— Да-а-а, — сочувственно протянул Иван Осипович. Он немного помолчал, размышляя, как бы развеять внезапно нахлынувшую на Глена грусть.
— А, Глен, помнишь, вчера ты сказал, что каждый вечер по интернету общаешься с семьёй. Значит, у тебя всё-таки есть семья?
— Да, только это семья моего старшего сына, с ним я и общаюсь. Правда, не каждый день, — это я преувеличил, — но частенько. Адам — моего старшего сына зовут Адам, — он всегда был ближе ко мне, чем к Джуди. А любимец Джуди — это наш младший, Мэтью. Младший холоден ко мне, холоден как лед, или ещё холоднее. Знаешь, всё никак не может мне простить…
— Не может простить? Что же? — с одной стороны Иван Осипович чувствовал, что Глену хочется выговориться, а с другой — ему и самому стало любопытно.
— Видишь ли, мой младший сын считает, что Джуди умерла из-за меня, и не может мне этого простить.
— Три года назад, ты сказал?.. А как умерла твоя жена?
— Сердце. У неё было слабое сердце. Она была очень впечатлительная, моя Джуди, все переживания старалась скрывать, редко взрывалась от эмоций, всё держала в себе. Ну и, в конце концов, сердце, видимо, не выдержало этого внутреннего напряжения. Сначала дало сбой, а потом и вовсе остановилось. И всё.
Официантка принесла две огромные порции салата и поставила на стол.
— Ух, ну и поедим! — довольно крякнул Иван Осипович, но, взглянув на Глена Эриксона, осёкся. Глен, казалось, погрузился в воспоминания. Он тоже смотрел на салат, но без восторга, отстраненно.
— Попробуй! — предложил Иван Осипович и, подавая пример, набрал высокую горку салата на вилку.
— А?.. Да… — рассеянно отозвался Глен и тоже взялся за вилку.
— Значит в том, что Джуди умерла, ты до сих пор отчасти винишь себя? — с искренним сочувствием предположил профессор.
— Да, — откликнулся Глен. — Понимаешь, я совсем не видел её, последние годы, — нет, не то что бы последние годы, а, последние десятилетия…
— Не видел? — переспросил профессор.
— Видел, но не замечал, — уточнил Глен.
— Сколько же вы прожили вместе?
— Много, всю жизнь, — неопределённо ответил канадец. — Но я никогда не задумывался о том, что мы вместе — я и она… Я этого словно не замечал, пока она была жива: привык. А потом оказалось, что Джуди была для меня, как воздух, — и когда она умерла, мне стало нечем дышать. Понимаешь, меня это просто поразило, эта потеря, Иван. Я не мог такое предположить, и, если бы мне сказали, что так будет, я бы всё равно не поверил. Мне казалось, что жизнь моя была без остатка заполнена и что Джуди тут не при чём. Я даже уважал себя: ведь я её полностью обеспечивал, ей не приходилось много работать или, по крайней мере, заботиться о куске хлеба. Я думаю, именно поэтому она со мной и оставалась до конца: она была практичной, моя Джуди.
— Ну что же тогда было не так? Она что — не любила тебя?
— Нет, любила. Поначалу, точно, любила, а потом я просто не знаю, любила или нет.
— Значит ты…
— Увлекался. Видишь ли, я был таким с самого детства. Я увлекался: мне всегда нравилось нравиться, я не мог этому противиться.
— И не хотел… — жёстко подсказал профессор.
— И не хотел, — согласился Глен. — Женился я на Джуди рано, мне было всего двадцать лет. Сначала родился Адам, и я старался уделять сыну внимание, но потом жизнь, как говорится, закрутила меня, — ну и началось. Но я всегда возвращался к Джуди!.. И поверишь ли, Иван, — я всерьёз гордился собой, считал себя очень порядочным человеком, а это, эти…
— Похождения, — подсказал Иван Осипович.
— Да, это всё я считал чем-то незначительным по большому счету, но естественным и таким же неотъемлемым, как, например, игра в гольф по воскресеньям или поход в кино раз в месяц…
Иван Осипович непроизвольно нахмурился.
— А что же Джуди? Ты уверен, что она знала о твоих похождениях?
— Мне и в голову не приходило, что она может знать. Кроме того, я был уверен, что ей всё равно, как именно я провожу свободное время. А остальные, думаю, все знали. Понимаешь, я считал это настолько естественным, что, похоже, сумел привить такой взгляд большинству своего окружения. Я был убеждён, что живу правильно: ведь я ни у кого ничего не отнимал.
— Неужели никто из твоего окружения не осуждал тебя, не пытался поговорить?..
— Пытались, но все их аргументы разбивались о каменную стену моей самоуверенности, и, как правило, я отлично отшучивался. И потом они говорили со мной обо мне, а не о чувствах Джуди, а я, естественно, был убеждён, что уж себя-то знаю намного лучше, чем кто бы то ни было.
— А Джуди?
— Никак не комментировала мои поздние возвращения, командировки, и я и в правду был уверен, ей всё равно. Она, с явным удовольствием заботилась о наших мальчиках, готовила, ухаживала за садом. Она не казалась угрюмой, охотно ездила со мной на пикники… Впрочем, это случалось редко — совместные пикники… Я был все время поглощен своими мыслями: то о работе, то о похождениях, то о друзьях. Мне и в голову не приходило, что её что-то не устраивает, и она может так притворяется. Один раз, когда мы отмечали день рождения Адама, одна из подруг жены прощаясь, сказала мне:
— Знаешь Глен, Джуди редкостная притворщица, и это, конечно, твоя заслуга! Но, на самом деле, у неё не настолько железные нервы, как может показаться. И эта игра, это притворство, разрывает Джуди изнутри.
Я ничего не понял. Я подумал, что подруга просто хватила лишнего на вечеринке, перепила хереса. Но она смотрела на меня так остро и пристально, что я всё же переспросил.
— Джуди — притворщица? Ты это серьёзно?
Подруга молчала некоторое время; она смотрела на меня так пристально, словно пыталась сканировать мой мозг.
— Может, ты и в самом деле такой дурак, каким хочешь казаться?.. — наконец произнесла она сквозь зубы. И неожиданно для себя я прочитал в её взгляде такую ненависть, что содрогнулся.
— Что ты имеешь, в виду?.. — начал было я… Но она не дала мне закончить фразу.
— До свидания, — холодно сказала подруга. — Спасибо за ужин.
Она повернулась и ушла. А я стоял, смотрел ей вслед и думал. «Нет, — решил я в конце концов. — В её словах нет никакого смысла. Джуди не притворщица — уж это я точно знаю. Она мне верна, заботится о детях, держит в порядке дом, а подруга просто дура. Наверно, всегда такой была — дурой. Странно, что я раньше этого за ней не замечал». И я продолжал успокаивать себя, твердя мысленно, что у нас всё хорошо, — вернее, я пытался не думать о том, как всё плохо.
Глен замолчал и принялся доедать салат. Мясной салат заметно убывал из тарелок. Огромные порции быстро таяли в желудках приятелей, потому что блюдо и в самом деле было хорошо приготовлено. Приятелям принесли и откупорили бутылку красного вина. Название оказалось незнакомым, но полусладкое вино понравилось обоим. Вино разлили в высокие с широким верхом бокалы из прозрачного стекла.
Отпив немного вина, Глен продолжил свою исповедь. Иван Осипович тоже попробовал вино из своего бокала и вновь внимательно взглянул на Глена.
— Ну вот, а потом Джуди заболела — у неё случился сердечный приступ. Мэтью, младший, по счастью оказался дома. Он и вызвал скорую помощь.
— А ты, — где был ты в это время?
— Я отдыхал во Флориде у приятеля. Мэтью телеграфировал мне, и я выехал домой немедленно. Когда я приехал, Джуди была уже дома, острый приступ прошёл так же внезапно, как и начался. Как только боль ушла, Джуди под собственную ответственность попросилась домой. Врачи предписали ей постельный режим.
Когда я вошёл в комнату, она дремала, — я подошёл поближе и сел на стул рядом. Лицо жены осунулось, и было бледным. Джуди открыла глаза и увидела меня.
— Ты так рано вернулся? — сонным голосом спросила она.
— Конечно, — ответил я. — Метью телеграфировал мне.
— Ты мог бы не приезжать, — сказала она. — Метью с женой позаботились обо всём. Адам, тоже заходил пару раз. Тебе не стоило прерывать отдых.
Слова Джуди сначала просто удивили меня: она ясно давала понять, что не нуждается во мне.
— Так что побудь дня два и возвращайся во Флориду, — сказала жена.
— Джуди, что ты говоришь?.. Неужели, ты всерьёз думаешь, что я мог бы спокойно отдыхать во Флориде, в то время как ты страдаешь от сердечного приступа?
— Но я же сейчас не страдаю, — возразила Джуди. — Просто они дают мне какие-то сонные таблетки, и поэтому мне всё время хочется спать. Так что твоё присутствие сейчас ничего не меняет. Впрочем, на похороны обязательно приезжай, это, пожалуй, будет правильно, — сказала она так просто, словно речь шла об уборке дома или прогулке. В этом несоответствии значения слов и тона, было что-то леденящее душу.
— Какие похороны, Джуди? Ты что? Врачи говорят, что тебе намного лучше,— до похорон, надеюсь, дело не дойдет, — я всё ещё пытался говорить полушутливым тоном.
