Вечер Браун провел за игрой вместе с Мэгги и ее приятелем, который остановился у них проездом на олимпиаду в Портсмуте. Они с Энн одобряли эту дружбу.
Следующим утром он не обнаружил на верфи фургона Долвина. Взобравшись на настил, он заглянул в рубку и увидел обнаженные шпангоуты и фанеру каркаса «Ноны». Шкафчики и ящики красного дерева исчезли все до единого, не оставив и крошки опилок. Вначале Браун не поверил своим глазам. Спустившись в огромный отсек, он обнаружил свои деньги открыто лежащими на куске свернутого брезента. Там было пятьсот долларов. Под ними был чек на две тысячи, который он выписал Долвину в качестве задатка и на приобретение материалов. Он оставил деньги на месте и выбрался на причал. Здесь его ждали Кроуфорд и Фанелли, скрестив на груди руки и состроив скорбные мины.
— Полагаю, он бросил работу, — заметил Кроуфорд. Браун окинул его долгим взглядом.
— Похоже на то.
И тут он понял, что Долвин вернул всю сумму сполна и половину ее украли портовые рабочие. Он был уверен в этом. Пятьсот долларов — это было ровно столько, на сколько у них хватило смелости.
— Вы, наверное, обидели его? — стараясь показать озабоченность, спросил Фанелли. — Вы, наверное, придирались к нему, я правильно говорю?
— Нет, — ответил Браун, — неправильно.
— Он собрал здесь все еще вчера вечером, — добавил Кроуфорд. — Он даже привез сюда свою старуху, чтобы она помогла ему загрузить фургон.
— Что вы теперь собираетесь делать? — равнодушно поинтересовался Фанелли.
— Не знаю. — Браун действительно не знал, что ему делать. — Как бы вы поступили на моем месте?
— Вот уж чего не знаю. — Фанелли пожал плечами. — Так вы поругались с ним, или что?
— Я рассказал ему, что был во Вьетнаме. Похоже, его это сильно задело.
На какое-то мгновение Кроуфорд с Фанелли явно растерялись.
— Джордж Долвин, — наконец произнес Кроуфорд, — горячий малый. Говорят, что однажды он даже бросил бомбу. За что сидел потом в тюрьме. — Он повернулся к Фанелли. — Из-за чего это было? Из-за абортов?
— Все правильно, — подтвердил Фанелли. — И про аборты, и про бомбу, и все остальное.
— Мне кажется, что он сектант, — сообщил Кроуфорд. — Какой-нибудь адвентист Седьмого дня, или что-то в этом роде. Жена у него тоже верующая.
— Пусть он молится, скотина, — не выдержал Браун, — чтобы лодка не оказалась поврежденной.
Однако, когда они с Кроуфордом провели внутренний осмотр судна, выяснилось, что остов никак не пострадал.
— Я же говорю, что малый похож на баптиста, — вновь заверил его Кроуфорд. — Или что-то в этом роде.
— Ну что ж, начнем все с начала, — вздохнул Браун. — Может быть, я даже займусь этим сам.
— Да? — удивился Кроуфорд. — Вы работаете по дереву? Кстати, у меня есть знакомый столяр, его зовут Каз, неплохой парень. И мог бы сделать эту работу за те же деньги.
Браун ничего не ответил.
Долвин забрал счета с собой, поэтому Браун не имел представления, где он брал свой материал, и поехал наугад к Сирзу, рядом с Гарден-Стейт-Паркуэй. Почти час он приценивался к столярному инструменту, но купил только комплект книжек по столярному делу. Перед самым ленчем грузовик "Федерал экспресс" доставил часть заказанного радиоэлектронного оборудования и приборов. Вся вторая половина дня ушла у него на их инвентаризацию и подготовку места для хранения. Отсеков, где он собирался разместить основные приборы, больше не существовало.
В какой-то момент он почувствовал, что его охватывает дикая ярость. Она навалилась с такой силой, что ему стало страшно показаться людям на глаза. Он забился внутрь судна и сидел там без движения, потея в замкнутом пространстве и стараясь взять себя в руки. Но злость не проходила и, казалось, могла разорвать его на куски вместе с выдержкой, интеллектом и всем остальным. Обхватив себя за плечи руками, он сидел на последней ступеньке сходного трапа, закрыв глаза, и дрожал, пытаясь справиться с собой. Проглотить эту ярость с потрохами.
По дороге домой в тот вечер его опять охватило беспокойство по поводу денег. Тех восьмидесяти тысяч, что гарантировал ему Торн, могло не хватить для покрытия расходов на плавание, а ужиматься он не хотел.
Дома он разогрел обед для себя и Энн, но почему-то не смог заставить себя рассказать ей о случае с Долвином. Впрочем, он знал почему: случай этот вызвал бы у нее лишь возмущение и непонимание. А ему хотелось ее сочувствия, и он ничего не сказал ей.
Энн покупала книги и готовила перечни. В книжных магазинах и лавках, морских музеях и библиотеках она раздобывала отчеты, метеосводки и журналы об одиночных плаваниях. Дома она без конца просматривала всё то, что необходимо было иметь на «Ноне». На работе она теребила старика Мегауана, пытаясь склонить его и журнал «Андервэй» к подготовке серии статей о плавании Оуэна. Она решила для себя, что из этого должна выйти книга, которую они напишут вместе. Кабинет, оборудованный для нее, превратился теперь в штаб по подготовке к путешествию.
После обеда Брауны еще какое-то время оставались за столом. Энн потягивала «бордо». От ее взгляда не укрылось, что Оуэн в ярости.
— Может быть, тебе следовало остаться с «Ноной» на ночь? — спросила она.
— Сегодня мне нужна ты, а не «Нона». — Он вовсе не был настроен на шутливый лад.
— Ты, наверное, забыл, Оуэн. У Мэгги сегодня вечеринка на всю ночь. Мы не сомкнем глаз среди всей этой пятнадцатилетней публики.
Он пожал плечами.
— Я советую тебе не высовываться, — предупредила она. — И надеюсь, что все обойдется.
— На этот раз, — сказал ей Оуэн, — нам придется потерпеть друг друга.
Из кухни было слышно, как Мэгги говорила по телефону. В голосе у нее звучало нетерпеливое оживление. После стольких дней в интернате ее приводила в восторг возможность собрать дома собственную компанию. Тем более что ее школьные друзья жили далеко и наведывались нечасто.
— Она сказала то же самое Элисон Моран, — говорила в трубку Мэгги, — И еще и повторила! Эта девица кругом в проигрыше. Ну совершенно продулась! Полная невезуха!
Энн предостерегающе вскинула брови, и они отправились наверх.
В спальне он скинул туфли и, устроившись поверх покрывал, попытался заставить себя прочесть инструкции, прибывшие вместе с его новой аппаратурой спутниковой навигации. Энн включила телевизор. Из Центра Линкольна по специальной программе транслировали «Реквием» Верди. Она улеглась поперек кровати, положив подбородок на руки. Стакан с вином она пристроила рядом на полу. Через некоторое время музыка стала вызывать у нее беспокойство. Увидев, что Оуэн не обращает на телевизор никакого внимания, она встала и выключила его. Но звуки музыки доносились откуда-то еще.
Энн встала, вышла в холл и прислушалась. Музыка звучала в мансарде, где Мэгги и четверо ее дружков, расположившись на матрацах вокруг старенького телевизора, покатывались со смеху. Мэгги, взяв на себя роль домашнего комика, проходилась по адресу певцов и музыкантов, чьи отталкивающие физиономии непрерывно демонстрировал экран.
— Вы только взгляните на них! — Ехидство просто распирало Мэгги. — Они же совершенно никчемные людишки! Они собираются каждую неделю, чтобы повеселить своей музыкой только себя. Они карикатурны. Они абсурдны. Они самые настоящие неудачники. Поглядите, у них кругом невезуха!
Такая характеристика выступающих настолько смешила дружков Мэгги, что они напоминали какой-то гогочущий клубок едва оперившихся бесенят. Не желая портить им веселье, Энн тихо сошла по ступенькам и уже снизу крикнула им:
— Убавьте, пожалуйста, звук, дети.
Ее вмешательство тут же вызвало гробовую тишину, отозвавшуюся эхом по всему дому.
Сев в кровати, Оуэн отложил в сторону инструкции и смотрел, как она вошла и допивала вино.
— Что случилось? — спросил он.
— Ничего не случилось. Дети веселятся.
Она села на кровать и уставилась в пол.
— Мэгги где-то подцепила это слово «невезуха», — проговорила она.
— Да, я уже слышал, как она щеголяла им по телефону.
— Мне это совсем не нравится.
— Это же всего-навсего слово, черт возьми, — сказал Браун. — Они не вкладывают в него никакого смысла.
— Оно вульгарное и отвратительное, — возмутилась она. — Из-за него она кажется непроходимо глупой. Мне придется поговорить с ней.
— Уж очень ты разошлась, тебе не кажется?
— Мне в самом деле не нравится это слово.
Оуэн беззвучно рассмеялся.
Она бросила на него колючий взгляд.
— Что с тобой?
— Ничего. — И добавил: — Я знаю, почему ты не любишь его.
— Правда? Почему?
— Давай оставим это… — он подложил в изголовье подушку и улегся на кровати.
— Я хочу сказать, что мне непонятно, где она нахваталась подобных словечек.
