Эдвард Эбби - Костер на горе

— После того как солнце сядет, вам тут находиться не разрешено,— напомнил он.

— Уедем.

Шериф всмотрелся в нас еще разок своим бесстыжим ленивым ящеричьим взглядом, втянулся в свою стальную раковину и отъехал. Мы продолжили путь, и я обернулся, чтоб удостовериться, что шериф не развернул машину и не следует за нами. Лу тоже не сводил глаз с переднего зеркальца.

 — Думаешь, он увяжется за нами, Лу?

— Подумал было. Но нелегко ему Саладо на своей машине пересечь. Даже если это удастся, по проселку ему особенно далеко не заехать.

— Он пешком может пойти.

— Слишком толст и ленив для пешего похода. Это его убьет.

— Эх, попытался бы он.

— Понимаю, чего тебе хочется, Билли. Меня всего выворачивало, когда пришлось соблюдать вежливость с этой жабой. А в тот день я его чуть не убил. И убил бы, тронь он Джона.

Мы въехали на гребень над строениями ранчо, остановились, пригляделись. Ни знака человеческой активности внизу — ни дыма из трубы, ни огонька в окне, ни пикапа, ни легковой во дворе под тополями. Нет ни собак, ни цыплят, равно как лошадей и дойной коровы. Активность проявлял лишь ветряк, медленно крутясь и по-прежнему качая воду в цистерну, откуда она растекалась по канавам, орошавшим сад, наполняла поилку в корале, остаток же поливал выпас за коралем. Пока мы глядели, ветерок замер, серые лопасти ветряка приостановили свой круговорот. Все кругом стало недвижным, беззвучным, безжизненным.

— Было жилье людское, — шептал Лу, — дом дюжины разных людей, их детей, их живности. А теперь все это достанется паукам и гремучим змеям. И государству. — Он заметил, что солнце клонится к горам на западе. — Поехали, Билли.

Мы спустились к ранчо, миновали ворота, распахнутые, им теперь незачем затворяться. Вот и Саладо. На обеих ведущих осях мы погрузились в песок и выбились из него, прокатили по сухому дну реки и вскарабкались на противоположный берег. Бледные тополиные листья дрожали у нас над головой, издавая сухой шорох, казавшийся отныне бессмысленным. Два ворона, усевшись на сухом суку, словно колдуны, прокаркали нам вслед. Начиналось путешествие в горы.

— Джипы повсюду наследили,— сказал Лу. — Можно подумать, целая армия маневры проводила. Если и ехал тут старик, не распознаешь. — Он мчал с наивозможной скоростью по каменистому проселку, через наносы рыхлого песка и через промоины, в точности на сверканье низящегося солнца. Нас качало и трясло, пыль позади висела занавесом в полмили длиной, золотясь в вечернем освещении, застя вид сзади.

Вот и другой ветряк показался, глядит себе в небо, рядом чан, кораль, помост для погрузки скота. Но ни скота, ни лошадей, никто нас не ждет. Мучили жара, пыль, жажда, но Лу, не сбавляя скорости, вел машину вперед по предгорью.

— Я уж и не ищу следов, — прокричал он мне сквозь шум, — твердо уверен, что он там, — и показал на верх Ворьей горы.

Мотор застонал, когда подъем стал круче, из-под задних колес летел щебень. На двух осях мы взобрались в заросли кедровника и можжевельника, по увядшим августовским травам, вслед за птицами, маячившими впереди, и улетевшими от истошного звука машины. Миновали тропу, отходящую по гребню на юг, и то место, где нам с Лу повстречались военные, наконец добрались до развилки проселка и старательской тропы. А тут должны были остановиться: несколько поваленных сосен преградили путь к хижине. Джип ткнулся в ближайший из стволов, Лу выключил мотор.

— Похоже, отсюда нам идти своим ходом, напарничек.

Вылезли из кабины, размяли колени, послушали тихий шелест деревьев, отдаленные птичьи крики, оглядели перегороженную дорогу.

— Гостей он не желает, — заключил Лу. — Во всяком случае, на колесах,—Он посмотрел по сторонам. — Господи, какая тишина. Помнишь, как тут жизнь кипела тогда, в июне?

— Помню. — Я глянул на север, вбок, за складки скал, вспомнил то жуткое место, где мы с дедушкой нашли потерявшегося коня — с пробитой головой, разорванным брюхом, с грифами, кормящимися его внутренностями.

 — Пошли на подъем к хижине, — заторопил я. — Ведь надо спешить.

— Вслушайся!

Я замер. Скрипел сук, несколько соек верещали где-то понизу. И вот стал различим рокот мотора, все ближе к горе.

— Господи, он следом за нами едет.

— По звуку — джип, — определил Лу. — Да, джип. Может, это вовсе не шериф.

— У тех военных полицейских есть джип.

— Есть. Ну да что нам делать. Надо идти вверх, к хибаре.

— Но мы же не хотели... — засомневался я.

— Айда, обойдется.

Я не был в том уверен, но Лу перебрался через поваленные сосны и зашагал по дороге, мне оставалось поспешить за ним. Мы поднимались, а солнце спускалось за вершину горы, ширящаяся тень поглотила нас, поглотила мои тревоги. Мы одолевали дорогу в призрачных прохладных сумерках, сосны шептались над нами. Огромная птица с черными крыльями вспорхнула с ветки, уплыла вдаль; ветка, дрожа, распрямилась.

— Кто это был?

— Не обратил внимания. Я за дорогой следил. Похоже, твой дед шел по ней прошлой ночью. Или рано поутру. Видишь отпечаток ботинка?

Мы заторопились. Тяжело дыша и не отвлекаясь на разговоры. Порой с предгорья долетал звук джипа, все приближавшегося.

Наконец-то одолели дорогу и вышли к ровному лугу, к коралю, к хижине, стоящей под утесами, громоздящимися до самой вершины горы. Остановились, чтобы передохнуть, успокоить дыхание. Посмотрели на хижину. У ее стены, близ открытой двери, сидел человек, лицом к нам, но свесив голову, глядя в землю промеж раскинутых в стороны ног. Нас он не заметил.

— Дедушка! — прокричал я и взмахнул рукой. Ответа не последовало. Да мой ли это старик? С такого расстояния, когда притом солнце бьет в глаза, не скажешь наверняка. Я снова окликнул: — Дедушка!

Отозвались лишь горы — принесли эхо моего голоса. Мы поспешили приблизиться, а человек сидел у двери, совершенно равнодушный к нашему появлению.

— Эй, Джон, — сказал Лу, когда мы были совсем близко, — ты здоров?

Дедушка не поднял головы, не пошевельнулся. Сидел он в странной позе, осевши, будто без костей, привалясь к стене, руки лежали на земле, очков ка нем не было, глаза полуоткрыты и бесчувственно уставлены между вытянутых ног. Шляпа лежала в траве поблизости, там, куда скатилась.

Мы неуклюже застыли перед ним.

— Дедушка, — еле выговорил я.

Муха прожужжала перед лицом старика, странный чудной запах повис в сумраке. Я присел, заглянул в глаза ему. Но ответного взгляда не встретил. Протянул было руку, но она самопроизвольно застыла на пол-пути, не коснувшись старика. Я ее хотел заставить двигаться, но руку словно парализовало. Так я и не притронулся к телу дедушки.

Лу снял шляпу, отер пот со лба. Выронил шляпу, взял меня за плечи и отвел назад.

— Твой дедушка умер, Билли. — Он обошел меня, нежно уложил старика на землю. Закрыл ему веки. Поднял просоленную шляпу и положил на грудь дедушке. — Он уже много часов как умер, Билли.

Я качал головой, не в силах заговорить. Попятился, все глядя на дедушку. «Нет», — звучало в мыслях, но произнести это я не мог.

— Не вынес, — тихо сказал Лу. — Для семидесятилетнего слишком много испытаний. Пока ночью сюда ехал, деревья валил, ох, проклятый старый дурень. — И Лу, став на колени перед телом, поник головой, закрыл лицо руками и заплакал. — Ох, старый дурень, зачем он это делал? Клятый одурелый упрямец... — его голова совсем свесилась, спина тряслась от непроизвольных рыданий.

 Вид Лу Мэки, сломленного горем, ужасный его плач поразили меня, пожалуй, сильнее, чем смерть дедушки. Я отошел еще подальше, отвернулся. Хотелось удариться в слезы, разнюниться по-детски, но не получалось. Чувствовал я только стылую напряженность, черную безымянную злость. Завидовал Лу и его слезам, поняв в итоге, что он был ближе дедушке и любил его больше, чем я когда-либо.

Лу поднялся с колен и подошел ко мне, обхватил за плечи, и мы вместе глядели на освещенную равнину. Вдали на северо-востоке стали видны огоньки Аламогордо.

— Темнеет, Билли. Снесем-ка его вниз.

— Но постой... давай похороним его здесь.

— Нельзя. Нельзя, Билли. Его должны увидеть. Следователь, похоронный агент. Тетки твои захотят его увидеть, другие родственники... Сам знаешь, как это положено по нынешним временам.

Я молчал.

— Даже если и захотели бы, мы не смогли б его тут похоронить. По колено вглубь сплошной гранит.

— Его желание было остаться здесь, Лу.

— Знаю. Но не следует нам за это браться.

— Укроем тело под камнями. Разве не так делалось прежде?

— Камни, — бормотал Лу, — камни. Но их можно откатить, достать его. — Он в задумчивости почесал щеку, глаза его оживились, пока озирали луг, кораль и клеть, край леса, лавандовый вечер — в поисках решения, потом взгляд вернулся к хижине. — Да. Вот что мы сделаем, Билли: мы кремируем тело. Устроим костер, большой погребальный костер, какого ты в жизни не видывал. Так что поместим старика в его клетушке, на койке, и подожжем постройку. Почему бы нет? Отправим его к звездам, как викинга. Он же из них — фамилия ему Воглин, не так ли?