Дорле попыталась подойти к делу с другой стороны:
— Ты мог бы понять своего отца? В смысле, сделать такую попытку? Разве ты не можешь поговорить по душам с ним, с твоей тетушкой и с его друзьями? Ты находишь его жалким. Но, может быть, он и сам хотел бы быть энергичнее. Ведь неплохо было бы разобраться, почему он такой.
Фердинанд презрительно фыркнул.
Она смотрела на него и ждала. Он больше ничего не сказал. Она приняла это за добрый знак:
— Если ты попытаешься это сделать, ты, может быть, и поймешь старика с незадавшейся жизнью, который теперь не знает, как ее наладить. Какие-то убийства, похищения, ограбления банков, бегство, тюрьма, несостоявшаяся революция… Ну какой может быть смысл в такой паршивой жизни? А в то же время ведь нельзя же, чтобы жизнь не имела хоть какого-то смысла!
Она снова взглянула на него. Он сидел, повернувшись к ней в профиль, и, глядя на его стиснутые губы и двигающиеся желваки на щеке, она подумала, что он выглядит потрясающе мужественно. Он нагнулся, поднял с земли щепочку и начал корябать ее ногтем. У нее появилось ощущение, что ему нравится слушать ее и он хочет, чтобы она продолжала. «Что бы такое еще сказать?»
— Ты и сейчас живешь у дедушки с бабушкой?
Он не торопился с ответом:
— Иногда на каникулах. Во время учебного года я живу в Цюрихе. — Он продолжал корябать щепочку. — Я же там чуть было не разревелся. Я даже не помню, когда это со мной в последний раз случалось, так давно это было. После маминой смерти? Я скорее бы умер, чем разревелся бы перед ним. И ведь это не от горя, а от злости. Я и не знал, что от злости бывает так больно. Так и вижу его перед собой — этот выкаченный живот, хлипкие ручонки, впалые щеки, мутные, бегающие глазки, а я смотрю на него и думаю: надо же, что натворил этот старый гриб! — и у меня от злости перехватывает дыхание. Ты говоришь, что я должен его понять. А я часто думал, что я должен бы его застрелить. — Он встал и оперся на скамейку. — Правильно было, что я приехал сюда, или нет?
— Правильно.
Он передернул плечами.
— Что-то прохладно, — сказала она и прижалась к нему.
Он не отстранился от нее, но и только. Вспомнив, как Йорг точно одеревенел, когда она его обняла, она втихомолку усмехнулась. Каков отец, таков и сын! Но потом Фердинанд все-таки немножко ее приобнял.
После того как Фердинанд и Дорле ушли, Йорг еще немного посидел за столом, пока не собрался с силами, чтобы встать и уйти. У него было такое чувство, что он должен как-то объясниться с присутствующими, но не знал, что сказать. Остальные тоже точно онемели после услышанного. Они сидели, устремив взгляд на огонь свечей или во тьму парка, и смущенно улыбались, нечаянно встретившись взглядом. «Спокойной ночи!» — только и выдавил из себя Йорг на прощание, и остальные в ответ смогли произнести лишь то же самое. Немного спустя встала Кристиана, чтобы последовать за Йоргом, и на этот раз Ульрих не сделал иронической гримасы, а кивнул.
— Завтра утром я позвоню в колокол, чтобы созвать всех на краткое молитвенное собрание, — сказала Карин, прежде чем Кристиана скрылась за порогом. — Я вовсе не настаиваю, чтобы вы все пришли, а просто хочу предупредить, зачем позвонит колокол.
Это вывело всех из оцепенения. «Непреклонная женщина», — подумал Андреас и покачал головой, а Марко тотчас же объявил, что он не придет. Ильза тоже была поражена услышанным объявлением, но потом сочла, что предложение совершить небольшой ритуал было более естественным, чем неустанные старания Карин как-нибудь разрядить атмосферу и восстановить всеобщую гармонию. Ингеборг сказала:
— Ах, как славно! Мы с удовольствием придем!
А Ульрих был рад тому, что снова мог напустить на себя иронию.
Объявление о назначенном часе и колокольном звоне навело Маргарету на мысли о предстоящем завтраке, неубранном столе и немытой посуде:
— Кто после будет мне помогать?
Все выразили готовность и даже предложили, почему бы не заняться этим прямо сейчас, чтобы потом выпить на сон грядущий по бокалу вина.
Когда они, покончив с делами, снова собрались на террасе, Эберхард сказал:
— Нам завтра надо уезжать вскоре после двенадцати. Карин предложит Йоргу работу у себя в архиве. У кого-нибудь из вас есть еще какие-нибудь предложения, как мы можем помочь Йоргу и Кристиане?
— Я уже сказал ему, что он, если хочет, может работать в одной из моих лабораторий.
— Если он соберется писать, то я могу помочь ему пристроить рукопись в издательство.
Марко начал было тоже:
— Так вот, я считаю…
Но Андреас прервал его на полуслове:
— Это мы уже знаем. Ты считаешь, что его надо оставить в покое и пускай он снова делает революцию — единственное, что он хотел делать и в чем ему, если можно так сказать, удалось добиться определенного успеха. Про революцию забудь! Но вот насчет «оставить в покое» — в этом ты прав. Йорг знает, что, если понадобится работа, мы ему в этом можем помочь, и сам спросит, если захочет. Но только тогда и ты тоже оставь его в покое!
— Прекрати поучать других свысока. Ты не начальник, чтобы мне указывать и Йоргу тоже. Ты все время ведешь себя так, будто ты знаешь Йорга лучше, чем я, а между тем ты знаешь только Йорга как обвиняемого, осужденного, заключенного. Ты знаешь его слабым, я же знаю другого Йорга. Ты предал революционную мечту, вы все предали мечту, продались за подачки. Только ни я, ни Йорг в этом не участвовали. Из него вы не сделаете предателя.
Сначала никто не понял, чего это Марко так распалился. Пока он не сказал:
— Этого вы у Йорга уже не отнимете. Я отправил заявление для прессы уже сегодня.
Марко старался выставить себя правым перед остальными.
Андреас бросил на Марко усталый взгляд, в котором чувствовался налет отвращения. Он встал и спросил, обращаясь ко всем собравшимся:
— Где в парке находится место, откуда берет сотовый телефон?
Маргарета тоже встала:
— Пойдем!
Марко хлопнул ладонью по столу:
— Вы что, спятили? Хотите сломать Йоргу жизнь, даже не поговорив с ним?
Он вскочил, в два-три прыжка подбежал к Андреасу, выбил у него из рук телефон, нагнулся, поднял его с пола и швырнул в парк. С торжествующим выражением, по-боксерски приплясывая, он встал перед Андреасом. Тот устало обратился к мужу Карин:
— Можно позаимствовать твой?
Эберхард кивнул, достал из кармана телефон и отдал Андреасу. Марко вновь кинулся за Андреасом, но тут Ильза подставила ему ножку, Марко споткнулся, зашатался и, опрокинув пустой стул Маргареты, с таким грохотом повалился на пол, что Ильза, тихо вскрикнув от испуга, зажала рот ладонью.
На мгновение все замерли, не смея вздохнуть. Затем Марко, еще оглушенный только что случившимся, поднялся и сел на полу, прислонившись спиной к стулу Ильзы. Андреас и Маргарета вышли в парк. Ульрих сказал, обращаясь к жене:
— Смотри-ка, он еще цел! С меня на сегодня хватит. С тебя тоже?
Она взяла его за руку, и, кивнув всем на прощание, они удалились. Карин вопросительно посмотрела на мужа. Он тоже кивнул, поднялся, она последовала его примеру. Но, поднявшись, она остановилась в нерешительности, пока Хеннер не сказал:
— Идите и не беспокойтесь.
Ильза его поддержала:
— Да, идите и ложитесь спать.
Марко удивленно произнес:
— Я споткнулся. — Обеими руками он держался за голову.
Ильза погладила его по голове:
— Это я подставила тебе ножку.
— Правда?
— Правда.
— У меня вышла ссора.
— Ты поспорил с Андреасом. Тебе лучше бы пойти и лечь, пока не вернулся Андреас. Мы не хотим новых драм, на сегодня с нас уже хватит. Хеннер проводит тебя в твою комнату. Есть у тебя аспирин? Нет? Я тебе принесу, перед тем как лягу спать.
Некоторое время Ильза оставалась на террасе одна. Потом воротился Хеннер и сообщил ей, что Марко моментально уснул, — возможно, он получил небольшое сотрясение мозга. Вернувшись из темного парка на освещенную террасу, Андреас и Маргарета тоже поинтересовались, чем все кончилось и как там Марко. Звонок Андреаса увенчался половинчатым успехом.
— Агентства печати убрали сообщение о заявлении в прессу. Но несколько часов оно там провисело, и некоторые газеты его напечатают. Я, конечно, могу потребовать от них, чтобы они напечатали опровержение, но все равно это не очень приятно.
— У нас еще есть вино?
— У дверей стоит бордо, которое привез Ульрих.
Одна бутылка еще нашлась, они налили бокалы и еще раз чокнулись.
— За то, чтобы проклятию настал конец, — сказала Маргарета.
— За то, чтобы проклятию настал конец, — повторили за ней остальные.
— Какому такому проклятию? — спросил немного погодя Андреас.
— А разве не проклятие то, что от предыдущего поколения перешло на Йорга, а от Йорга на его сына? По-моему, так это проклятие. — Поймав скептический взгляд Андреаса, она улыбнулась ему. — Мы тут, в глубинке, немного отстали от жизни. Осенью вместе с туманами к нам приходят привидения, а когда летом среди ночи слышатся таинственные голоса, это не обязательно значит, что кричала сова. У нас еще встречаются ведьмы и феи, и бывают такие проклятия, которые иногда снимаются только через несколько поколений.
