи с небывалыми успехами медицины и ее беспредельными возможностями там не осталось ни одного человека зрелого возраста, не прошедшего процедуру восстановления сердечной деятельности. И, следовательно, все их души принадлежат Дьяволу, и нет там ничего и никого, кроме Дьявола, вообще ничего нет, поскольку… То есть исламские страны вроде бы есть, только никто не знает где. То ли во Франции, то ли в Англии… Но самих Франции, Англии и других так называемых развитых стран теперь точно нет. Доразвивались ребята. И есть теперь там только Черт знает что… Да вы включите первый же канал, сами посмотрите!
— А Россия, — снова ясно понимая, что он говорит с сумасшедшим и сам сходит с ума, поинтересовался Кузнецов, — Россия, в которой мы с вами лежали во втором кардиологическом отделении пятой градской больницы с диагнозом «ишемическая болезнь сердца»? Россия, где мы родились и стали теми, кем стали, где остались наши женщины и приятели? И откуда вы меня утащили на съемки какой-то фантастической ерунды, вероятно американской, познакомили с несуществующим братом…
— Эх, и бессовестный ты, профессор, — сказал шофер, оборачиваясь. — В детстве молотком пристукнуть хотел, а теперь вот отказываешься признавать…
— Помолчите, капитан, — прекратил родственное выяснение отношений Михайлов. — А вы, Сергей Григорьевич, успокойтесь и внимательней оглядитесь по сторонам: какие ж это съемки? Это самая что ни на есть реальная действительность или, если угодно, действительная реальность. А теперь вспомните: разве та Россия, о которой вы сейчас говорите, не казалась вам иногда раскрашенным картоном, бездарной декорацией, в которой разыгрывается неумело поставленная второразрядная пьеса с отвратительными актерами? Да не то что казалась — вы ведь уверены бывали, что находитесь не то в своем, не то в чьем-то бреду…
— Так что же Россия? — настаивал Кузнецов. — Вы ведь, Петр Иваныч, еще, помню, в самом начале высказывались как патриот, так неужто вы примирились с тем, что только что сказали о России?
— Вот это и есть Россия, — твердо ответил полковник. — Это, как вы помните, и есть Третий Рим, а четвертому не бывать. Мы постигли смысл веры и сумели применить на практике то, что написано в великих книгах. И на роль того, кого во второй, главной жизни не сможет уловить Князь тьмы, вы прекрасно подходите, профессор Кузнецов! Он — цап, а не тут-то было! Ну и мы, конечно, наготове — добро пожаловать, заждались… Лучшая кандидатура, как я уже вам говорил, и именно мне посчастливилось ее найти.
— Все равно ничего не понял, — брюзгливо сказал профессор, — но все же: чем уж я так прекрасен? И для какой цели вам, организации вашей, нужен? Вам бы научиться души у Сатаны перехватывать, потеснить его — на то вы и ФСБ, а вы… Что вы делаете? Что?!
— Как раз что надо, то и делаем, — ответил полковник, и лицо его, мягкое и заурядное лицо обычного русского пьющего мужика, приобрело гордое и даже высокомерное выражение. — А если точнее и без ложной скромности, то я, именно я, в результате многолетней разработки, обнаружил и привлек того единственного реанимированного, который… Словом, вас.
— Да на хера?!! — заорал Кузнецов, впавший за последнее время в отвратительную грубость.
— Все дело в том, что у вас нет и никогда не было души, — торжественно произнес полковник.
Глава шестнадцатая
Ужасный кошмар
Оставим потрясенного героя в его нынешних фантастических обстоятельствах и вернемся в полузабытую по ходу происшествий и бесед его квартиру.
В данный момент ее отпирает законная жена профессора Кузнецова Сергея Григорьевича, гражданка Франции (и, между нами, сохранившая на всякий случай российский паспорт) мадам Ольга Г. Шаповал-Кузнецова. При ней, как всегда в ее путешествиях, набор чемоданов “Louis Vuitton” (это не реклама! — Авт.), по которым носильщики и таксисты всего мира отличают пассажиров первого или, на худой конец, бизнес-класса. Без видимых усилий русско-французская пенсионерка вносит багаж в прихожую — она в прекрасной физической и, добавим заслуженный комплимент, косметической форме — и с отвращением оглядывает невыносимо пыльное помещение. А уж пахнет… Любой поймет, что так может пахнуть только из холодильника, в котором оставили продукты на неделю, но m-me Olga уже забыла, как пахнут русские холодильники с забытыми в них продуктами. Она просто зажимает нос и потому еще более гнусаво, чем обычно с ее приобретенным акцентом, кричит «Сергей!» — однако ответа не слышит…
