Он протянул копье.
– Это тебе, мой толстый сбившийся с пути друг. Никогда в жизни не видел, чтобы городской хлыщ так бил угря.
– Знаешь, на самом деле мне никуда не нужно идти, поскольку…
– Прощай, чужак. Мы больше тебя не знаем, и, если однажды кто-нибудь из нас наткнется на тебя в темном переулке, не обессудь, если он поджарит тебя, потому что так и положено Замарашкам.
– Это утешает.
– Но если настанет день, когда ты окажешься в смертельной опасности, грозящей не от нас, а от кого-то другого, – пошли нам весточку, и Замарашки бросятся тебе на помощь. Ибо мы можем быть несносными, жестокими и невоспитанными хулиганами, но у нас золотые сердца, и обычно мы не забываем своих. А теперь скатертью дорожка.
Цыпочка обнял чужака. Потом каждый из Замарашек по очереди подошел, чтобы дружески ткнуть его в плечо на прощание. Молли Фря двинула ему палицей в живот, а Бамбино попытался откусить порцию его дряблого предплечья.
Мгновенье спустя Замарашки снова исчезли под насыпью, и толстяк остался в одиночестве на улице Ривингтон – босой, в лохмотьях, с мешком и копьем в руках. В его большой круглой голове теплилось смутное знание о существовании аппетитных пигмеев, Панамского канала и кого-то по имени Дельмо.
– Ну не зашибись ли? – всхлипнул он.
* * *
А в это время в полутемной квартире на третьем этаже неприметного кирпичного особняка страдал убийца: обхватив руками голову, он буквально колотился о стену.
– Нет, нет, нет! Пусть это прекратится! Мама, останови это! Зачем? Зачем? Это не я! Я этого не делал! Я хороший мальчик! Люди любят меня! Они считают меня милым! Почему я должен совершать эти ужасные поступки? Я не хочу убивать! Я хочу петь! Хочу танцевать!
Он потянулся через стопку надоевшей корреспонденции и вынул из сумки с инструментами цилиндр и тросточку.
– Танцевать, танцевать, я должен танцевать! Расступитесь, дайте место – буду танцевать!
С этими словами убийца пустился в пляс на манер Фреда Астера, перепрыгивая с одного предмета мебели на другой. Вскочив на неубранную кровать, он пропел скороговоркой:
Сладкая Рози О'Грейди —
Мой нежный первоцвет.
Ты истинная леди,
Сомнений в этом нет.
Когда пойдем мы под венец,
Как счастливы мы будем,
Милее сладкой Рози нет,
И мы друг друга любим.[34]
Убийца отвесил поклон воображаемой публике и, отдуваясь, повалился на постель, весь взмокший. Некоторое время он лежал, уставившись в потолок; его воображение выискивало зверюшек в трещинах штукатурки. «Вот тигр, а там – гиппопотам… А вот пара беззаботных проституток прохаживаются по переулку… Но что это позади них?».
– Нет! – закричал он; удары сердца отдавались в голове басовым барабаном. – Нет, нет, нет! Не убегайте! Вернитесь, спойте со мной! Мы исполним веселую песенку.
И, наращивая темп, он продекламировал нараспев:
Жила-была девчушка
с веселой завитушкой,
Которая на лобик
Всегда могла упасть.
Уж коль бывала милой,
То очень-очень милой,
А коль бывала злюкой,
То злюкой – просто страсть.[35]
– Все они так ужасны, эти девчушки. Ходят по улицам со своими грязными кудряшками-завитушками, выставляя напоказ потные буфера и заскорузлые титьки. Но, по крайней мере, им известно, что они плохие, очень плохие, просто злюки злющие. Не то что дамы из общества в чистых-пречистых платьях. Как Эмили Дикинсон и Гарриет Бичер Стоу. А эта противная Лиза Смит? Нет, моя дорогая Лиза, ты не была умницей-разумницей. На самом деле ты была злюкой злющею. И что же делать с этим Веселому Джеку?
Тук-тук-тук.
– Только не тогда, когда я пою!
– Так я, что ль, не нужна вам, доктор? Мне послышалось, вы позвали меня по имени, истинно говорю, – сказала госпожа О'Лири.
– Нет, госпожа О'Лири, – отозвался убийца с кровати. – Это была прелестная песенка про О'Грейди, а вовсе не про О'Лири. Но все равно спасибо. А сейчас можете идти.
– Тут еще одно убийство прошлой ночью было, да, – продолжала госпожа О'Лири. – Два, ежели точнее, вот. А всего выходит три, вот как!
– Можем устроить и четвертое, госпожа О'Лири, – промурлыкал убийца. – Буквально сейчас, если пожелаете.
– Что это вы такое сказали – вот прям только что?
Ее слова были встречены зловещим молчанием.
– Сказали б вы лучше своей мисс Рози О'Грейди не соваться нонче на улицу, ежели она беспокоится о своих лепесточках и всяких прочих нежностях. Говорят, эти двое несчастных лишились ключиц, небных язычков и аорт, вот как! Каким же надо быть очумелым психом, чтобы сбежать с женской ключицей, спрошу я вас?
– Возможно, иммигрант, – ответил маньяк. – Многие из них приезжают в нашу прекрасную страну, едва ли вообще имея какие-либо ключицы, а потом у них достает наглости разгуливать здесь, похищая наши.
– Вот и я в точности так думаю, доктор!
Дзынь-дзынь-дзынь!
Убийца поднял трубку, а госпожа О'Лири припала ухом к двери. Она слышала, как доктор говорил – тихо, голосом все более низким и мрачным.
– Да, я понимаю. Ерд бродит среди нас.
Возникла пауза. Домовладелице страсть как хотелось услышать побольше. Она нагнулась и попыталась заглянуть в замочную скважину.
Внезапно дверь комнаты распахнулась, и убийца предстал перед ней – абсолютно голый.
– О господи, принимаем ванну, а, доктор?
– Время, госпожа О'Лири! Умоляю, который час?
– Половина шестого, да, – ответила она. – Приближается закат, и, говорят, этот мясник сегодня наверняка нанесет очередной удар, не иначе как!
– Вот это надо срочно постирать и отгладить, госпожа О'Лири. Поскольку платье понадобится мне сегодня вечером, немного позднее. – Монстр протянул ей куль пропитанной кровью одежды. – И на этот раз – никакого крахмала!
– Как пожелаете, доктор.
– Ох, да, госпожа О'Лири, будьте любезны отправить это.
Убийца подал ей коробку, адресованную в «Вечерние новости» для передачи госпоже Элизабет Смит; на обертке было выведено ярко-красными буквами: «Внимание, биологические отходы! Обращаться с осторожностью».
– Уже иду, доктор!
Убийца закрыл дверь, и госпожа О'Лири заковыляла вниз по лестнице, разглядывая окровавленную одежду.
– Ох-хо-хо!.. Уж лучше бы доктор не надевал костюм, когда занимается живописью, вот что!
* * *
Лиза сидела в угловом кабинете ресторана, окруженная стопками книг, которые она позаимствовала в библиотеке. В «Дельмоникос» существовал строгий закон, по которому женщинам запрещалось обедать в одиночестве. Еще более суровое правило возбраняло им читать за столом. И хотя нарушение последнего закона Лоренцо Дельмонико мог спустить дерзкой репортерше, но позволить ей обедать без компании он был просто не в состоянии. Поэтому Лизе был предоставлен суррогатный кавалер – средних лет джентльмен в плохо подогнанном фраке.
– Добрый вечер, меня зовут Текс, но все называют меня Менингитка.
– Отлично. Тогда просто присаживайтесь и ведите себя тихо, мне нужно кое-что сделать.
– Ф-фу, а здесь гораздо прохладнее. Я проторчал в котельной целую вечность, – сказал он, обмахиваясь меню. – Тихий вечер для незамужней дамы, я полагаю. Ух, поглядите-ка, у них тут нынче сладкие пирожки и жареные черепашьи яйца.
– Ш-ш-ш, – предостерегающе напомнила Лиза, уткнувшись в книгу с иероглифами.
– Простите, мне очень неловко. Я вижу, вы над чем-то трудитесь.
Подошел официант.
– Сударыня, могу я для начала предложить вам коктейль?
– Я бы с удовольствием выпил тернового джина с шипучкой, – сказал мужчина, облизывая губы.
– Стакана воды джентльмену, – огрызнулся официант. – Что будет дама?
– Один Божий Клистир.
– Возможно, дама предпочла бы нечто более… гм, утонченное?
Лиза метнула на официанта взгляд, выразительно свидетельствующий, что именно она думает об утонченности.
– Позвольте мне спросить, над чем это вы работаете? – полюбопытствовал Текс.
– Послушайте, я не против сопровождения, однако мне некогда, и… – Подняв глаза, Лиза увидела, как ее спутник отчаянно распихивает по карманам сырые овощи.
– С вами все в порядке? – спросила она.
– Да, вполне. Просто эти закуски так изысканны, я подумал, неплохо бы забрать немного домой…
Лиза скептически посмотрела на него. Джентльмен горестно понурился.
– Если бы… если бы только он у меня был. Здешнее руководство столь любезно, что предоставило в мое распоряжение соломенный тюфяк в котельной, пока я не улажу… э-э… некоторые финансовые разногласия между мной и этим учреждением, для чего мне приходится мыть посуду, топить печь и время от времени оказывать услуги… э-э… выступать в роли сопровождающего одиноких дам. Но, безусловно, я не стану вам мешать. Извините.
