Итамар никак не мог постигнуть смысла финансовых комбинаций Каманского.
— Пятнадцать процентов? — предложил Каманский.
— Вы говорите о бюджете всего в двести тысяч долларов? — сообразил Итамар.
— Разве это плохо для шестнадцатимиллиметрового фильма? Ты знаешь кого-нибудь, кто получил больше?
— А как насчет переводов? Если мы планируем заграничные показы, то придется все переводить. Это не просто.
— Ты что, сам не можешь перевести на английский? Это сэкономит расходы.
— Я уже давно перевел все ивритские диалоги на английский. Сценарий, по существу, написан на двух языках. Но кто переведет тексты на немецкий? Я могу проверить перевод, но не более того. Придется найти хорошего переводчика на немецкий.
— Ты и немецкий знаешь? Прекрасно. Откуда? От родителей?
— Нет-нет. Когда я взялся за сценарий о Меламеде, то записался на годичный курс немецкого, чтобы понимать слова песен. С тех пор я стараюсь усовершенствоваться в языке, но пока еще не приблизился к уровню, необходимому…
— Ты неисправим, Итамар, просто неисправим! В любом случае хорошенько подумай об идее шестнадцатимиллиметрового фильма. После успеха с «Lieder», как мы надеемся, «Возвращение Моцарта» уже не будет фильмом новичка, и мы сможем снять его на обычной пленке без всяких проблем.
Итамар остолбенел, услышав из уст Каманского о «Возвращении Моцарта». Откуда он знает? Понимая, что сейчас не время выяснять это, Итамар сдержался, но решил как следует допросить Риту при первой же встрече.
— Не расстраивайся, мой милый, — пыталась Рита утешить Итамара. Они сидели бок о бок. Она ладонями сжимала его руку.
— Я не понимаю, как такое вообще возможно. Меламед был инициатором, собственно говоря, создателем этого фестиваля, а его имени даже не упомянули.
— Наверное, каждый выступавший надеялся на другого, и вышло так, что никто о нем не вспомнил.
— Но ведь Берлецкий не поленился назвать имена всех основателей, одного за другим. Ты слышала, как он пространно говорил о Максу?
— Да, об этом французском теноре.
— Ты знаешь, в чем заключалось его участие? Меламед пригласил его на первый фестиваль. Он спел, мне кажется, два-три романса. Это все. Сегодня, как выясняется, он превратился в отца-основателя! До меня это не доходит.
— Какая разница? Да и сколько народу там было? Сорок человек, пятьдесят? Так или иначе, по-моему, это последний фестиваль.
Принесли еду. Рита выбрала ресторан отеля «Цедеф» в Герцлии, чтобы поужинать после посещения фестиваля классического пения, проходившего в кибуце Ашморет. Они сидели напротив сплошной стеклянной стены и могли видеть, как по набережной прогуливались люди. Итамар вдруг набрался смелости:
— Кому ты рассказала об идее фильма «Возвращение Моцарта»?
— Ну кому я могла рассказать? — ответила Рита вопросом на вопрос и положила себе спаржи.
— Позавчера я встретился с Каманским. Он упомянул «Возвращение Моцарта». Прямо так и сказал.
— Правда? Он заинтересован быть продюсером фильма?
— Он говорил об этом как о чем-то решенном, как о картине, которую мы будем снимать после «Lieder».
— Потрясающе! — Взволнованная Рита подняла свой бокал. Увидев, что Итамар не следует ее примеру, спросила: — Ты хочешь, чтобы я пила одна? — и терпеливо подождала, пока Итамар тоже поднимет бокал. — За «Возвращение Моцарта»! — провозгласила Рита, и они чокнулись.
— Не знаю, напишу ли я такой сценарий. — Итамар поставил свой бокал, не отпив из него. — Это просто идея, однажды пришедшая мне в голову. Возможно, мой второй фильм будет вовсе не о Моцарте. Не исключено, что я сделаю «Возвращение Бетховена» со сценой, где вернувшийся к нам маэстро ерзает в кресле, обнаружив, что ему приписали какую-то возлюбленную, о которой он не имел понятия. Или же сниму ленту на совершенно другую тему. Об академии, например. Об Израиле. «Итамар в стране чудес». Или «Странные времена». Что скажешь?
Рита засмеялась:
— Прямо так?
— Именно.
— Как будто кто-то позволит тебе здесь снять такой фильм.
— Это просто идея.
— А я думаю, что «Возвращение Моцарта» — замечательная идея.
— Никому, кроме тебя, я не рассказывал об этом.
— Ты уверен?
— Стопроцентно.
— Постарайся вспомнить. Может быть, Нурит?
— Вот уж последний человек, которому я бы стал рассказывать.
— Почему? Она говорила с тобой о своем фильме. Вполне естественно, что и ты упомянул об идее своей следующей картины. Кстати, мне уже успели настучать. Мол, между вами что-то есть.
— Ничего между нами нет. Она вообще не мой тип. Кроме того, на мой вкус, слишком тощая. И почему кто-то должен доносить тебе именно обо мне?
— Ты уверен, что она тебе не нравится? А как насчет других женщин?
— Что за странные мысли? Никого, кроме тебя, у меня нет.
— Даже если есть — не страшно. Только скажи мне. У меня, конечно, нет никого другого. Связь между нами так сильна, что я даже на минуту не смогла бы думать ни о ком, кроме тебя. Я полностью тебе верна. Но если тебе вдруг приглянется кто-нибудь, например, моложе меня…
— Но мне это не нужно! — беспомощно сказал Итамар.
В этот момент официант принес им кока-колу. Когда он ушел, Итамар вернулся к прежней теме:
— Так ты никому не рассказывала о «Возвращении Моцарта»?
Рита положила вилку на тарелку.
— Ты что, полагаешь, будто я болтаю о твоих идеях по всем углам? — обиделась она.
— А как насчет твоего кинофакультета? Там ты вполне могла бы рассказать…
— Ни одному человеку на факультете я ничего не говорила. И вообще, я была очень занята своим проектом: «Женщина как сексуальный объект в израильском кино». А ты даже не знал, что я закончила писать эту работу, верно? Разумеется, не знал. Ты никогда не спрашиваешь меня о том, чем я занимаюсь, о моих делах на курсе. Никогда!
— Я действительно виноват, но у меня сейчас столько забот, что я просто забыл.
— Иногда ты бываешь страшным эгоистом! В отличие от меня: я — то как раз интересуюсь всем, что ты делаешь.
— Я очень ценю это, Рита, и на самом деле интересуюсь всем, что связано с тобой. Правда, чем ты сейчас занята? Расскажи, что делается на факультете.
— Немного поздно вспомнил, а? Но если ты действительно хочешь знать, то у меня был страшный кризис. Но зачем тебе знать? Если бы тебе это было не безразлично, ты давно бы уже понял, что со мной происходит.
— Я не имел понятия… — Итамар попытался защищаться. — Что случилось?
— Вот именно, ты не имеешь понятия! В этом-то вся проблема. К твоему сведению, я решила прекратить учебу. Из-за тебя.
— Из-за меня?
— Да, из-за тебя. Когда я сравниваю то, что я делаю, с твоей работой, с твоими стремлениями, моя жизнь кажется мне ужасающе ничтожной. Ты знаешь, я была счастливейшей из женщин, пока не встретилась с тобой. Моя жизнь казалась мне такой полной, а ты разрушил ее.
— Рита, не говори так! — взмолился он.
— Но это правда. С тех пор как ты вошел в мою жизнь, я мучаюсь. Подвергаю сомнению все, во что верила прежде. Ты сделал меня несчастной. И хуже всего то, что мне не с кем об этом говорить.
— Ты можешь говорить со мной.
— Но ты такой замкнутый! Ах, если бы ты был немного более открытым по отношению ко мне. А Гади? Гади трудно понять, что со мной происходит. Как я могу объяснить ему, что меня так волнует все, связанное с тобой?
— И ты ни с кем не говорила о моих замыслах?
— Нет! Никоим образом! Опять ты возвращаешься к этому. Все о себе, о себе! Я говорила только с одним человеком, но он не связан с факультетом.
— С кем?
— Какое это имеет значение? Ты с ним не знаком.
— Но этот незнакомый мне человек взял на себя труд рассказать обо всем Каманскому!
— А почему не рассказать? Если есть хорошая идея, нужно ее продвигать. Ты сам видишь, как это помогло.
— Рита, я не заинтересован в таком вмешательстве. Если бы ты познакомилась со здешними киношниками и с их покровителями, людьми вроде Каманского и всякими прочими…
— А что, я не знакома с ними? — поразилась Рита. — Это ты их не знаешь. Ты забываешь, что я учусь на кинофакультете. Разве ты не помнишь, что, когда мы с тобой впервые встретились, я брала интервью у Каганова, профессионала высочайшего уровня? Мне кажется, что именно ты чужд всему. Тебе не повредит, если ты получше познакомишься с некоторыми людьми в этой области и будешь готов воспользоваться их помощью.
— Я не уверен, что мне это нужно.
— Они что, недостаточно хороши для тебя? Ты считаешь себя выше их в нравственном отношении? Талантливее? Фильм — это общее дело, Итамар. Тебя этому не учили в Нью-Йорке? Чтобы поднять фильм, приходится привлекать людей для сотрудничества. И если есть здесь такой человек, как Каманский, готовый помочь и деньгами, и советом, грех к нему не прислушаться. Каманский… он… ну хорошо, это не важно.
