– А тебе нравится медицина? – спросил Вачаган ни с того ни с сего.
– Нет, не нравится, я крови боюсь, б-р-р-р!..
– А мне нравится, я всегда хотел помогать людям. Я в этом году окончил мединститут заочно, вот.
– Молодец, – зевнула Арусяк и добавила: – Что-то холодает.
– Правда, – подтвердил Вачаган, – холодает. А ты любишь голубцы?
– Не очень, – ответила Арусяк и демонстративно зевнула еще раз, давая ему понять, что ей скучно и вести с ним долгие беседы она не намерена. – А ты?
– Люблю, – зевнул в ответ Вачаган.
Еще с полчаса они посидели молча, изредка перебрасываясь короткими фразами, из которых Арусяк узнала, что Вачаган еще любит пончики, музыку Арама Асатряна и фильмы ужасов. Вачаган, в свою очередь, узнал, что Арусяк любит эклеры, дамские романы и Киану Ривза.
– Я уже домой хочу, – сказала она через полчаса.
– Ага, я тоже, – согласился Вачаган.
Когда молодые вошли в квартиру, веселье было в самом разгаре. Папа с Суриком резались в нарды, Гамлет сидел рядом с ними и курил, мама с Кариной, Офелией и Рузанной о чем-то оживленно беседовали, а бабушка Арусяк хвасталась Вардитер Александровне связанными собственноручно носками и свитерами, разложенными на диване, как на витрине. Вардитер Александровна придирчиво осматривала синий свитер и с видом знатока рассказывала бабушке, что это за вязка.
– А, вот и дети пришли наши! – хлопнула в ладоши бабушка Арусяк.
– Счастливые, довольные, – закивала головой Вардитер Александровна.
Ни тени счастья на лицах Арусяк и Вачагана не было, но старушка засуетилась, побежала в коридор и вернулась оттуда с каким-то затасканным пакетиком.
– А теперь и выпить не грех! – победоносно воскликнула она и извлекла из пакета бутылку коньяка.
– Садитесь, детки, садитесь, – стала хлопотать бабушка Арусяк и посадила Арусяк с Вачаганом во главе стола.
Остаток вечера Арусяк просидела с видом человека, обиженного Богом и людьми. Вачаган сидел рядом, щелкал костяшками пальцев и пил коньяк. Вардитер Александровна рассказывала о каком-то «ншандреке», Петр и Сурик напились, стали петь песни и вспоминать детство, бабушка Арусяк отчитывала Рузанну за то, что та положила в салат мало орехов, а дядя Гамлет откопал где-то старый ботинок, со слезами на глазах тыкал этим ботинком в лицо Вачагану и рассказывал, что именно этот ботинок был первой моделью, которую он пошил в своем цеху. Вачаган, который с горя назюзюкался, внимательно изучал ботинок и цокал языком в знак одобрения. Потом дядя на радостях притащил еще один ботинок, бабушка наконец-то оставила в покое Рузанну и стала хвастаться старушке запасами ниток для вязания, а Арусяк тем временем перебралась на диван, где и просидела остаток вечера, пытаясь хоть как-то осознать все происходящее.
Гости ушли поздно, но пообещали вернуться в ближайшем будущем, чтобы совершить таинственный «ншандрек». Нервы Арусяк сдали окончательно, и как только за Вачаганом и семейством захлопнулась дверь, она расплакалась и пошла в свою комнату, где сидела Офелия и внимательно изучала какую-то бумажку. Увидев племянницу, она улыбнулась и сказала, что сегодня ночью всенепременно освободит свое астральное тело, поскольку наконец-то поняла, в чем была ее ошибка. В доказательство своих слов тетка показала племяннице шнурок, привязанный к левой ноге, и попросила ее дернуть за шнурок, как только она увидит, что тело вышло из тетки и парит под потолком.
– Только не раньше и не позже! – пригрозила она и нырнула под одеяло.
Арусяк, которой совершенно не хотелось спать, села на кровать и взяла в руку шнурок, пообещав тетке, что не сомкнет глаз, пока не увидит это самое тело. Сидела она часа два, думая о прошедшем дне и планах на будущее. Через два часа, так и не дождавшись выхода астрального тела Офелии, Арусяк выпустила веревочку, легла на кровать и вскоре заснула.
На другом конце города перед компьютером сидел Вачаган и затаив дыхание читал ответ от любимой Катеньки. Вардитер Александровна пилила невестку за плохой торт, от которого у нее случилось расстройство желудка, а Сурик лежал на диване и довольно улыбался, предвкушая скорую женитьбу сына.
В доме двенадцать, на пятом этаже, тоже никто не спал. На кухне с заплаканными глазами сидела толстая Марине и периодически всхлипывала. Перед ней на коленях стоял Араик и клялся-божился, что знать не знает девицу, которая сидела в камышах.
Глава 7
Письмо президенту и его последствия
Утро Арусяк началось с таинственной пропажи: исчезли любимые джинсы. Обыскав шкаф и решив, что джинсы похитила Рузанна, с недавних пор работающая над сменой имиджа, Арусяк направилась в спальню к невестке. Рузанна сидела на кровати и красила ногти на ногах: один ноготь – в черный цвет, другой – в синий, третий – в красный.
– Говорят, так модно, – серьезно сказала она, любуясь разноцветными ногтями.
– Джинсы мои не брала? – с порога спросила Арусяк.
– Нет, их бабушка с утра взяла, – ответила невестка, докрашивая мизинец.
Арусяк шмыгнула носом и направилась к бабушке. Напевая под нос армянскую мелодию, жалобную и протяжную, Арусяк-старшая строчила на машинке. Приглядевшись, Арусяк узнала свои любимые джинсы.
– Ба! Ты что делаешь? – удивилась Арусяк.
– Вот, юбку тебе делаю нормальную! Не пристало моей внучке, которая без пяти минут замужем, ходить в брюках! С семи утра сижу! Смотри, какая красота получилась, вот! – Бабушка подняла руки и продемонстрировала Арусяк плод своих стараний.
В руках старушки красовались брюки, вернее, то, что от них осталось: штанины были распороты по шву и сшиты так, что получилось подобие юбки.
Арусяк плюнула в сердцах, понимая, что спасти брюки уже невозможно, и поплелась на кухню заваривать кофе. На кухне сидела Аннушка и выщипывала брови. Увидев дочь, она улыбнулась, отложила пинцет в сторону и стала воодушевленно рассказывать, какой распрекрасный сон она видела нынче ночью.
– Мы сидели с тобой и обсуждали, где и как пройдут торжества по поводу обручения, ах! – Аннушка закатила глаза.
Вскоре к восторженным рассказам жены присоединился счастливейший отец на свете – Петр Мурадян, который посулил Арусяк и свадебное путешествие, и квартиру в центре Еревана, и машину, и кучу других приятных вещей. Арусяк вспыхнула и заявила, что замуж выходить пока не намерена, тем более что у них с Вачаганом возникли некоторые разногласия во взглядах на жизнь, и ей необходимо время, чтобы понять, сможет ли она жить с таким человеком. Время ей было необходимо, чтобы выкрасть паспорт и деньги для покупки билета на самолет до Харькова. Петр пожал плечами и сказал, что им с Аннушкой хватило и нескольких часов, чтобы понять, что они любят друг друга и хотят провести остаток жизни под одним одеялом. Арусяк закусила губу и предложила дать ей хотя бы месяц, чтобы она могла получше присмотреться к своему будущему мужу. Аннушка поддержала дочь, сообщив, что семейство Сурика внушает ей подозрение, в частности Вардитер Александровна, да и сам Сурик, который весь вечер только и говорил об их трудном финансовом положении и намекал на то, что лишняя копейка им не помешает. Петр нахмурился, тяжело вздохнул и сказал, что дает дочери на раздумье месяц, и ни днем больше. Через месяц же он предполагает обручить молодых, а еще через пару месяцев – сыграть армянскую свадьбу по высшему разряду.
Но это была не единственная гениальная идея, возникшая в голове Петра. Подумав, что брак дочери – отличный шанс вернуться наконец-то на родину предков, он уже строил план по продаже своего ресторана и имущества в Харькове и переезда в славный город Ереван. Аннушка план мужа не одобрила категорически, поскольку перспектива жить рядом с родственничками мужа совсем ее не радовала. Впрочем, особо она не противилась, сказала только, что ей тоже необходимо время на раздумье. Сейчас же она пыталась разгадать загадку: отчего у ее любимой свекрови не случился понос после того, как она, разозленная донельзя выпадами в ее сторону при посторонних людях, подлила ей в кофе пурген. О том, что от поноса уже двенадцать часов страдает Вардитер Александровна, которая по ошибке выпила бабкин кофе, Аннушка не знала и гадала: было ли лекарство просрочено или у свекрови луженый желудок?
Тем временем Петр закурил сигарету, посмотрел на дочь и поинтересовался, где она была вчера вечером. Арусяк, надеявшаяся, что отец на радостях забудет о том, как дочь ушла за хлебушком, а вернулась через три часа без оного и в мокрых штанах, помялась и сказала, что в ближайшем магазине хлеба не было, а посему она отправилась в другой, где долго стояла в очереди.
Петр нахмурился и мягко поинтересовался у дочери, почему она пришла в мокрых штанах. Арусяк, понимая, что, если рассказать о приключении в камышах, отец больше не выпустит ее из дома (разве что выведет на прогулку на поводке), заморгала и сказала, что упала в лужу, когда возвращалась домой.
